Гиви и Шендерович - Мария Галина

— Как представляться будем? — выкрикнул Гиви в спину Шендеровича, неуклонно мчавшегося навстречу.

Я не шпион, — уговаривал он сам себя, моргая от поднятой встречающими пыли, — я бухгалтер… Может, они и бухгалтеров так встречают? Скажем, иностранных?

— Как цари, разумеется, — обернувшись, крикнул Шендерович, грозно сверкнув глазами.

— Брось, Миша! Кто нам поверит?

— А во что они поверят, — орал Шендерович, нахлестывая верблюда, — в воздушные шарики?

Про воздушные шарики Гиви успел почти забыть. За последние несколько дней он вообще не сталкивался с резиновыми изделиями.

В шарики не поверят, — тоскливо думал он, трясясь на своем верблюде, — в бухгалтеров наверное, тоже. Интересно, проверят ли они в скрытых царей?

Грозный смуглый красавец, возглавляющий отряд, осадил вороного жеребца, бросил поводья одному из спутников и спрыгнул на песок. Гиви потрясенно наблюдал, как он опускается на колени, склонив гордую, увитую белоснежным тюрбаном голову.

— Приветствую тебя, о, царь времен! — произнес он. — Наконец-то ищущий нашел искомого.

— И я приветствую тебя, о, водитель тысячи копий, — с достоинством произнес Шендерович.

— Поведай же мне, о, могучий, — эмир деликатно подхватил щепоть обжигающего плова, желтого как шафран, источающего запах имбиря и приправленного гранатовыми зернами, — мы ждали тебя, но как случилось, что ты, царь царей, очутился в пустыне с одним единственным спутником, каковой есть — кто он, кстати, о, сильный?

— Мой великий везирь, разумеется, — доброжелательно кивнул Шендерович, запивая плов прохладным шербетом, — грозный, как горный лев, щедрый, как летняя гроза. Не удивляйся нашему виду, о, воин, равно как и нашему печальному положению — в обычае у нас странствовать тайно, дабы из первых рук узнавать, все ли в порядке в подвластном мне царстве. И, как водится, напали на нас свирепые разбойники, однако же, не ведая о нашей истинной сущности, которую мы им не открыли, несколько опрометчиво решили они продать нас в рабство. Однако же мы силой и хитростью сумели освободиться, как видишь, захватив военную добычу в облике этих благородных животных.

— А! — кивнул эмир, — Лучшей жемчужиной пустыни овладел ты, о, великий, ибо это и есть знаменитая Аль-Багум, ревущая, о коей ходят удивительные слухи. Добавлю, что ее числили добычей грозного Рейхана по прозвищу Шарр-ат-Тарик, что означает «Зло дороги», а захватил он ее во время буйного набега на стада Ирама. Еще добавлю, что очень мы горевали по этому поводу, ибо нет лучшей верблюдицы в подлунном мире.

— Добавлю также, — сказал Шендерович, хладнокровно вытирая руку о рубашку, — что знаменитого Рейхана по прозвищу Шарр-ат-Тарик нет более.

— Воистину ты велик, — восхитился эмир. — Ибо никому из нас не под силу было справиться с Черным Рейханом!

— Ну, — благосклонно кивнул Шендерович, — это было нелегко. Однако же, возможно, при определенной благосклонности Всевышнего.

— Сила твоя велика, бык пустыни, — кивнул эмир.

Яростное солнце пустыни, просачиваясь сквозь стенки походного шатра, приобрело безобидный медовый оттенок. Ленивые отсветы бродили по расшитым подушкам, узорчатым коврам, узкогорлым кувшинам. Плов сиял россыпью желтоватых жемчужин, багряным лалом светился барбарис, янтарем истекал кишмиш, услада востока.

Эх, думал разнеженный Гиви, вот оно, знаменитое восточное гостеприимство, пока не прирежут. И, ополоснув пальцы в розовой воде, вытер их о тончайшее полотно.

— Прости меня за эту скудную походную трапезу, о, бесстрашный, — заметил эмир, — впятеро, вдесятеро богаче будешь принят ты во дворце, и не мой юный оруженосец, но прекрасные девы, услада для глаз, обольщение для плоти, будут прислуживать тебе. Пылкие девы…

— С камнями в пупках, — с готовностью подсказал Гиви.

— Если тебе того хочется, господин, — несколько озадаченно произнес эмир.

— Не важно, — отмахнулся Шендерович, — мой везирь родился под небом дальней страны с несколько причудливыми обычаями.

— Но ножные браслеты, издающие мелодичный звон, и спадающие завесы, и бубенцы в тонких пальцах, и…

— Ладно, — величественно кивнул Шендерович, — сойдет. Стол и кров всегда благословенны, как бы ни были скромны. Тем паче, что терпели мы много большие неудобства во время странствий. Но поведай мне, о, встречный, откуда было ведомо, что нас потребно искать именно здесь? Пустыня велика, и двум странникам нетрудно в ней затеряться.

— Это все наш звездочет и звездозаконник Дубан, о, великий, — пояснил эмир, — он прочел по знакам небес, что пустующий престол вскоре перестанет пустовать. Правда, изъяснялся он несколько путано, как это у них, звездозаконников, водится, однако ж, совершенно определенно указал, где вас искать. Вот я и выступил со своим войском, полагая, что смогу оказать вам своевременную помощь и поддержку, ежели таковая будет потребна.

Шендерович задумался.

— Вообще-то, мы здесь проездом, — сказал он, наконец, — и царство мое, каковое покинул я исключительно по горячности и неразумию в поисках приключений, не меньше вашего требует досмотра и пригляда, да и, как ты уже заметил, почтенный, своею рукою, без посторонней помощи, повергли мы в прах супостата. Но я, так и быть, готов уладить ваши государственные проблемы к обоюдному удовольствию.

Эмир, казалось, тоже задумался.

— Ирам был и будет твоим царством вовеки, о, Беспредельный. Однако не удивительно, коли ты в своих странствиях попираешь престолы и обретаешь короны!

— Таки да, — степенно согласился Шендерович.

Гиви тихонько вздохнул. Деваться было некуда. Пустыня за стенами шатра поросла походными палатками, словно весенними тюльпанами и ощетинилась сотнями копий. Собственно говоря, им еще повезло, что их не тащат волоком за лошадьми, как иностранных шпионов. Так значит, Миша опять царь! Ну-ну…

— Так куда мы направляемся? — благосклонно продолжал Шендерович.

— Как — куда? — удивился эмир, — в Ирамзат ал-имал, разумеется! В Ирам многоколонный, великий город, сердце мира!

Гиви вспомнил возносящиеся к небу белые башни, колеблемые призрачным дыханием пустыни. Шендерович, должно быть, подумал о том же.

— А-а! — протянул он, — этот!

— Это же лишь игра света и воздуха, кою наблюдают воспаленные жарой умы! — не удержался Гиви, — он же не существует!

— Может, ты скажешь, что и я не существую, о, великий везирь Великого? — негромко, но очень внушительно осведомился эмир.

— Э… — промямлил Гиви, — В факте твоего существования я не усомнюсь. Ты же мыслишь, о, эмир! Следовательно существуешь!