Сердце Дьявола 2 - Руслан Белов

Поняв, что душа регенерата вселилась в Клеопатру, все засмеялись. Все, кроме Худосокова.

– Хватит базлать! – раздраженно погасил он веселье. – Лучше перевяжите его, черт, ее! Вон, какая рана на виске.

Трахтенн, осмотрев Клепу (или регенерата), пошел по пояс в грязи за аптечкой в спускаемый аппарат (люк его отрывался кверху, и вода до него не доставала). Мариинские лекарства работали на принципе всеобщей регенерации и, спустя три минуты, рана закрылась, да так, что девушку можно было целовать в висок и без всякой для нее боли.

Худосоков все это время смотрел, по-волчьи принюхиваясь, в сторону Кырк-Шайтана.

– Сдается мне, что в Центре дела какие-то происходят, нутром чувствую, – сказал он, когда лечение девушки было закончено. Сколько времени?

– Без минуты пять, – ответил Баламут.

– Идти надо... – простонал Ленчик, пытаясь подняться. – Семь часов у нас осталось, можем не успеть.

– Не семь, а пять, – буркнул Баламут. – До этого Кырк-Шайтана два ходу...

– Там машина должна быть на метеостанции, – прокряхтел Худосоков. – Пойду, национализирую.

– Только не режь никого, умоляю! – взмолился Баламут.

– Да нет у меня пера, – успокоил его Худосоков, усиленно массируя ноги. – Я их на понт возьму.

– Я с ним пойду, а вы спускайтесь потихоньку до дороги – сказал Трахтенн, хорошо знавший, что Худосокову ножа для убиения человека не нужно. И, подхватив его за талию, пошел по тропе к метеостанции.

...Метеорологи (их, опухших от пьянства, было двое) не захотели отдавать свой допотопный Газ-51. И Трахтенн, попеняв на их гражданскую несознательность, выпустил Худосокова из рук. И тот, скорчив рожу, без сомнения срисованную в зоне особого режима, выразил пару емких фраз. Прочувствовав их, жрецы погоды не только отдали машину, но и выразили страстное желание немедленно выплатить контрибуцию и репарации в виде всех наличных денег (пятьдесят три российских рубля), двух охотничьих ружей (шестнадцатого и тридцать второго калибров) и четырех патронов к ним. Презрев деньги, Худосоков проверил и зарядил двустволки, залил последнюю канистру бензина в бензобак, уселся за руль и, завернув к Зеленому за Клеопатрой и Баламутом, погнал машину к Кырк-Шайтану.

3. Протез где? Где протез? – Ты жить теперь не сможешь... – Мавр сделал свое дело.

В 2-12 копы перестали лезть, и Бельмондо смог, наконец, вздохнуть спокойно. Закурив, он принялся рассматривать плоды своего огнестрельного "творчества".

Зрелище было ужасным. "Баламуты" и "бельмондо", "черные" и "худосоковы", пробитые пулями и окровавленные, завалили "трешку" со всех сторон. А она, как ни в чем не бывало, мигала индикаторными лампочками, да так живо, что Борис подумал, что все происходившее ей нравится.

"Вот дура, – подумал он раздраженно. – Ведь это все очень скоро запахнет: в погребе тепло и вентиляция плохонькая.

Как бы в ответ биокомпьютер, натужено гудя и медленно, как вертолет, поднялся к потолку и обнажил устье колодца. Борис понял, что его просят скинуть трупы в сиреневый туман.

– А хрен тебе не мясо? – пробурчал Борис, чувствуя, что кокетничает. – Я тебе не ассенизатор...

...Эта отвратительная работа заняла у него около часа. С ног до головы он вымазался в крови, был себе противен и хотел наверх, на свежий воздух. Из колодца никто не появлялся, и Бельмондо, посчитав свое дело законченным, пошел в столовую выпить что-нибудь и подкрепиться. Поев и пропустив рюмочку водки, он вернулся в Погреб с намерением выжать из "трешки" хоть какую информацию о существующем положении. И, в конце концов, после разного рода увещеваний и выстрелов в воздух, "трешка" ответила простуженным голосом:

– Через полчаса сам все узнаешь, – и опять замолчала.

Борис хотел сказать в ответ что-то обидное, но тут у люка взорвалась мина. Мгновенно пригнувшись (что-то пролетело над головой и упало за Трешкой), он обернулся и увидел копа-"баламута" и черноволосого синеглазого человека. Они лежали с двустволками у входа в Погреб (баррикаду разметало предыдущими взрывами). Мина, взорвавшаяся у них за спинами, видимо, не причинила им вреда, по крайней мере, на обращенном к Бельмондо лице "баламута" сияла радостная улыбка. Он так и умер с этой улыбкой, получив так же, как и синеглазый, полмагазина в голову.

Сменив рожок, Бельмондо вдруг понял, озарило его, что он, наконец, совершил тот поступок, которого от него ждали Стефания со своими боссами из небесной канцелярии. И что ему осталось лишь кое-что довершить. Он подошел к двери и, выглянув из копохранилища, увидел, что у лаза, ведущего наверх, лежит раненый взрывом мины коп Худосокова (совсем другой, не тот, который подорвался раньше), а над ним суетиться... Клепа. Оба были невооруженными, и Бельмондо, перед тем, как убить их, решил выяснить, какими судьбами здесь оказалась бывшая официантка и скоротечная любовница Черного. Ему не пришлось спрашивать – бледный, как смерть Худосоков, с трудом приподнявшись, сказал:

– Ты только что убил Баламута, настоящего Баламута... – и, потеряв сознание, уронил голову на пол.

– Он правду говорит, – обернула Клеопатра заплаканное и окровавленное лицо к Бельмондо. – Это был Коля...

– Врешь сучка! – заорал Борис, уже почти поверив. – Копы вы все сраные, копы! Покажи мне его ногу! Ногу Худосокова покажи!

Клеопатра испуганно привстала, и Бельмондо увидел, что у Худосокова по колено оторвана нога. И он закричал:

– Протез где? Где протез? У настоящего Худосокова должен быть протез!

– Не знаю... Забросило, наверное, куда-нибудь, – и побежала глазами по комнате в поисках протеза. Бельмондо сделал то же самое и, не обнаружив, искомого, нажал на спусковой крючок.

Спустя несколько минут Борис стоял в погребе, рассматривая часть искусственной стопы с одним сохранившимся большим пальцем из розовой гибкой пластмассы. Это она пролетела у него над головой после взрыва последней мины. "Здорово сделано, – проговорил он, чтобы ни о чем не думать. – У меня настоящий палец похуже выглядит".

Протез нашелся. И Бельмондо понял, что убил не копов, а убил друга Николая, убил врага Худосокова и убил просто Клепу. И что именно это от него требовалось, и именно для этого его натаскивали, ожесточали сердце, приучали без раздумий убивать... Чтобы он мог убить всех.

– Да, дорогой, – услышал он голос Стефании, – именно для этого. Ты получился просто здорово. И сделал все здорово. И если бы не этот дурацкий протез (как я о нем забыла?), мы бы с тобой еще поработали. Здесь столько работы... Охрану толковую набрать, вышколить, порядок в округе навести... Но теперь ты не нужен – знаешь слишком много. Убей себя сейчас же!

– Мавр сделал свое дело, мавр может умереть? – убийственно ухмыльнулся Бельмондо, обернувшись к "трешке" и увидев над ней висящую в воздухе девушку в своем обычном обличье.

– Да, милый. Твое место в аду. Навечно. Давай, вложи дуло автомата в рот и жми курок – бах и готово! Ты же друга лучшего убил, и теперь жить не сможешь.

– Не-а! – покачал головой Бельмондо. – Убивать себя я не буду. Не приучен-с.

– Вот здорово! – радостно воскликнула девушка.

– Что здорово? – удивился Борис.

– А я так и думала, что ты не станешь себя убивать! Ты же герой, а настоящие герои самоубийства не приемлют. И кое-что предусмотрели, – и, обернувшись, стрельнула глазами за спину Бельмондо.

Бельмондо обернулся, и время для него застыло навсегда: на пороге Погреба стоял непроницаемо серьезный Чернов. В руках у него была двустволка шестнадцатого калибра, и из нее прямо в сердце Бориса вылетали два жакана.

До перехода В3/В4 оставалось целых три часа. "Трешка" напряженно работала, и будущее ее выглядело весьма привлекательным.

4. Меня задействовали. – В нимбе из волос Софии. – Я привел ее в негодность.

– Вот, сын мой, и пришла тебе пора показать, как ты меня любишь, – услышал я в середине ночи накануне 18 августа.

– А что мне делать? – моментально вскочил я на ноги. – Приказывай.

– Копы захватили Нулевую струну, одну из важнейших моих систем. Твои друзья уничтожили всех, кроме одного, уничтожили и погибли от его рук. Пойди и убей негодяя, убившего твоих друзей.

И я оказался на самой верхушке Кырк-Шайтана. И услышал голос:

– Иди в Погреб. Немедленно. И будь осторожен – не напорись на растяжку.

– Сколько у меня времени?

– Иди как можно быстрее.

И я пошел. Добравшись до винтовой лестницы без приключений и никого по дороге не увидев, я осторожно спустился в комнату перед логовом "трешки". И увидел там двух "худосоковых" и Клеопатру. Убитые, они плавали в озере крови.

Кровь на глазах прибывала, переливаясь через два тела, лежавшие друг на друге в дверях копохранилища. Одно из них, нижнее, принадлежало настоящему Баламуту (не копу – я сразу почувствовал это), другое – неизвестному мне мужчине.

Едва совладав с предательской дрожью в руках, я обернулся к трупам Клеопатры и Худосокова. Глаза мои не задержались на мертвых, их притянула двустволка шестнадцатого калибра, прислоненная к стене. Я подошел, с божьей помощью переступая через растяжки, взял двустволку в руки, осторожно переломил и увидел, что оба ствола заряжены. Вынув один из патронов, узрел на гильзе букву "Ж"; удовлетворившись этим, кивнул сам себе.