Последний поворот на Бруклин - Hubert Selby

Айрин не трудилась улыбаться покупателям, когда те задавали вопросы. Она попросту говорила что почем; нет, мол, такого же, но зеленого, сейчас нет; а на это налог два цента; и брала деньги, отсчитывала сдачу, бросала купленные товары в пакеты и протягивала людям через прилавок. В субботу всегда было полно покупателей. Не будь по субботам такой жуткой давки, она бы и думать забыла о выходных. Дома всегда было дел по горло. А этот Майк все время баклуши бил. Паршивец. Как вторник наступал, так ей уже не терпелось выйти на работу. Место было неплохое. Тем более, что она уже вполне освоилась. Надо было привыкнуть рано вставать, только и всего. К тому же на работе у нее появились подруги. Однако субботние дни были сплошным кошмаром. Впрочем, больше половины рабочего дня уже прошло. Да и месячные у нее уже кончились. Майку она ничего не сказала, но в этот раз у нее была задержка на целую неделю. Она была уверена, что забеременела. В ту ночь порвалась резинка. Она очень испугалась. Ей не хотелось рожать еще одного ребенка. Во всяком случае, до поры до времени. Хотя ничего страшного в этом не было бы. Она считала, что Майк устроится на работу. Если и в самом деле не будет другого выхода. Зато та ночь была хороша. Лучшая их ночь за долгое время. Быть может, и наступающую ночь они проведут примерно так же. После месячных она всегда страшно возбуждалась. Майк вполне мог напиться до ее прихода. Как обычно по субботам. Она надеялась, что он выпьет не очень много. По крайней мере не так много, чтобы у него не встал. Ей хотелось знать, устроится ли Майк на работу, если она забеременеет. Впрочем, они в любом случае как-нибудь прожили бы. Есть же пособие многодетным семьям. Но бросать работу ей не хотелось. Работать лучше, чем дома сидеть. Дети иногда действуют на нервы. Если бы ей только не приходилось тратить столько времени и сил на домашние дела! Она должна была еще раз поговорить об этом с Майком. Вечером, в постели. Она надеялась, что он не будет слишком пьян.

Пришел Сал, принес бутылку и пакетик картофельных чипсов – на всякий случай, вдруг они проголодаются, ха-ха-ха. Майк опрокинул пару стаканчиков, запил остатками пива, и ему уже было хорошо. Артур спокойно играл в кроватке, а Элен, больше не докучавшая ему просьбами вывести ее погулять, играла у себя в комнате, изредка выходя за горсткой чипсов, и Майк улыбался, гладил ее по головке и хвалил, называя послушной девочкой. У Сала имелись кое-какие деньжата, и они решили наведаться вечерком в пару заведений, а там попробовать снять каких-нибудь девиц. После первых нескольких стаканчиков они стали пить не торопясь, не желая перебрать – было еще рано, и потому они сидели за столом, потягивали виски, слушали радио и ждали, когда придет Айрин, которая присмотрит за детьми; и ждали, когда наступит вечер, чтобы куда-нибудь пойти, вовсю повеселиться и кому-нибудь впендюрить. Ага!

По нижеперечисленным причинам за последние два месяца из комплекса было выселено следующее количество жильцов:

Аморальное поведение 7

Несоблюдение чистоты в домашнем хозяйстве 3 Задолженность по квартплате 2

Уголовные преступления 9

Нарушение общественного порядка 4

Прочие нарушения 8

Ни в коем случае не нарушайте ни одного из правил проживания. Мы хотим, чтобы в данном комплексе все жили в безопасности и счастливо. Только вы сможете этому содействовать.

Урок

Двое мальчишек боксировали, а остальные стояли вокруг, образуя ринг. Они щедро осыпали друг друга ударами, и всякий раз, как удар достигал цели, все дети громко кричали. Отец одного из двоих мальчишек выглянул в окно, увидел их и опрометью выбежал из дома, крича детям, чтобы они оставили в покое его сына, и крича на сына за то, что он дерется. Ребята с минуту в изумлении смотрели на него, не шевелясь, потом второй мальчишка сказал, что они дерутся понарошку. Он, мол, учит Гарольда боксировать. Отец схватил сына за руку, рывком притянул к себе и отвесил ему затрещину, напомнив о запрете драться и водиться с этой шпаной. Неужели непонятно, что нас могут выселить, если ты угодишь в тюрьму! Он ткнул пальцем во второго мальчишку, велел ему оставить сына в покое и пригрозил выпороть его, если тот еще хоть раз ударит его сына. Гарольд стоял как вкопанный рядом с отцом, боясь посмотреть на него и стыдясь взглянуть в глаза друзьям. Отец продолжал кричать на второго мальчишку, а тот твердил ему, что они не дрались, что он просто учил его сына боксировать. Продолжая грозить мальчишке пальцем, отец сказал, что не позволит ему учить его Гарольда драться. Я сам его драться научу. Я его научу убивать, вот что я сделаю! Я не допущу, чтобы такие паршивцы, как ты, колотили моего сына! Если он захочет научиться драться, я покажу ему, как это делается. Он принялся трясти Гарольда за руку и сказал ему, что если эти мальчишки еще когда-нибудь будут его донимать, надо взять палку и размозжить им головы. Или камень. Дети молча смотрели на него, пока он не умолк и не удалился, утащив Гарольда за руку. Когда дверь за ним закрылась, место Гарольда занял другой мальчишка, и демонстрация боксерского мастерства была продолжена.

Эйбрахам досмотрел до конца и фильмы, и мультики, то и дело поглядывая на свои часы, пока его не захватил сюжет кинокартины. В одном из фильмов был страшно крутой пижон, который терроризировал всех постоянной стрельбой, и Эйбрахам находился под сильным впечатлением от того, как бздели при появлении этого парня все жители городка, пока один крутой ублюдок из Техаса не сел пижону на хвост и не пристрелил его. Старина Эйб знал, что того техасского жеребца пижону нипочем не наебать. Он фыркнул от смеха, когда этот тип в конце концов получил по заслугам. Выйдя из кинотеатра, Эйб сразу направился в гараж за своим «Кадиллаком». Он внимательно осмотрел всю машину снаружи и изнутри и улыбнулся, увидев, как сверкает черный кузов и поблескивают белобокие покрышки. Оплатив счет, он дал жеребцу доллар на чай, вскочил в машину и уехал. Немного покатался, просто поколесил по улицам, прислушиваясь к ровному гулу мотора, ощущая в руках послушный руль, врубаясь в музыку, звучащую по радио. Даже во время езды он мог любоваться белобокими покрышками и «плавниками» на толстой заднице машины, и при этом прекрасно себя чувствовал. Просто превосходно. Проезжая мимо бара «У Мэла», он остановился, посигналил и помахал рукой сидящим там ребятам, потом не спеша поехал домой. Он поставил машину на стоянку, но вышел не сразу, а посидел немного за рулем, глазея на немногочисленных пижонов, которые все еще мыли свои тачки. Выйдя наконец из своего «Кадиллака», он направился домой, чтобы прилечь отдохнуть и набраться сил перед наступающей ночью.

Женщины сходили в магазин, отнесли пиво домой и вернулись на свою скамейку. Вышла из дома миссис Олсон, которую два года назад, после смерти ее мужа, хватил удар, и пока она ковыляла мимо, женщины смотрели на нее и смеялись. При ходьбе она слегка наклонялась вперед и подволакивала правую ногу. Правая рука, согнутая в локте и прижатая к груди, у нее не опускалась, а скрюченная кисть руки непрерывно подергивалась. Женщины любили наблюдать за ней, им было интересно, соскребает ли она правой ногой с земли жевательную резинку и собачье дерьмо. Ей бы башмаки со стальными мысками. Наверно, она сделалась такой из-за того, что муженьку дрочила. Смех. Небось он от этого и загнулся. Одна из женщин подняла голову, посмотрела на окно на четвертом этаже, потом окликнула остальных и показала на маленького ребенка, который на коленях выполз из окошка на карниз. Женщины посмотрели на младенца, а тот уже ползал по оконному карнизу и наружному подоконнику. Небось птицей себя вообразил. Эй, ты чего, полетать собрался? Смех. Подняли головы другие люди, кто-то завизжал, а кто-то крикнул: вернись назад, о Господи Боже мой! Ада закрыла лицо руками. Женщины по-прежнему смеялись и гадали, когда ребенок упадет. Люди в отчаянии бегали кругами под окном; некоторые бегом поднялись по лестнице и принялись барабанить в дверь, но никто не отозвался. Они постучали еще раз и прислушались, стараясь уловить хоть какой-нибудь звук за дверью, что-то услышали – какие-то приглушенные голоса, но ответа всё не было. Они бегом спустились обратно вниз, и люди стали их расспрашивать: есть кто-нибудь дома? вы уверены, что там никого нет? Что-то было слышно… может быть, дети… не знаю… что тут поделаешь… О Господи… Он ползает… не могу смотреть… вызовите копов… Люди продолжали носиться кругами, некоторые побежали на улицу искать полицейскую машину; кто-то уже позвонил в жилищную контору, и женщины перестали смеяться, потому как вокруг собралось слишком много народу, но по-прежнему с волнением смотрели, дожидаясь, когда маленькое тельце медленно соскользнет с края карниза и полетит вниз, вниз… потом шлепнется на землю или в живую изгородь; Ада при каждом вопле, раздававшемся из толпы, бросала быстрый взгляд на окно и тут же закрывала глаза руками; а малыш качался взад-вперед на карнизе, и казалось, что он уже падает, и двое мужчин прибежали под окно, чтобы попытаться его поймать, а другие люди тянули руки кверху (женщины все еще надеялись на более увлекательное зрелище) и кричали: вернись назад!.. О Господи… назад! – а малыш, наклонившись еще немного вперед, смотрел, казалось, сверху на толпу, и в толпе раздались истерические вопли, и малыш откинулся назад, и все дружно вздохнули, и кто-то крикнул копов: когда они нужны, их не дозовешься… Ах, что же они медлят; и кто-то снова бегом поднялся наверх и принялся колотить в дверь – по-прежнему никакого ответа; а кто-то предложил спустить из верхнего окна веревку, чтобы кто-нибудь по ней спустился; потом прибежали двое полицейских из жилищного управления, крикнули двоим мужчинам, чтобы те оставались под окном, бегом поднялись по лестнице, открыли дверь запасным ключом, бросились мимо троих детей, сгрудившихся у двери, в ту комнату, где на оконном карнизе стоял на коленях малыш и остановились в двух шагах от окна, потом осторожно, тихонько, на цыпочках преодолели последние несколько футов, стараясь не привлекать внимания малыша из страха, что он обернется и упадет, и затаили дыхание, когда один медленно протянул руки за окно, схватил малыша за ручонки и быстро втащил его в комнату… с минуту подержал его в объятиях… закрыл окно (толпа всё глазела (женщины были недовольны тем, что всё кончилось, а ребенок так и не упал), потом, когда окно закрылось, все постепенно опустили головы и разошлись). Потом полицейские отнесли малыша в гостиную, сели и, сняв фуражки, вытерли пот со лбов. Господи, он же был на волосок от гибели! – начиная дрожать всем телом. Второй кивнул. Малыш заплакал, тогда они опустили его на пол, и он подполз к братьям и сестре. Дети испуганно уставились на копов, а полицейские улыбнулись им и спросили, где их мама. Те продолжали молча глазеть на копов. Потом один неуверенно доковылял до них и спросил, правда ли, что они полицейские, а они сказали, да, мол, правда, и мальчик засмеялся. Они спросили у него, где мама, и он сказал, что ее нет дома. А папа где? Малыш засмеялся, сказал, что мамуля говорит, он пьяный, и захлопал в ладоши, смеясь, а его сестренка поспешно добавила, что ее папа скоро устроится на работу, будет плавать на кораблях, приносить домой много еды и еще телевизор купит. Остальные двое мальчиков молчали, продолжая глазеть на полицейских. Наверно, лучше забрать их в контору и позвонить в отдел соцобеспечения, да, Джим? Наверно. Посмотрю-ка я, найдется ли что-нибудь на них надеть. Он спросил у детей, где их одежда, и они показали ему, ни слова не говоря – и продолжая молчать, пока их одевали. Когда они собрались уходить, самый старший, мальчик лет пяти, попросил их ничего не говорить мамуле. Мамуля не велела никого пускать, и если узнает, что кто-то приходил, она нас побьет. Копы успокоили детей, оставили записку, сообщив в ней, где будут находиться дети, и ушли.