Гордая птичка Воробышек - Янина Логвин

Отштукатуренной куклой быть не так уж сложно. Во всяком случае, думаю, Ирина очень удивится, когда узнает, что в умении накладывать макияж и «делать лицо» я с успехом могу посоперничать с ней. Я знаю, во мне говорит уязвленная женская гордость и просто человеческая обида, но когда я выбираю нижнее кружевное белье, я надеваю на себя самое откровенное, цвета вспененного шампанского. То самое, что идет в комплект к выбранному мной платью, таким смелым выбором надстраивая важную ступеньку внутренней уверенности в себе.

Я раздвигаю вещи и нахожу фигурную вешалку с тонким чехлом. Под чехлом платье, очень красивое, коллекционное. Привезенное для меня из самого Милана одной богатой маминой клиенткой, совершающей ежегодные шоппинг-вояжи в Италию в известную всему миру неделю сезонных скидок – мамин с бабушкой подарок на девятнадцать лет. До сегодняшнего дня как-то не представлялось случая надеть его, и теперь я рада, что платье дождалось своего часа.

Ярко-синий шелковый атлас и тонкий черный поясок в талию, отделанный камешками «Сваровски», несколько таких же ограненных слезинок на свободно задрапированном лифе. Приоткрытые плечи, куда более смело открытая спина, летящая юбка… Чулки достаточно прозрачны и матовы, когда я надеваю черные замшевые туфли-лодочки на высокой шпильке, я остаюсь вполне довольна своим нарядом. И все же…

Время бежит неумолимо, где-то за окном слышится звук клаксонов машин съезжающегося к дому народа, громкий смех соседей за тонкой стеной спальни, из гостиной доносится знакомая мелодия кинофильма… Все так обыденно и привычно для новогоднего вечера, что я вдруг, взявшись за ручку двери, теряю уверенность в себе. На слабый ничтожный миг, бросив нечаянный взгляд в сторону окна и уловив в нем свое отражение, вспоминаю, как однажды вот так же бежала на свидание, потеряв голову… и этой яркой вспышки памяти хватает, чтобы споткнуться о невидимый порог и ощутить предательскую слабость в ногах.

Я прислоняюсь лбом к деревянной панели двери и закрываю глаза, разом осознав, что почти изменила себе. Что нечаянно взбудораженная странным днем, вновь готова возродиться из серого пепла и лететь на огонь, даже понимая, что обратного пути нет.

Женя, успокойся. Все хорошо. Это не свидание. Люков не Виталик. Сегодня ты старше и сильнее, и главное, честнее перед собой. И еще ты помнишь: огонь – это больно, огонь – он для всех, не дай ему подобраться слишком близко.

Я выхожу из комнаты и подхожу к старенькому трюмо в коридоре. Выдвигаю верхний ящик комода и достаю сумочку-футляр с косметикой, принадлежащую мне. Кажется, я целую вечность не держала ее в руках. Подняв глаза, встречаю в зеркале отражение светловолосой девушки внимательным осторожным взглядом, внезапно усомнившись, что способна отыскать в нем нарочно позабытые черты яркой Евгении.

Ты справишься, Женя. Ты справишься. В конце концов, ты дала слово.

Поверхность пудры все так же фарфорово-бархатна. Не тронув грубо тона лица, я прохожусь широкой кистью с легкими крошками вдоль линии носа, лба, скул, подбородка… Отмечаю внутренние уголки глаз мерцающим жемчужным светом теней. Накладываю серые, глубоко-дымчатые пятнышки у внешних уголков век, в тон радужке, и тонкой кистью чуть обозначаю брови. Рука не подводит меня, тонкая черная стрелочка подводки ложится на верхнее веко просто идеально, ресницы под изогнутой щеткой туши послушно поднимаются вверх…. Я решаю не трогать скулы искусственным румянцем – последнее время мои щеки слишком часто горят от огня зимнего холода и смущения, я беру в руки светло-алую помаду и перехожу к губам.

Я крашу губы и не хочу смотреть на Люкова, тихо вышедшего из комнаты и замершего у стены за моей спиной. Мне почему-то кажется, что он не отводит глаз – как всегда от его прямого взгляда у меня горит затылок и сбивается дыхание, но я твердо намерена закончить начатое и последними штрихами, справившись с дрожью в пальцах, уверенно довершаю макияж.

Когда дело доходит до волос, я медленно провожу расческой по лежащим на плечах прядям и зачем-то прошу парня, чувствуя, что под его темным взглядом руки почти не послушны мне:

– Люков, отвернись.

Он не отворачивается, а просто опускает глаза – я это чувствую, но и этого мне достаточно, чтобы вернуть в руки уверенность и заколоть шпильками низко на затылке волнистый пучок волос.

Шелк мягко лежит на ее бедре, стекает по телу тончайшей волной, почти обнажая тайну. Куда больше обещая, чем скрывая. В платье открытая спина. Воробышек поднимает волосы, убирает их на плечо, и теперь я могу пересчитать каждый позвонок на ее тонкой шее. Никогда раньше, до встречи с этой девушкой, я не думал, что способен потерять контроль над дыханием от одного только вида полуобнаженной женской спины.

Помнится, в ночь моего возвращения от Шамана при виде домашнего Воробышек, мне пришла в голову мысль, что за ее руки можно сломать мир. Теперь я точно знаю: за такую женщину, как она, только за право прикоснуться к ее нежной коже в мужской ласке, можно погибнуть самому.

Она замирает, запутывает пальцы в золотые кудряшки и просит меня отвернуться, смущенно краснея под направленным на нее взглядом, но это выше моих сил, и из-под полуопущенных век я продолжаю наблюдать за ней. За моей неказистой серенькой птичкой, по мановению злых волшебников вдруг превратившейся в сказочную птицу ару.

Она вдевает в уши маленькие серьги-жемчужинки, поднимает с полки стеклянный флакон и наносит на кожу, там, где на шее бьется тонкая горячая жилка, каплю цветочных духов. Поворачивается и смотрит на меня, говорит негромко:

– Я готова, можем идти, Илья. Только записку своим черкну, хорошо? Я быстро!

Склоняется к трюмо и что-то коротко пишет. Выключает в гостиной свет. Когда она проходит мимо меня к раздвижному шкафу и подает куртку, я, как привязанный, шагаю за ней следом. Говорю, встав за спиной, перехватив за запястье руку с предлагаемым мне шарфом:

– Ты замерзнешь, Воробышек. На дворе зима. Оставь это.

Я помогаю девчонке надеть черное приталенное пальто с меховым воротником. Она тут же подпоясывает его поясом. Укутывает горло в длинный пушистый мех.

– Нет, – уверенно отвечает, обернувшись ко мне. – Не замерзну. Только не сегодня.

– Почему? – спрашиваю я. – Сегодня какой-то особенный для декабря вечер?

– Особенный, – соглашается птичка. Легко пожимает плечом. – Но причина не в том.

– В чем же?

– Просто у меня есть ты.

Видимо, в моих глазах отражается замешательство, потому что она уточняет с улыбкой, набрасывая на меня шарф:

– Личный сопровождающий с личным транспортом. Сегодня мне не страшен мороз.

Воробышек на секунду задерживает руки на моих плечах, расправляя подарок, смотрит в лицо, но вдруг, словно устыдившись своего прикосновения, отворачивается и отступает. Суетливо оглядывается в сторону настенной вешалки в поисках ключей и сумки.

– Пойдем, Илья, – приглашает меня покинуть квартиру, когда предметы оказываются в ее руках, и вежливо выпроваживает из семейного гнезда.

Шумная компания так и сидит у подъезда – гогоча и развлекаясь. Когда мы показываемся на пороге, молодежь встречает появление птички протяжным свистом, отдавая дань преобразившейся внешности девушки. Провожает взглядами семенящие по утоптанному снегу стройные ноги в туфельках, желает хорошего праздника и незабываемой ночи.

– Непременно. И вам того же, ребята! – вежливо отвечает птичка, махнув ладошкой, и вдруг спотыкается о негромкое и неуверенно-мужское, неожиданно прозвучавшее со стороны бокового тротуара:

– Женя?

Шаг Воробышек ломается, а лицо стремительно отворачивается от высокого худощавого незнакомца, окликнувшего ее. Интуитивно я успеваю протянуть девчонке руку, и она тут же находит ее. Впивается в мою ладонь непослушными пальцами, словно страшась на зыбком льду ухнуть в полынью, и прижимает к себе.

– Женя, постой! Подожди! Женя!

– Воробышек? – я приостанавливаюсь и поднимаю на девчонку бровь, озадаченный ее реакцией на, по всей видимости, знакомого человека. Но она умоляюще смотрит на меня, опускает взгляд куда-то под ноги и просит:

– Пожалуйста! Просто пойдем, Илья, прошу! Я не хочу с ним говорить, пожалуйста!

– Хорошо, успокойся, Воробышек. Как скажешь.

Я осторожно отнимаю от нее пальцы и обнимаю за плечи. Невозмутимо придвигаю птичку к своему боку и коротко, так, чтобы она не заметила, оглядываюсь на парня. В том месте, где он стоит, двор плохо освещен, но парень не дурак, едва его глаза находят мое лицо, он спотыкается и останавливается. Продолжает стоять, пока я усаживаю Воробышек в машину, завожу мотор и трогаюсь с места.

– Спасибо, Илья. Я не хотела. Так глупо.

– Пустое, Воробышек. Кто он?

– Никто. Больше никто. Просто чужой человек.

– Ясно.

– Это похоже на трусость?

– Это похоже на бегство. Может, расскажешь?