Русская фантастика 2011 - Василий Мельник

Нет, глупости! Какая теперь дача? Теперь она возле Федора сидит, вытирает слюни, причесывает роскошную, но сильно побитую сединой шевелюру. В пансионат родственников пускают круглосуточно, но у нее же работа. Интересно, а когда Темка подрастет — как они будут уживаться в однокомнатной квартире? Впрочем, может, в Федину переселятся. И все равно — тяжело человеку быть одному.

Перевести ей денег — проще, чем канавку между лужами вырыть. Но толку? Сразу поймет от кого — и отдаст в какой-нибудь фонд больных детей. Такое уже было в январе…

Заиграл в кармане мобильный. «Наша служба и опасна, и трудна». Трудна — уж это точно.

— Здравствуйте, Игорь, — послышался взволнованный голос. — Вы, наверное, помните меня, это Алексей Кондратьев, из «Школы смысла». Вы очерк в том году о нас делали. Игорь) тут такая история неприятная… После того как в январе началась эта вакханалия… ну, вы понимаете, о чем я… В общем, закрывают нашу школу. Словом, Игорь, я что предлагаю… Можете взяться за эту тему? Не уверен, что газетная статья нас выручит, но хоть как-то амортизирует удар…

Игорь секунду помолчал. Потом деловито произнес: — Алексей Павлович, я сейчас в машине… Можете перезвонить в понедельник с утра? Я за это время подумаю, что для вас можно сделать. Вы, главное, не сдавайтесь. Не гасите огни… раньше времени. Ну, до связи.

И вновь полетели в глаза столбы электропередачи, елки и сосны, болота и огороды, серые домишки-развалюхи и четырехэтажные кирпичные коттеджи — вся эта огромная, удивительная, больная и опасная сторона. Пока она спала, но вполне могла проснуться.

А на лице все так же горел невидимый след от пощечины. Игорь давно мог бы его стереть — но не трогал последнее, что осталось у него от любви.

Юрий Нестеренко

Отчаяние

Да, это он, верхний предел, апофеоз отчаянья!

Что, если, доверчиво блуждая в темных подземельях мироздания, вы обнаружите истины столь ужасные и отвратительные, что знание их обратит все ваше существование в бесконечный кошмар?

Все маршруты ведут замерзших В вечный холод и пустоту.

В начале была тошнота. Не резкая тошнота отравления, подступающая к горлу рвотными спазмами, но и дающая в то же время надежду на последующее облегчение, а вязкая, муторная тошнота слабости после долгого тяжелого сна в душном помещении. Наполняющая едкой ватой грудь, сухой гадостью — рот и пульсирующим свинцом — голову. С одной стороны, меньше всего в таком состоянии хочется вставать и вообще шевелиться. С другой — понимаешь, что, если продолжать лежать, голова разболится уже по-настоящему. Так что надо все-таки пересилить себя и встать. И неплохо бы открыть форточку, даже если на улице зима…

Это были его первые осознанные мысли. Вслед за осознанием пришло удивление: он понял, что действительно не помнит, какое сейчас время года. Пока удивление превращалось в беспокойство, а беспокойство — в страх, он обнаружил, что не помнит, что было накануне… или до этого… или… он тщетно пытался выхватить из памяти хоть какой-то фрагмент своей жизни, но натыкался лишь на пустоту. Или (это ощущение пришло чуть позже) на глухую стену, отсекшую его прошлое. Впрочем, с настоящим дело обстояло не лучше. Он не знал, где он находится и как здесь оказался.

Не знал, кто он и как его зовут.

Усилием воли он придавил растущую панику. Надо проанализировать, сказал он себе. Он может мыслить, это уже хорошо. Я мыслю, следовательно, я существую… Фраза пришла откуда-то издалека, скорее всего, она не сама родилась в его мозгу. Значит, в стене существуют трещинки, через которые что-то просачивается, и если последовательно их расширять… расковыривать… раздирать…

Он открыл глаза.

Зрение подтвердило то, о чем уже информировало осязание: он лежал на довольно-таки жесткой койке, где не было ни простыни, ни одеяла, ни подушки. Только что-то типа клеенки… грязной и липкой клеенки под его голым телом. Впрочем, не совсем голым… кое-где на нем какие-то тряпки и лоскуты, но это непохоже на одежду. Рассмотреть подробнее было сложно — приходилось пригибать подбородок к груди, отчего сразу начинало ломить шею и затылок, и к тому же свет в помещении был слишком тусклым. Свет исходил из покрытого пылью прямоугольного плафона на потолке, горевшего явно вполсилы и к тому же неровно: дрожащее, агонизирующее освещение. «Аккумуляторы на последнем издыхании», — пришла еще одна чужая, «застенная» мысль. Аккумуляторы? Почему аккумуляторы? Разве дом не должен быть подключен к общей электросети?

Все же даже такое освещение позволяло разобрать, что комната совсем невелика. За исключением койки в ней были лишь шкаф у противоположной стены и столик у стены между ними. В четвертой стене находилась дверь, и еще одна — справа от шкафа. Окон не было вовсе. Пахло затхлостью, словно здесь никто не жил уже много лет.

Он наконец сел на койке (в висках и затылке сразу тяжело запульсировало), а затем встал на пол, с неудовольствием ощутив пыль и грязь под босыми ногами. Хуже того — стоило ему сделать шаг, как под пяткой что-то мерзко и влажно хрустнуло. Что-то, похоже, живое… точнее, бывшее живым за миг до того, как он на это наступил. Таракан? Очень может быть, что и таракан… бр-р-р, мерзость! Он брезгливо проволок пятку по грязному полу, стараясь счистить останки этой твари. Затем подошел к шкафу и открыл дверцу. Внутри обнаружилось несколько пластмассовых вешалок, но никакой одежды.

Он направился к двери возле шкафа; интуиция подсказывала, что за ней — не коридор, а туалет. Когда он открыл дверь, свет автоматически зажегся с громким щелчком, заставившим его вздрогнуть. Действительно, там оказался совмещенный санузел — совсем крохотный, но освещавшийся несколько ярче, чем комната. Слева был унитаз, справа умывальник, а прямо — задернутая непрозрачной голубой занавеской ванна. Когда-то все это, должно быть, сверкало фаянсом и хромом, но те времена давно миновали. Кафеля не было, его заменял какой-то пластик. В более ярком, хотя и здесь тоже неустойчивом свете еще яснее видна была грязь на полу и подозрительные пятна на стенах. Пахло плесенью.

Он повернулся к унитазу и поморщился: сиденье и дно были в бурых потеках, давно, впрочем, засохших. Почему-то мелькнула ассоциация между отверстым унитазом и нижней челюстью черепа. Некоторое время он стоял, ожидая свершения обычного физиологического ритуала, но из него так и не вышло ни капли. Просто не хотелось. А вот пить хотелось. Точнее, не только даже пить, сколько избавиться от мерзкого привкуса во рту.