Наперегонки со смертью - Андрей Воронин

На свете, казалось, существовала только одна вещь, которая три раза в день заставляла этого громилу отводить глаза от девушки, — молитва. Во время моления он забывал о ней, опускаясь на колени на маленький коврик и возводя глаза к потолку и делая какие-то пассы руками, что-то шептал, периодически отвешивая поклоны.

Когда он в первый раз молился, Алине, не сталкивавшейся до того с мусульманами, зрелище показалось довольно занятным, и девушка с интересом разглядывала этого молодого еще парня, истово молящего о чем-то своего Аллаха. Но он, почувствовав вдруг ее пристальный взгляд, так грозно глянул в ее сторону, что любопытство девушки вмиг куда-то улетучилось, и с этого мгновения Алина всячески избегала смотреть во время молитвы в сторону своего сторожа.

Здесь, в подвале, время, казалось, остановилось, и Алина не могла поверить своим часам, утверждавшим, что с момента похищения прошло чуть более двух суток, ей казалось, что сидит она в этом подвале по крайней мере не меньше недели.

В первые часы девушка все время чего-то ждала. Она сама не знала чего. Ей казалось, что должна наступить какая-то развязка — или ей должны были сказать, ради чего состоялось похищение, или ее должны были убить либо изнасиловать, или в конце концов ее должны были освободить какие-нибудь с неба свалившиеся спецназовцы, в коротком и жестоком бою уничтожившие бы всех мусульман.

Но ничего не происходило. Никто ничего ей не объяснял. Никто с ней вообще не разговаривал, совершенно, казалось, не интересуясь ее персоной И постепенно Алине даже стала безразлична причина похищения. Она просто лежала на топчане, глядя в бетонный растрескавшийся потолок своей темницы и стараясь ни о чем не думать, ни о чем не вспоминать.

Так было легче.

Ведь воспоминания тут же отсылали ее к дому, к родителям, к Александру, и тогда сердце сжималось в ледяной комок, скованный тоской и болью.

Алина проснулась от того, что кто-то грубо и бесцеремонно тряс ее за плечо.

Первым делом девушка взглянула на часы — было три часа ночи. Над ней, что-то приговаривая на своем языке, склонился ее охранник. Подвал снова, как и в первый день похищения, был заполнен людьми. По их оживленному разговору Алина поняла, что что-то за эти дни все же произошло.

— Она проснулась, — доложил по-арабски Хабиб, обернувшись к Хайллабу.

— Хорошо. Исфахалла, объясни ей что к чему.

Только покороче.

— Слушаюсь, господин… Женщина, мы тебя украдали, — начал он, переходя на русский язык, коверкая и до неузнаваемости изменяя некоторые слова, — чтобы твой отец согласился скоро-скоро с нашим предложением. Он пока еще думает, но нам быть в Москве стало опасно. Мы едем в другое место. В машине тебя тоже будет охранять Хабиб, — он кивнул на ее огромного охранника, — поэтому веди себя хорошо. Он убьет тебя, если ему что-то не понравится… Ох, твой глупый старый отец совсем не хочет любить свою единственную дочку!

— Не правда, мой отец не глупый, — зачем-то горячо запротестовала Алина. — Он очень талантливый человек и крупный ученый!

— Ученый он действительно неплохой, и именно поэтому он нам нужен. Но он глупый, потому что поменял много-много денег и приглашение самого господина Амроллахи на мучения собственной дочери.

— Наверное, иначе было нельзя, — Алина категорически не хотела соглашаться с такой постановкой вопроса, но араб, казалось, совсем не намерен был спорить. Он просто констатировал факты, интерпретируя их на свой лад, и совершенно не слушал ее возражений.

— Можно. Думать людям можно всегда. А теперь мы едем. Чтобы ты случайно не убежала, мы вынуждены на всякий случай перестраховаться. Заведи руки за спину, — он жестом показал, чего хочет от девушки, и Алина послушно позволила надеть на себя наручники.

— Вот так… И еще, — с этими словами араб извлек из кармана несколько маленьких железных цилиндриков с закрепленными на них кольцами, и Алина поняла, что это гранаты. — Ты — наша заложница и наше прикрытие. Поэтому тебе придется носить эти штучки с собой.

Исфахалла засунул ей по гранате в оба кармана джинсов, а одну положил в нагрудный карман рубашки девушки, и Алина, почувствовав прямо у груди тяжесть смертоносного металла, невольно вздрогнула всем телом, не на шутку перепугавшись.

— Зачем вы это делаете?

— Если на нас нападут, ты погибнешь первой.

— Господи, кто на вас нападет?

— Твой отец сообщил про похищение в Федеральную службу безопасности. Только что, ночью, пропал наш человек, который относил письмо для твоего отца. Значит, кто-то уже начал охоту за нами. Значит, твой отец совершил слишком большую ошибку. Просто непоправимую.

— Что теперь будет?

— Мы уезжаем. Твой отец нас больше не интересует.

— А я?

— Ты едешь с нами.

— Зачем?! Отпустите меня, пожалуйста! Ведь у вас сорвались все планы, а я вам теперь просто не нужна…

— Э-э, я же тебе говорил, ты — наше прикрытие.

Ты должна нам помочь выбраться из этой страны.

— А потом?

— Потом — посмотрим… Продадим тебя, ха-ха, в какой-нибудь бордель. Пусть с тобой старые турки поразвлекаются, — зловеще рассмеялся Исфахалла. — Но не расстраивайся раньше времени. Будешь себя хорошо вести — отпустим. Нам главное — выбраться отсюда. Ты поняла?

— Да, конечно, — согласно закивала девушка, чувствуя, что ужас и страх снова сковывают ее сердце.

— Эй, вы долго там еще болтать будете? Некогда нам. Пошли! — поторопил Исфахалла Хайллабу, и Хабиб, бесцеремонно схватив ее за руки, потащил к выходу из подвала…

Алина не успела даже толком вдохнуть свежего холодного ночного воздуха, по которому так соскучилась за время заключения в сыром и затхлом подвале. Хабиб сразу же подтолкнул ее к одной из грузовых крытых машин, стоявших во дворе дома, в котором ее держали эти два дня.

Машин вообще было четыре. Три огромные фуры, которые используются для междугородных и международных перевозок, и новенький «БМВ», только что, казалось, выкатившийся из заводских ворот.

Алину подвели к одной из машин, и Хабиб с легкостью, как пушинку, приподнял ее за талию, помогая забраться в высокий крытый тентом кузов.

Фура оказалась по самую крышу забита деревянными ящиками, и Алина остановилась, недоумевая, как же они здесь поедут. Но ее сторож уверенно подтолкнул девушку к узенькому проходу, оставленному у самого борта, и, протиснувшись в этот лаз, Алина подивилась хитрости и предусмотрительности арабов: укладывая груз, они оставили посреди кузова небольшой, метра два на два, кусок свободного пространства, и в результате здесь получилась своеобразная комнатка, стены которой были выложены тяжеленными ящиками с автозапчастями. Вряд ли у тех же таможенников хватило бы терпения и желания выгружать многотонный груз, чтобы провести полный осмотр машины. А ко всему прочему, как только Хабиб с девушкой исчезли в чреве фуры, тент был тщательно опломбирован печатью московской региональной таможни…

Хабиб щелкнул зажигалкой, и мерцающее пламя выхватило из кромешной тьмы распорки, предусмотрительно поставленные для того, чтобы груз не сдвинулся с места во время движения автомобиля, и несколько охапок сена на полу — для обеспечения минимального комфорта.

В угол на сено и толкнул Хабиб пленницу, а сам устроился у выхода, привалившись спиной к ящикам и скрестив по восточному обычаю ноги.

Снаружи донеслось несколько резких команд по-арабски, и машины, дружно взревев мощными моторами, медленно потянулись со двора, отправляясь в далекий и опасный рейс.

Алина не видела, как сели в «БМВ» обеспечивавшие прикрытие каравана Хайллабу и Исфахалла.

Она не видела, в какую сторону подался их конвой.

Лишь по реву двигателей впереди и позади их фуры она смогла понять, что усадили ее в среднюю машину.

Фуру немилосердно трясло на разбитых подмосковных дорогах, и Алина в который раз прокляла все на свете, отправляясь в это вынужденное страшное путешествие…

Часть шестая

ДОМОЙ!.

I

Ровно девять часов потребовалось Банде, чтобы преодолеть расстояние до Сарнов, и когда солнце только-только перевалило верхнюю точку своего дневного пути, «паджеро» вылетел на ту самую брусчатку, которая так поразила его почти год назад, когда он ехал к Вострякову в первый раз.

Он несся на предельной скорости, которую только позволяла дорога, и пустынная ночная трасса помогла ему до наступления утра проделать значительную часть пути.

Тревога ни на секунду не оставляла его.

Он пытался отвлечься от тяжелых раздумий, включая на полную мощность приемник, настроенный на волны «Радио-Роке», но музыка так и не смогла отвлечь его от мыслей об Алине.