Мертвые мухи зла - Гелий Рябов

Начинаю читать. Действительно, нечто литературное.

"Званцев приехал к самому концу панихиды. Служили по Александру Павловичу Кутепову, Председателю Р.О.В.Союза1, исчезнувшему 26 января 1930 года при весьма загадочных обстоятельствах.

Утром в этот день генерал должен был присутствовать на панихиде по умершему барону Каульбарсу, в Галлиполийской церкви, на улице Мадемуазель, всего в нескольких шагах от своего дома. Позже нашлись свидетели, которые видели, как Кутепова остановили люди в жандармской форме. Свидетель слышал, как один из них сказал, что служит в Сюрте2. Кутепова посадили в автомобиль и увезли. Навсегда... И вот: "Ве-е-ечная па-амять..."

Похищен ГПУ, что ж еще...

"Знакомые все лица..." - подумал Званцев, обводя глазами присутствующих. Храм Александра Невского на рю Дарю и всегда-то казался просторным, если не огромным, но тесно бывало, сегодня же и протиснуться к заупокойному кресту невозможно: стояли, как, бывало, на Марсовом: плечо к плечу. На солее увидел генерала Миллера, тот был до похищения Кутепова его заместителем. Теперь командовал. Все же протолкался, поставил свечку и, перехватив взгляд Миллера, - понял, что следует выйти и обождать. Потеря случилась огромная. Пусть Кутепов и проспал ГПУ, попался в сети, ничтоже сумняшеся принял агентов Москвы, поверил им - все равно: боевой, прославленный генерал, на нем держалось все. Миллер послабее будет...

- Капитан... - Миллер в цивильном, надевает шляпу на ходу. Лицо гладкое, усы вразлет, кончики, как и всегда, закручены в ниточку. Но странно: держатся стрелочки, не валятся, хотя и тоню-юсенькие... - Я как раз собрался телефонировать... Вы мне нужны. Вот мой автомобиль, сядемте и поговоримте.

Адъютанта (он же шофер, эдакий гвардейский хлыщ) отослал, на заднем сиденье просторно, у Миллера американский "кадиллак", шикарная машина.

- Итак... - глаза глубоко посажены, зрачков не видно, - мы с вами прошли Крым, отступление, ад... Я верю вам, Владимир Николаевич, и это не пустые слова. Когда-то наступит будущее. Тот, кто не думает о будущем, уже проиграл. Кратко: мы делали ставку на непредрешенческую позицию, на Учредилку. Наивные мечты... У нас нет идеологии, и это правда, кто бы что ни говорил - о верности, долге, чести и прочем. Да-с... - пожевал губами, желаете курить? Хорошо... (Званцев отрицательно покачал головой - это понравилось.) Между тем настанет время, когда наши преемники окажутся в вакууме. Что мы сможем предложить русскому народу? Я думал над этим давно, и знаете - почему? Потому что народ наш рано или поздно освободится от большевиков. И вот тогда...

- Когда это будет, Евгений Карлович... - не выдержал Званцев. - Мы с вами не доживем...

- И не надо! - оживился Миллер. - Ей-богу, вы - чудак! При чем тут мы с вами? Просто мы с вами обязаны обеспечить будущее. Да, работать для будущего трудно. Невозможно даже. Человек так устроен, что живет только сегодняшним днем. Мы ведь православные... А вот, возьмите, большевики. Атеисты. А ведь и те живут только сегодняшним днем. Остальное - сладкие грезы. Вымысел. И это большая-большая ошибка, мой друг...

Он говорил долго. Его речь сводилась к тому, что русские по своей природе - ведомый, но не ведущий народ, ведомым же всегда и безусловно требуется вожак, вождь. Сегодня он есть - извращенный и омерзительный палач (на этом месте я замерз и медленно-медленно, вдумчиво перечитал еще раз. Да-а... Ничего себе. Как это я сказал там, в Большом доме? "Я верю товарищу Сталину"? Какой молодец... Здесь не то чтобы отчим, здесь сам Лаврентий Павлович, всемогущий Берия меня не спасет. Даже если и захочет. Но он не захочет. Однако страшно...). Не долг ли - дворянский и патриотический вернуть народ в истинное русло? "Православие, Самодержавие, Народность". Вот он, краеугольный камень, на котором будет построена новая идеология. И врата ада не одолеют ее. Ибо русский человек ждет не палача, но управителя, отца. А посему надобно соблюсти и монархические традиции, и Закон о престолонаследии, определить - кто где, кто за кем и так далее и тому подобное. Но самое главное заключается в том, что достоверных, проверенных сведений о гибели царской семьи нет, их никто не опубликовал, "останки" же, представленные следователем Соколовым, вызывают большое сомнение, ибо не подвергались экспертизе, в то же время со всех сторон, из разных источников приходят сообщения о том, что царская семья жива. Конечно, следует отбросить очевидные искажения - например, Анну Андерсен, коя выдает себя за великую княжну Анастасию, и прочих, всяких и разных, инспирируемых ГПУ (а кем же еще?), и вдумчиво, медленно войти в ситуацию и установить либо непреложный факт гибели семьи, либо вступить с нею в контакт. Если государь жив - он должен самолично, именным указом передать бразды правления старшему в роде либо поручить изменить закон о престолонаследии, а уж после этого указать избранника. Эмиграция же (монархическая, конечно), цивильная и военная, подчинится любому решению. Немаловажно и то, что он, Званцев, уже занимался этой проблемой когда-то, по поручению Кутепова.

- Что скажете, Владимир Николаевич? - заметно было, что генерал взволнован. - У вас остались связи в Москве?

- Ни единой, ваше превосходительство. Все утрачено.

- Хорошо, мы дадим. Мы понимаем: без помощи - акция провальная.

- Я даже не представляю, сколько понадобится денег... И как такую сумму нести через две, а то и три границы? А "окна"? А если они провалены? Я не о своей жизни пекусь. Только. Но и о деле, ваше превосходительство.

Миллер долго молчал, покачивая округлой головой, словно китайская статуэтка. Тронул усы, вздохнул, развел руками:

- Мы советовались. Никаких "окон". Поедете официально. Мы изготовим безукоризненные советские паспорта - заграничный и внутренний. Командировочное удостоверение. Деньги советские, настоящие. Возьмете столько, сколько сможете увезти. Лишь бы карманы не оттопыривались, засмеялся, - шучу по-стариковски. Главное: несколько бриллиантов, это всегда деньги, за треть цены сбудете без опаски. Признанный, проверенный большевистский способ: их курьеры везут сюда только бриллианты награбленные, отобранные... Как это? Конфискованные!

- А... в Москве?

- Дадим вам самые надежные явки. Их немного, но они - наша гордость. Проверены и перепроверены многажды. Особенно та, что в Останкино. Если что - вас узнают в лицо. На самый крайний случай, "Х" - позвоните по этим телефонам. В рабочее время. Или позже, домой. Спросите "Федора Алексеевича". Вам ответят: "Набирайте правильно". После звонка встреча через час, в магазине "Мюр и Мерилиз", у отдела, торгующего граммофонными пластинками. Чтобы вас смогли опознать - держите в руке бумажник. Магазин, внимания не привлечет...

- А первая явка? Кто это?

- Да-да, извините, увлекся. Первая - милиционер. А? Каково? Новые документы получите у милиционера. Не смущайтесь. Это мой бывший унтер-офицер.

Приложил платок к вдруг увлажнившимся глазам.

- Как ждут нас в России... Как ждут...

- Слушаюсь. - Званцев вдруг почувствовал волнение. Свидание с родиной... Это же счастье! Имение дядюшки неподалеку от Казани можно будет навестить. А почему нет? Такая редкостная удача... Дядюшка, прошлое, первая любовь...

Миллер подобрался:

- Когда сочтете, что все ясно и командировка окончена, - милости просим обратно. Надеюсь, - с самыми достоверными сведениями. Бог помочь вам, капитан...

Облобызались трижды, как некогда там. В России.

Уже на следующий день Званцев получил на конспиративной квартире РОВсоюза советские паспорта, несколько бриллиантов, деньги. В командировочном удостоверении стояло: "СССР. Государственный Эрмитаж. Дирекция. 25 мая 1937 года. № 14. Научный сотрудник отдела западно-европейской живописи тов. Гузаков Арнольд Анатольевич командируется: Франция-Париж-Лувр - для изучения соответствующих разделов и договоренности об организации выставок. Срок командировки: 26.05.37-1.06.37. Замдиректора по научной работе". Подпись, отметки о прибытии и убытии - все было выше всяких похвал. Паспорта были изготовлены столь тщательно, что Званцев успокоился окончательно. "Надо же... подумал, может быть, впервые после исхода в 20-м, - надо же... Как конкретно и как странно: СССР - не Россия. Не Зимний, а Эрмитаж. Не обитель царской семьи, пусть и покинутая, а музей для "трудящихся". В который они приходят поглазеть на житье-бытье своих исконных, коренных врагов государей русских. Как важно, как необходимо, чтобы быдло глазело и радовалось: стерли. Без остатка. И все, что ни есть под сводами бывшего дворца, - теперь наше. Что ж, пройдет время, и они осознают, что наше - это всего лишь ничье, и что страшнее ничего и быть не может, потому что общее оно и есть "общее": в мерзком, свальном обладании женщиной или разрушительном необладании всем прочим..."

Я впервые в жизни столкнулся с подобным. Я никогда ничего в этом роде не слышал. И не читал. Не скрою: щеки вспыхнули и слезы брызнули. Для столь неподготовленного индивида, каковым, оказывается, был я - все это звучало непереносимо. Одно дело - фронда, несогласие, бравада (а что же еще?). Другое - откровенная ненависть, лютое неприятие. Да за что же? - вопрошал я себя, и ответ вдруг нашелся легко и непринужденно. У них отняли все: дворцы, дома, заводы, угодья. Это ладно. Один человек не может владеть Кировским заводом - как некогда господин Путилов. Не по пупку. Не в подъем. Но ведь у них отняли землю, на которой они жили. Воздух, которым они дышали. Убили близких. Разорили, разрушили устоявшийся быт. Чего там чеховский "Вишневый сад"... Там было только предчувствие гибели, странное желание закрыть глаза и ничего не видеть, и только звук лопнувшей струны, вдруг донесшийся с неба, предупреждал, взывал: остановитесь. Дело не только в вас и таких, как вы. Дело во в с е х... Но услады Парижа заслонили, желание сладенького - победило и здравый смысл, и традицию. Все кончилось. Что ж... Может быть, этот неведомый Званцев вправе т а к оценивать и СССР, и перемены. Нам что... Мы привыкли. А для него - в диковинку.