Совсем другая жизнь - Владислав Куликов

«Да, я встану!» Песня воодушевила Вольдемара. Варианты один краше другого побежали перед глазами. Через десять минут он искренне поверил, что все пойдет по самому лучшему сценарию. Иначе и быть не может. Поэтому Толочко стал даже прикидывать, куда ему пойти после того, как вернется в обойму. «В Минобороны точно не вернусь. Я уже перерос этот уровень. В Совет безопасности? Это отстойник. Нет, лучше в правительство. А еще лучше — в администрацию президента. Там все рычаги власти». Нет, конечно, туда попасть будет не просто. Но он знает свою цель. А это полдела.

«Когда попаду в администрацию, растопчу этого урода. Будет знать, как хамить».

Глава 3

Найденыш больше не видел снов. Современные события он реконструировал во время допросов, очных ставок, прочих следственных действий. Ему давали читать протоколы с показаниями свидетелей. Но это была чужая жизнь. От нее никакого следа в сердце.

Почему же таджикские сны были такими яркими, а тут словно обрубило? Видно, перепахала его Азия. Еще тогда. Что-то такое произошло…

Восток вообще затягивает человека. От него (из него) трудно вырваться. И все равно он будет преследовать в снах. Тянуть обратно. Туда, где жизнь неспешно тянется тысячелетиями…

«Может, я еще там сошел сума? — думал Найденыш. — Или здесь сошли сума все вокруг? Откуда взялись эти бумаги, допросы. Этого же не было, потому что не могло быть никогда. Они пытаются убедить, что я… я… но это же невозможно!»

Антонина увидела Ветрова по телевизору. И разволновалась. Ее кожа стала горячей. Грудь переполнило. А сердце громко и сладко заухало.

Она была поражена и напугана этой реакцией. Прошло столько времени. Антонина вышла замуж, родила Игнатьеву сына. В ее жизни все было ровно и спокойно. И вот будто ворвался вихрь из прошлого… Она не могла сидеть на месте. Ее буквально носило по квартире. Малютка, оставшись без присмотра, успел залезть в холодильник и побить яйца, поджечь спичками салфетки и рассыпать муку на кухне. Антонина даже не заметила этого.

Ночью она просто затерроризировала усталого мужа в постели. Но при этом несколько раз чуть не назвала его Андрюшей. Утром, сдавая сына в детсад, она дала себе твердое слово, что больше не будет вспоминать про Ветрова. И уж точно не попытается найти его.

— Дайте «Советский труд», — попросила Антонина в первом попавшемся на глаза газетном киоске. «Почитаю статью, интересно же, — сказала она сама себе. — И все. О Ветрове больше ни слова. Забыла о нем».

Статью она так и не прочитала. Зато нашла телефоны редакции и позвонила по ним. «Что я делаю? Что я делаю? — мысленно кричала женщина. — Надо бросить трубку. Зачем мне это?»

— Добрый день, — мягко произнесла она, когда на том конце провода ответили, — вы не подскажете, как я могу позвонить Андрею Ветрову?

Андрей в это время беседовал со службой безопасности редакции. Его не на шутку встревожила угроза по телефону. Охранники утешили:

— Если бы серьезный человек был, то сразу бы убил. Зачем предупреждать? Угрожает шваль одна. Так что не волнуйся. А если все-таки будут убивать — приходи, поможем.

— Кому поможете — мне или им?

— Как получится. Ха. Не бери в голову, все будет нормально.

Услышав, что кто-то еще звонит по поводу статьи, он чуть ли не силой поволок рослого телохранителя к аппарату. Будто из трубки мог выскочить террорист.

А когда узнал, кто на проводе, замахал охраннику руками, мол: все, спасибо, не надо пока помощи. Сам разберусь.

Он удивился звонку. Но все же был тронут. «Надо же, не забыла». Эта мысль была приятна. Правда, он давно уже вычеркнул Антонину из сердца. Или, по крайней мере, считал, что вычеркнул.

Антонина что-то сказала про статью — мол, прочитала. Неплохо написано. Но по голосу, по тону, было понятно: она звонит не за этим. Ветров поначалу был настроен довольно холодно: поезд ушел. В одну реку не войдешь дважды. Но он не смог переброситься парой-тройкой незначительных фраз и закончить разговор, как это следовало бы. Выдержки не хватило. Он увидел, словно наяву, как Антонина выгибается и стонет. От этого даже немного закружилась голова.

— Могу я тебя пригласить на чашечку кофе? — произнес Ветров. — На правах старого друга, разумеется. Знаю как раз одну модную кофейню. Как написал известный глянцевый журнал, это наилучший уголок для задумчивости после внезапного свидания.

— Я согласна, — просто и ясно ответила она.

«Зачем она позвонила? — думал Андрей, когда шел в кофейню, в которой назначил свидание. Уж конечно не потому, что любит. Сама ведь меня бросила. Может, деньги нужны? Или муж бросил одну с ребенком, вот и решила выдернуть меня из запаса?» Но вариант «муж бросил» Ветров отмел сразу же, едва увидев Тоню за столиком кофейни. «Таких женщин не бросают. Изредка их убивают. Но никогда не бросают!»

Антонина отметила, что у Ветрова не осталось и следа от намечавшегося в Таджикистане животика. А плечи стали широкими.

— Отлично выглядишь, — искренне сказала она.

— Спасибо, ты тоже, — с жаром произнес он, уставившись на вырез платья на ее загорелой груди.

— Я правду говорю. Ты что, занимаешься спортом?

— Да. — Ветров не солгал. Но, конечно, не стал распространяться, что толкнуло его в спортзал. Однажды Сталина ущипнула его ниже спины. Да-да, взяла и ущипнула. То была какая-то игривая минута в их отношениях. Как раз говорили о литературе. И щипок, по идее, должен был подтолкнуть Андрея на следующий шаг. Но Сталина вдруг стала серьезной.

— Как-то у тебя слишком мягко. Как желе, — сказала она и отошла.

На Ветрова эти слова произвели шоковое действие. Оставшись один, он начал тыкать себя в ягодицы. Действительно, было очень мягко. Потом пощупал дряблые мышцы. Постучал по отвисшему животу…

После этого внутри него будто что-то переключилось. Андрей стал бегать по утрам. Записался в спортзал. Через несколько месяцев он, задержавшись как-то перед зеркалом в ванной, с удовольствием отметил, что живот подобрался, плечи стали шире. Потом ущипнул себя — там тоже появилась упругость. С тех пор Андрей часто проводил «контрольные» щипки, дабы убедиться, что тренировки достаточны.

— Я иногда бегаю, — сказал Ветров, — чтобы меньше болеть. Так сказать, бегом от простуды. Но это все ерунда. Ты лучше расскажи, как ты жила все эти годы?

— Ты не расстроишься, если я скажу, что хорошо?

— Нет, порадуюсь. Хоть у тебя все хорошо.

— А у тебя, можно подумать, плохо?

— Да, в общем и целом, нормально. Только вот недавно, понимаешь, меня зацепила одна мысль: мы не киты.

— Что, прости?

— Мы не киты, представляешь? Если об этом не задумываться, можно жить спокойно. Даже быть довольным собой. — Ветров отломил ложечкой кусок нежного вишневого штруделя. — Но потом — бац! — тебя настигает понимание, кто ты такой на самом деле.

— Не поняла.

— Может, оно и к лучшему. Вот, допустим, есть на свете киты — сильные и благородные гиганты. Они — воплощение всех достоинств. По сравнению с ними мы, люди, — мелкие животные, проводящие жизнь в бестолковой суете.

— А с чего это ты стал думать о китах? — Антонина обеспокоенно посмотрела на Ветрова: все ли с ним в порядке.

— Я прочитал «Охоту на овец» Харуки Мураками. Именно таким было жизненное кредо главного героя. Он понял это, когда увидел в океанариуме китовый пенис, похожий на ссохшуюся кокосовую пальму. Понимаешь? Людям до китов далеко. Во всех смыслах.

— Да-а, — Антонина задумалась, отрешенно посмотрев мимо Ветрова, — наверное, жаль, что мы не киты.

Они оба чувствовали некоторое воодушевление. Но разум говорил: на этом все и должно закончиться. Что было, то прошло. Теперь у каждого своя жизнь. Не стоит ее усложнять.

— Но с другой стороны, может, и хорошо, что мы не киты, — произнес Ветров, доедая штрудель. — На одном планктоне я бы долго не протянул. Даже с китовым пенисом. Точнее, тем более с китовым пенисом…

— Всегда приходится чем-то жертвовать.

В постели они оказались через несколько дней. Поскольку она теперь была замужем, любить друг друга им пришлось днем. Украдкой.

От этого (любовь на грани риска, любовь вопреки запрету, любовь-безумие!) Ветров распалялся еще больше, а Антонина изгибалась и стонала.

А потом из ее груди вырвалась радуга. В тысячу раз ярче обычной радуги.

В ту секунду в Москве была всего одна счастливая женщина. Но никому до этого не было никакого дела. Все остальные (десять с лишним миллионов) занимались своими делами. Примерно в то же самое время генерал-лейтенант Мазуров вызвал подполковника Филина.

— Разрешите? — Константин открыл дверь.

— Проходи, садись.

Окна в кабинете генерала выходили на «Детский мир». Когда Филина после академии взяли служить в главк (по протекции Мазурова, естественно, давно перебравшегося в Москву на повышение), он первое время часто отвлекался во время совещания на красивый вид из окна. Потом привык.