2312 - Ким Робинсон

Затем Львята из Терминатора попросили ее заняться заготовкой всего необходимого для восстановления парка и фермы. Вот тут Свон определенно могла помочь.

— Я начинаю снова работать на Терминатор, — сказала она Женетту. — Конечно, буду оставаться на связи, но мне необходимо лететь на Землю за закваской.

— Мы тоже летим туда, — ответил Женетт. — Похоже, именно там источник наших проблем.

Во время перелета Свон часто встречалась по вечерам с инспектором за последним стаканчиком, когда обеденная терраса уже опустела и многие ушли вниз, в темные бассейны, где плавали и совокуплялись на отмелях. Свон, поставив локти на перила и положив подбородок на ладони, сидела, равнодушно глядя вниз. Инспектор обычно усаживался рядом с ней на перила, иногда продолжая что-то читать на экране Паспарту. Иногда они разговаривали о деле; Свон изумляли вопросы инспектора.

Если вы знаете, что существует безумец, помогающий вам достигнуть желаемого, остановите ли вы его? Если с человеком обращались так, что превратили его в алгоритмы, можно ли такого человека по-прежнему считать человеком?

Тревожные вопросы. И все это время внизу — несомненно человеческие фигуры в голубоватом подводном освещении, пары и небольшие группы, много смеха, негромких голосов и ритмичных громких выдохов. Совокупляются парами, тройками или беспорядочными группами. Очень многие на окситоцине и испытывают сильнейшие, невероятные ощущения; другие принимают этногенетические средства и погружаются в мистические тантрические состояния. В этот миг прямо под ними несколько маленьких соединились в жутковатых и томных колебаниях с исключительно высоким; все это напоминало бордель для лилипутов и Гулливера. Свон, в свое время сама побывавшая Белоснежкой для нескольких гномов, посмотрела на инспектора, чтобы понять, как он реагирует на это. Но Женегг как будто смотрел в другом направлении, на двух эпатирующих публику двуполых: у обоих большие груди и мощная эрекция, оба беременны и лежат на песке, принимая разные эротические позы.

— Они похожи на моржей, — сказала Свон. — Слишком большие животы. Какая-то карикатура, пародия.

Женетт пожал плечами.

— Порнография, верно? Они и хотят выглядеть странно.

— Что ж, им это удалось, — рассмеялась Свон. — Они хотят выглядеть карикатурно, но не вполне успешны в этом.

— Секс как публичный перформанс? Разве там, откуда ты родом, это не извращение?

— Да, но мы на секс-лайнере. За этим сюда и приходят.

Инспектор посмотрел на нее, склонив голову набок.

— Может, это просто представление.

— Да, но убогое. Я об этом и говорю.

— Значит, просто рисовка. Ну, это мы все умеем. Мы живем идеями. И, повторюсь, это может стать серьезной проблемой. Но не здесь. — Женетт протянутой рукой благословил происходящее. — Это просто мило. Немного погодя пойду туда, поучаствую.

«Ваньтянь кунцзюн цзицзу мэнь» собирался использовать Марс как гравитационную пращу, чтобы ускорить движение к Земле, поэтому Свон присоединилась к тем, кто отправился на обсервационный выступ поглядеть на планету, над которой они пролетят. Она пригласила с собой инспектора, но тот только скорчил гримасу.

— В чем дело? — спросила она. — Чем плох Марс?

— Я там вырос, — ответил Женетт, выпрямляясь и расправляя плечи. — Учился там в школе и работал до сорока лет. Но меня выслали за преступление, которого я не совершал, и с тех пор как меня отвергли, я отверг их. Плевал я на Марс!

— О, — сказала Свон. — Я не знала. А что за преступление?

Инспектор жестом отослал ее.

— Иди. Полюбуйся большой красной сволочью, пока мы не пролетели мимо.

И Свон одна отправилась на нос. «Ваньтянь кунцзюн цзицзу мэнь» пролетел над самой атмосферой Марса, избегая атмосферного торможения и максимально используя эффект гравитационной пращи. Минут десять они летели непосредственно над Марсом — красная поверхность, длинные зеленые линии каналов, каньоны, отходящие от северного полюса, огромные вулканы, чьи вершины выступают выше атмосферы, — и планета осталась позади, быстро уменьшаясь, как камень, сброшенный с воздушного шара.

— Я слышал, там интересно, — сказал кто-то.

Земля, планета печали

Когда смотришь на Землю с низкой орбиты, нельзя не заметить воздействие Гималаев на климат планеты. Эти горы создают неслыханно большую дождевую тень и выжимают всю воду из облаков, прежде чем отпустить их дальше на юго-запад, тем самым питая водой восемь величайших земных рек, но одновременно превращая в пустыню не только Гоби на севере, но и весь юго-запад, в том числе Пакистан и Иран, Месопотамию, Саудовскую Аравию и даже Северную Африку с Южной Европой. На сухой пояс приходится больше половины евразийско-африканского массива суши — это сухие горные территории, родина свирепейших религий, которые потом поджигали остальной мир. Совпадение?

В Северной Африке эту схему искажает множество больших мелких озер, усеивающих Сахару и Сахель. Воду, выкачав из Средиземного моря, вылили в углубления в пустыне, часто — в русла древних рек. Среди этих озер есть размером с Великие озера, но, конечно, они гораздо мельче. Вода в них пресная: с продвижением в глубь материка соленую воду Средиземного моря последовательно опресняли, а полученная в таком процессе соль пошла на изготовление, со скрепляющими компонентами, превосходных белых кирпичей и черепицы. Белая черепица, покрытая прозрачной фотоэлектрической пленкой, используется в строительстве со времен Ускорения и выстилает немало не только новых, но и старых крыш; сегодня города похожи на снежные поля.

Но «экологичные» технологии пришли слишком поздно, чтобы спасти Землю от катастрофических последствий Антропоцена. Ирония времени в том, что люди могут радикально изменять поверхность других планет, но почти ничего не могут сделать на Земле. Методы, применяемые в космосе, слишком грубы и насильственны. На Земле можно притрагиваться к чему-либо только с величайшей осторожностью, потому что здесь все уравновешено и взаимосвязано. И сделанное во благо в другом месте обычно оборачивается злом.

Следствие этой осторожности при терраформировании Земли — тромбы и сгустки военных столкновений. Политические распри приводят к законодательным застоям. Все крупные геоинженерные проекты подозревают в том, что они не исключают побочных последствий вроде Малого ледникового периода 2140-х годов, который, по слухам, привел к гибели миллиарда человек. И теперь ничто не может победить этот страх.

К тому же с большинством земных проблем вообще ничего нельзя сделать. Нагрев и вызванный этим подъем уровня вод Мирового океана — а также их подкисление — остановить было невозможно. Техники терраформирования, которая могла бы здесь помочь, не существует. Часть воды перекачали в Северную Африку и Центральную Азию, но много ее туда поместить нельзя. Главной задачей оставалось сохранение единственной ледяной шапки в Восточной Антарктиде; никто не смел выкачивать соленую воду и морозить ее, как некогда предлагали, ведь если что-нибудь пойдет не так и последняя ледниковая шапка растает, уровень моря поднимется еще на пятьдесят метров и это, вероятно, нанесет человечеству смертельный удар. Поэтому на повестке дня оказалась осторожность, и в конечном счете пришлось признать: существенно изменить новый уровень моря невозможно. То же относится ко множеству других земных проблем. Многие тонкие физические, биологические и юридические аспекты переплетаются так тесно, что космическая инженерия, которая применялась в других местах Солнечной системы, здесь была абсолютно неуместна.

Несмотря на это, люди старались. В руках человечества оказалась такое могущество, что многие рассчитывали опровергнуть наконец парадокс Джевонса, который утверждает: чем могущественнее технология, тем больше от нее вреда. Этот болезненный парадокс неустанно проявлялся в истории человечества, но, вероятно, сейчас достиг своего пика, Архимедов рычаг повернулся, наступил момент, когда человек наконец может получить от своей растущей мощи что-то, помимо усугубляющегося раздора.

Однако уверенности ни у кого не было. Человечество по-прежнему висело на волоске между катастрофой и раем и крутилось в бешеном ритме, словно в какой-то ужасной теленовелле. Похоже, земная муза — это Шахерезада: одно ужасное происшествие следует за другим, новое всегда более захватывающее, и приходится зубами цепляться за жизнь и рассудок; когда жители космоса возвращались домой к Свон. обыденным кошмарам, внутренности у них всегда были стянуты в гордиев узел.

Свон на Земле

Земля притягивает гораздо сильнее своего мощного g — ей присущи почти бесконечная притягательность Истории, притягательность великолепия, распада и грязи. Не нужно отправляться в Уттар-Прадеш и смотреть на рассыпающиеся руины Агры или Бенареса, чтобы ощутить это — оно везде и всюду, в любой деревушке и в каждой долине: дряхлость, зловоние жестокости, большие обветренные холмы, затопленные береговые линии, которые все еще погружаются в море. Очень тревожное место. Его необычность не всегда ощутима или осязаема. Время для человека здесь вывихнуто: центр не выдерживал, все распадалось и начинало вновь собираться и перестраиваться по краям, рождая несвязные чувства. Мысли и логика безнадежно увязали в древних историях, паутине законов, лицах на улицах.