Воины зоны - Алексей Бобл

—    На самой станции аномалий вроде не так много. А вообще Северов дал маршрут и схему ходов. На танке с детекторами аномалий и Аней, да с маршрутом этим — доедем.

Лабус протянул руку, помогая девушке забраться на броню. Герман торчал на том же месте, Бугров присел перед башней, разглядывая схему. Через его плечо я видел, что лист разделен на две половины жирной полосой, на одной стороне — сложное переплетение ходов, на другой — черно-белая карта центрального района Зоны и петляющий по ней пунктир.

—    Ладно, Костя, что с машиной? Осмотрел?

Он степенно разгладил усы.

—    А то. На командирском люке посекло осколками или пулями прибор наблюдения. Вон, видишь? Это так, ерунда. Остальное исправно. Полностью загружать баки топливом я «черному» не дал, меньше половины залили. Нам ведь только до станции добраться, а там черт знает что у них стоит. И гранатометы, и стационарные ПТУРы, и еще какое-нибудь тяжелое вооружение может быть. Ну его, баки хоть и невзрывоопасные, но лучше перестраховаться.

—    Правильно, — согласился я. — Бугров, скажи своему человеку, чтобы садился на кресло второго гранатометчика, слева от меня. И объясни ему, как с оружием управляться. — Я опять повернулся к Лабусу. — А сколько ты из пушек настрелял?

—    Процентов сорок боекомплекта.

—    Ага, тогда береги снаряды.

Герман полез в люк наводчика, Аня скрылась в командирском. Бугров, оторвав от листа половину, сунулся за ней, что-то сказал и вылез обратно уже без той части, где был маршрут. Остальное спрятал куда-то под бронежилет и шагнул на гусеничную полку.

—    О каких слонах говорил этот ваш профессор? — спросил я.

—    Он имел в виду штурмовиков, — Бугров стал разбирать «Сааб». — Их десять. Скорее всего, трое осуществляют координацию охранных постов, остальные будут ждать нас.

Монолитовец поднял разряженный гранатомет, сделал контрольный спуск, зажал между колен приклад и стал чистить ствол.

—    Что еще за штурмовики? — подал голос Лабус, успевший спрыгнуть на бетон по другую сторону танка и раскладывавший на второй полке части «Миними».

—    Так у нас называют старших офицеров Монолита. А профессор называет их слонами.

Из люка вылез Герман, сел на броню, натянул танковый шлем и уставился в темноту.

—    Каждый старший офицер носит на правом плече серебристый маркер, — продолжил Бугров.

—    А у тебя, гляжу, нету, — заметил Костя.

—    Я не старший офицер.

Лабус пожал плечами и опять занялся пулеметом. Перевесив винтовку на грудь, я сказал:

—    Ладно, увидим, что там к чему с этими штурмовиками. Как мы попадем в зал, где находится Кречет и стенд с аппаратурой?

Бугров закончил с «Саабом», посмотрел на меня и сказал:

—    Труба.

—    Что-о? — удивился Костя. — Эта та, что ли, полосатая… ну, фотки которой во всех газетах… символ ЧАЭС?

Со стороны реки донеслись приглушенные хлопки, их заглушил взрыв гранаты.

—    Да, — сказал Бугров. — В третий энергоблок проникнем через вентиляционную трубу. Теперь едем.

Глава 20

Выдержка из научного отчета

   Блок «D»

   Озеро Янтарь

  …судя по проведенным исследованиям, бюреры (далее: операторы) способны поддерживать телекинетическую связь с управляемыми ими предметами (далее: объектами) в любой среде. Физические параметры среды не оказывают заметного влияния на телекинетические способности операторов. Ограничения пространственной связи требуют проведения дополнительных опытов. Выявлено, что сила (понятие абстрактное) оператора зависит как от физических параметров объекта (вес, форма, атомная структура), так и от…

Вибрация корпуса передавалась на рычаги управления, и они мелко дрожали под пальцами. Монотонно гудела силовая установка, лязгали гусеницы. Прокручивая в голове схему расположения объектов станции, я следил за дорогой и часто поворачивал, следуя указаниям Анны, которой Бугров отдал лист с маршрутом. Офицер по-прежнему сидел справа, Герман устроился на месте оператора левого гранатомета. Далеко впереди, в серой дымке рассвета вырастали, словно мираж в пустыне, здания ЧАЭС. Я уже видел стрелу исполинского башенного крана перед Саркофагом.

Деревья здесь не росли, вокруг раскинулся унылый пейзаж — пустошь, пологие холмы, одинокие развалюхи да кусты. Мы выехали к развилке, от которой одна дорога сворачивала к Семиходам, а другая вела к пруду охладителя. Я повернул влево, оставив по правому борту огромный могильник, полускрытый цепью длинных холмов с остатками бетонной ограды. Бугров оторвался от гранатометного прицела и долго смотрел в призму приборов наблюдения: с могильника могло появиться все что угодно.

В сумерках впереди показалось пятиэтажное здание с темными окнами, через дорогу стояла будка подстанции. Я спросил у Ани: «Нам между ними обязательно проезжать?» — и услышал в наушниках шлемофона: «Маршрут проходит мимо здания». В разговор вмешался Бугров: «Следуйте точно по маршруту, иначе завязнем в аномалиях».

Ну ясное дело. А иначе по Зоне все на танках раскатывали бы, мы едем только благодаря схеме Северова и Ане. Но все равно не нравилось мне это — вокруг свободное пространство, а пятиэтажка стоит у самой дороги, удобное место для засады.

Бугров вновь приник к прицелу. Герман сидел неподвижно — он отличался от погибших рядовых сектантов из нашего отряда только внешностью, но не поведением. «Костя, внимание!» — сказал я, и в шлемофоне раздалось: «Есть». Танк ехал прямо к пятиэтажке. Бугров левой рукой сжимал рукоять управления гранатометом, большой палец застыл над кнопкой, правой держался за рычаг, изменяющий угол наклона. «Алексей, правее», — сказала Аня. Я отжал бортовой, машина повернула, в окуляре здание поползло влево, а подстанция вообще исчезла из виду. Впереди дрожало облачко горячего воздуха, дальше, под кирпичной стеной, раскинулось озерцо жгучего пуха.

«Так держи. Только не разгоняйся. Прямо… Теперь влево, быстро!» — Я уже и сам разглядел глубокую яму, над которой то и дело возникали зеленые молнии. Почему зеленые, что это значит? Электра синяя, а холодец не дает молний…

— Гранатометчик на три часа! — заорал Лабус. Башня за спиной стала поворачиваться. Из-за угла пятиэтажки выскочил «черный» с коротким гранатометом на плече, сверкнула вспышка.

Хорошо, что гусеницы прикрыты экранами. Да и я вовремя развернул танк, иначе стрелок всадил бы заряд по перпендикуляру к поверхности, и нам не помогла бы никакая броня.

Граната ударила в борт по касательной, и сработавший блок динамической защиты спас нас.

Она все же пробила броню, но осколки удержало спецпокрытие из прочной кевларовой ткани, которым изнутри покрыт отсек. Уши заложило, я съежился на сиденье. Сквозь наполнивший голову пронзительный звон донесся частый стук: Лабус открыл огонь из спаренных пушек.

Танк ехал вдоль здания, в десятке метров я видел заросшую ржавыми волосами стену. На углу из окон второго и третьего этажей высунулись монолитовцы с гранатометами, но выстрелить никто из них не успел — тридцатимиллиметровые снаряды вломились в здание.

Бронебойные снаряды из «А4» могут уничтожать легкобронированную технику в полутора километрах. Лабус к тому же переключился на максимальный темп, а ствол у этой пушки повышенной крепости и позволяет отстрелять боекомплект без пауз для охлаждения и прочих задержек…

Наклонная полоса разрывов прочертила парадную стену, взломав кладку между окнами. С крыши повалилась черепица, красно-коричневой пылью разлетелся сырец и разорванные выстрелами ржавые волосы.

Через мгновение постройка сложилась внутрь. В последний миг с падающего фасада соскочил «черный» — и свалился в яму, где притаилась незнакомая аномалия. Когда монолитовец выпрыгнул из нее, одежда на нем тлела и отпадала лоскутами вместе с кожей, шлем потек, фигура плавилась, будто он попал в бассейн с серной кислотой. Сектант выбрался из ямы, сделал неверный шаг, упал — и потом руины остались позади.

Грохот смолк. Я похлопал ладонью по шлему, сглотнул, зажмурился, раскрыл глаза и спросил:

—    Все целы? Аня, ты как?

—    Я цела, — ответила она.

—    Лабус?

—    Архг! — прорычал напарник и вдруг заухал своим совиным смехом. — По нервам продрало! Выдержала наша машинка, а?

—    Не очень-то она выдержала, — проворчал я. — Не слышишь, что ли?

В гул дизеля и обычные звуки, сопровождающие передвижение танка, вплеталось кое-что новое — неприятный лязг, доносящийся с правого борта.

Герман на своем сиденье пошевелился — а я и забыл про него, так неподвижно и тихо он сидел все это время, — повернул голову, скользнул по мне отрешенным взглядом и опять уставился в окуляры.