Век-волкодав - Андрей Валентинов

— Мудрец на мою голову, — вздохнул Иван Кузьмич. — Согласие родичей, значит, требуется, а со мною как? Спросить не догадались?

— А ты тут при чем? — поразился было Кибалка, но тут же осекся, полез затылок чесать. Кречетов, вновь поглядел на равнодушные холодные звезды, затянул вполголоса привычную:

— Что вы головы повесили, соколики?Что-то ход теперь ваш стал уж не быстрехонек?Аль почуяли вы сразу мое горюшко?Аль хотите разделить со мною долюшку?

Холмы за холмами, то в ярких пятнах весенней зелени, то голые, покрытые серым песком. Вдоль дороги — редкие заросли тамариска, а дальше, где песок подступает, и того нет, только полынь и верблюжья колючка. Желтое весеннее солнце, чужое кашгарское небо.

Едет отряд.

Бросишь взгляд, и вроде все как раньше, когда Такла-Макан пересекали. Дозорные впереди, командир Кречетов с комиссаром Мехлисом во главе колонны, ближе к хвосту — желтые монашеские плащи. Бойцы при оружии, с полной выкладкой, кони, службу зная, идут рысью, размашистой, да не раскидистой. Но и здесь иначе. Впереди, за дозорными, конная полусотня при японских карабинах на невысоких гривастых лошадях. Пограничники Пачанга гостей не бросили, по чужой земле сопровождают. Смута в Кашгарии, опасны дороги, а у товарища Кречетова — неполный взвод, даже если с монахами считать.

Сегодня отряду никто еще не встретился, пусты и тихи холмы. Птиц, и тех мало, только над тугайными зарослями, что к малой речушке прилепились, взлетел по своим дневным делам белокрылый дятел, покружил, да нырнул обратно, в негустую зелень.

С птицами, впрочем, полной ясности не было.

— Бойцы говорят, филина видели, — недовольно заметил товарищ Мехлис, прикрывая ладонью глаза от восставшего в самый зенит солнца. — И не просто филина, а нашего Гришку, которого враг трудового народа Унгерн прикармливал.

Иван Кузьмич, ехавший рядом, понимающе кивнул.

— Сами же говорили, Лев Захарович, что птица непростая. Шпиён, не иначе. Ведет воздушную разведку.

Пламенный большевик даже в седле подпрыгнул. Удивленный конь заржал, на седока покосился.

— То-ва-рищ Кречетов! Что я слышу? И это в тот момент, когда силы внутренней и внешней контрреволюции готовы сомкнуть свои ржавые челюсти!..

К равнодушному синему небу взметнулся комиссарский перст. Конь, окончательно сбитый с толку, шарахнулся к самой обочине.

— Осторожнее, Лев Захарович, а то из седла не навернетесь, — посоветовал добрая душа Иван Кузьмич, но представителя ЦК было уже не остановить.

— Ваши шуточки по поводу руководящей роли партии в моем лице, коммунист Кречетов, граничат с полным ее отрицанием! Но я буду выше личной обиды, ибо член РКП(б) думает прежде всего об исполнении долга. Скажите, филин — это факт?

Кречетов недоуменно моргнул:

— Есть такая птица, почти всюду встретить можно. Какого-то филина и вправду видели ночью…

— Факт! — на этот раз палец нацелился прямо в бок командующего Обороной. — А теперь — выводы из данного факта. Отдельные несознательные элементы уже говорят, что это не просто наш Гришка, а сам гражданин Унгерн в виде оборотня. И этих отдельных не так и мало. Даже члены партии, как это ни печально, поддаются. Я им про филинов лекцию прочитал, а они насчет серебряных пуль спрашивают. Кажется, кто-то из товарищей увлекается произведениями Брэма Стокера.

Иван Кузьмич, с творчеством английского мистика не знакомый, все же задумался.

— Даже если оборотень. Не боялись мы барона в людском виде, так чего филина страшиться? Ну, покричит, крыльями помашет. Много ли беды?

Мехлис попытался возмущенно всплеснуть руками, в результате чего завалился набок. От падения на пыльную кашгарскую землю Кречетов его все-таки спас, но кони сбились с ноги, и командиру с комиссаром пришлось свернуть на обочину. Лев Захарович, однако, и не думал успокаиваться.

— Понимаете, что говорите? — зашептал он, косясь на проезжавших мимо бойцов. — Оборотень! Полное отрицание материализма в походных условиях! Хуже того, откровенная демонизация классового врага. А вы, товарищ Кречетов, шутки шутите, вместо того, чтобы принять незамедлительные меры.

Иван Кузьмич глубоко вздохнул, смакуя чистый весенний воздух, на тучку, что по небу плыла, взглянул. Все радости уже в наличии, оборотня не хватало. Не поскупились, подбросили.

— Сами мы, Лев Захарович, виноваты. Еще в Пачанге бойцы вопросом задавались: где, мол, гражданин Унгерн, почему в отряд не возвращен? А мы им чего ответили?

Мехлис задумался.

— Правду ответили. Гражданин написал заявление, мы рассмотрели…

Не договорил, кивнул согласно.

— Есть грех, скрыли некоторые факты. Но если бы сказали, новые вопросы бы появились. Могли бы и понять неправильно. Тонкий, как ни крути, политический момент…

«Момент» и в самом деле был тонким. Оставлять барона в Пачанге Кречетов не собирался, с Унгерном приехали, с ним же и уехать должны, иначе посольской чести убыток. И зачем местным товарищам бывший генерал? Живым оставят да на службу возьмут — советской власти явная угроза. Расстреляют? Из разъяснений дворцовых чиновников Иван Кузьмич понял, что смертной казни в Пачанге нет. Могут в подземелье запереть до скончания века, а могут и хуже чего. Вот это «хуже чего» и смутило. Одно дело к стенке классового врага поставить с соблюдением полной революционной законности, совсем другое — умучить неведомо какими муками. Не по-людски выходит!

Все решило очередное письмо «товарища Белосветова». Блюститель сообщил, что власти Пачанга и сами в затруднении. Учение великого Сиддхартхи Гаутамы не велит причинять вред живым существам, даже если это существо — Унгерн. Но и всех прочих опасности подвергать нельзя, поскольку барон — существо хоть и живое, но очень вредное. Выход, однако, есть. Родственники Унгерна, проживающие в Австрии, просят отпустить Романа Федоровича на поруки, обещая первым делом отправить его в психиатрическую клинику.

Русский перевод письма, подписанного сразу шестью Унгернами, прилагался.

На этот раз даже Мехлис не стал возражать. Смирительная рубашка — чем не мантия для несостоявшегося Махакалы? Бойцам, однако, решили лишнего не говорить. «Товарищ Белосветов» — это уже тайна.

Дирижабль, полужесткий «француз», должен был отправиться в Европу, чтобы среди прочих дел, отвезти бывшего генерала в ничего не подозревающую Вену.

— С оборотнем так поступим, — рассудил командир Кречетов. — Кто в него верит, тот пусть и ловит. Поймает — благодарность перед строем объявлю и махорки сверх пайка прикажу выдать. Но предупрежу, чтобы птицу не калечили и пулями не дырявили, потому как оборотня пуля не возьмет, а филин сам по себе — создание невинное и даже полезное.

— А если… — начал было Мехлис.

— А если побоятся — тоже перед строем поставлю, трусами объявлю и прикажу оружие сдать. Переводу в обоз — и в приказе пропишу, чтобы не забылось.

Представитель ЦК задумался, а затем неожиданно рассмеялся, продемонстрировав прекрасные белые зубы.

— Вот это по-партийному! Наконец-то слышу голос настоящего большевика. Диалектически рассудили, товарищ Кречетов!

— А то! — ухмыльнулся довольный командир. — Поехали, Лев Захарович, иначе от отряда отстанем.

Приказ был объявлен на ближайшем привале. Товарищ Кречетов присовокупил, что самых активных болтунов будет лично назначать в поиск с последующей проверкой и наказанием в случае невыполнения. «Серебряные», до того весело переглядывавшиеся, разом стали очень серьезными. Иван Кузьмич, одобрительно кивнув, отправил весь личный состав на внеочередное политзанятие к товарищу Мехлису.

Ночью Иван Кузьмич проснулся, отошел подальше к подножию ближайшего холма, папиросу достал. Слушал долго, но знакомого «Пу-гу!» так и не дождался. Думал, душу успокоить, но почему-то расстроился.

Холмы тянулись вдоль дороги еще два дня. Несколько раз отряд проезжал через небольшие глинобитные деревни, по здешнему «кишлаки», но нигде не задерживался. Местные жители смотрели угрюмо, на приветствия не отвечали. Однажды за холмами заметили отряд — немалый, в сотню сабель. До боя не дошло, дозорные чужаков подъехали ближе, прокричали что-то и развернули коней. А перед закатом от самого горизонта донеслась стрельба. Видавшие виды бородачи рассудили, что бой идет по всем правилам, даже с пулеметами.

Опасность взбодрила. Лев Захарович Мехлис удовлетворенно констатировал, что товарищи бойцы про оборотня уже не болтают, зато расспрашивают о близком Кашгаре, единственном крупном городе в этом пустынном краю. Такие вопросы представитель ЦК счел очень полезными, ибо у него имелся самый наилучший из ответов. В Кашгар, по соглашению с местным дуцзюнем-губернатором, вошли части Рабоче-крестьянской Красной армии. Об этом перед самым отъездом сообщил товарищ Ляо, показав в подтверждение своих слов телеграмму на официальном бланке.