Россия в Средиземноморье. Архипелагская экспедиция Екатерины Великой - М. Велижев

Помимо политического значения, российская консульская служба в Архипелаге сыграла свою роль и для будущего Греции. Как показал Г.Л. Арш, покровительство России оставшимся в Архипелаге грекам, предоставлявшаяся им возможность осуществлять торговое судоходство под российским флагом при защите российских консулов в Архипелаге значительно укрепили греческие капиталы, а те, в конечном счете, помогали создавать финансовую основу будущего национально-освободительного движения[821].

Глава 6

Итальянские государства и Россия в годы русско-турецкой войны 1768-1774 гг.: дипломатия и политика

Шумная деятельность России в настоящее время пробудила любопытство у многих людей, жаждущих глубоко узнать нравы, силы, религию этой страны и ознакомиться с ее историей.

М.Б. Велижев

В конце декабря 1766 г. глава неаполитанского правительства Бернардо Тануччи в письме философу и известному острослову аббату Фердинандо Галиани комментировал императорский титул Екатерины II: «Сей титул есть заря нового Константинополя: хорошо бы, если Франция выступила против <России> и воодушевила Порту»[823].

Внешняя политика России вступила в жесткое противоречие с существовавшими в Европе конфессионально-идеологическими конструктами: христианские Франция, Австрия и Мальта считали благом для всей Европы противостоять наступательным планам христианской России и поддерживали мусульманскую Порту. Принципы, закрепленные мирными договорами с Турцией (в частности, в Пассаровице 1718 г.) и регулировавшие взаимоотношения внутри Средиземноморского региона, плохо сочетались с идеей освобождения Греции и крестового похода против турок.

Однако, желали они того или нет, в 1768-1774 гг. итальянские государства оказались – благодаря своему географическому положению и политической слабости – непосредственно вовлечены в процесс изменения военного и политического расклада сил в Средиземноморье.

Известно, что вплоть до 1770 г. и даже позже итальянские политики не могли поверить в то, что русская эскадра способна без серьезных потерь добраться до Средиземного моря и затем надолго закрепиться в этом регионе. В представлении итальянцев главным качеством средиземноморских проектов императрицы была их безграничная амбициозность, что тоже не добавляло к ним сочувствия. В 1770 г. в Италии заговорили о том, что в Европе наступает новая эпоха: начало ей будет положено уничтожением Оттоманской Порты и радикальным расширением Российской империи, владения которой будут простираться от Дальнего до Ближнего Востока.

Какими принципами руководствовались итальянские государства, какие мотивы двигали ими в их отношениях с Россией в течение русско-турецкой войны 1768-1774 гг., – до сих пор до конца не прояснено[824]. Не исследовано и то, как менялась позиция этих государств, внимательно следивших за событиями в Восточном Средиземноморье (и кстати, узнававших о них обычно намного раньше, нежели в Петербурге).

Тоскана

Торговые контакты между Россией и Тосканой восходят к XVI – началу XVII в. Официальные отношения между двумя государствами впервые возникают в царствование Алексея Михайловича: в 1656-1657 гг. русский посол Иван Чемоданов и писарь Алексей Постников совершили путешествие по Италии (Венеция, затем Ливорно). Вторая русская миссия, уже чисто «тосканская», состоялась в 1659-1660 гг. и была связана с именами Василия Лихачева и Ивана Фомина, третья (1663 г.) – Ивана Желябужского и Ивана Давыдова. Все три посольства имели целью установление прежде всего экономических связей между Россией и Тосканой и возбудили живейшее любопытство у местных жителей, прежде всего «варварскими», с точки зрения тосканцев, нравами московитов.

Как отмечает С. Виллани, после 1663 г. русско-тосканские торговые связи (ориентированные, в частности, на экспорт русской икры через Архангельск) заметно интенсифицируются, главным образом благодаря посредничеству жившего в Москве Франческо Гуаскони, представителя одной из самых значимых флорентийских купеческих фамилий. Возобновление дипломатических отношений между Россией и Тосканой приходится на 1687-1688 гг., на период правления герцога Козимо III Медичи и царевны Софьи, когда в Тоскану был направлен Василий Постников. О результатах этой миссии известно немного: деятельность Постникова в Италии лишь свидетельствовала о наличии установившихся в 1660-е гг. торговых связей. В самом конце XVII – начале XVIII в. наблюдается новое развитие русско-итальянских контактов: по воле Петра I представители лучших русских дворянских фамилий (в частности, П.А. и Ф.А. Голицыны, П.А. Толстой, Б.И. Куракин) отправились в Италию (главным образом в Венецию[825]) для изучения наук и приглашения в Россию итальянцев. Некоторые из путешественников, например Петр Голицын, побывали в Пизе и Флоренции. Новая, собственно дипломатическая, русская миссия в Италию (в Венецию и Флоренцию) была также инициирована Петром: она состоялась в 1697-1698 гг. и возглавлялась Борисом Шереметевым.

Великое герцогство Тосканское, разделенное на три провинции

В XVIII в. Тоскана, один из основных пунктов итальянской части европейского Grand Tour, не раз привлекала внимание русских путешественников. Продолжали развиваться и дипломатические отношения: так, в 1711 г. во Флоренции временно находился очередной русский дипломат – Семен Нарышкин. В XVII в. Особую роль в сближении России и Тосканы сыграли английские и голландские купцы, в частности британец Джон Эбдон (Hebdon); именно англичане (посланник в Тоскане Орас Манн, консул в Ливорно Джон Дик, русский агент в Ливорно Разерфорд) станут основными посредниками между русской императрицей и великим герцогом тосканским и во время русско-турецкой войны 1768-1774 гг.[826] В целом, несмотря на очевидный взаимный интерес, дипломатические связи между Россией и Тосканой (в отличие, например, от Венеции) следует считать, скорее, спорадическими, нежели крепкими и постоянными. Не лучше обстояло дело и с торговыми контактами между двумя государствами, которые, как правило, осуществлялись при помощи английских или голландских коммерсантов[827].

Великий герцог Тосканский Пьетро Леопольдо

Участие посредников отличало и дипломатические связи Флоренции с русским двором в начальный период правления великого герцога тосканского Пьетро Леопольдо, правившего с 1765 по 1790 г., затем ставшего австрийским императором под именем Леопольда II (1790-1792 гг.)[828]. Функцию тосканского представителя в Петербурге выполнял австрийский посланник князь Иосиф-Мария Лобковиц (посол с 1763 по 1777 г.). В конце 1765 г. между Петербургом и Флоренцией возникли определенные трения, связанные с формой взаимного обращения государей. Письмом от 26 ноября 1765 г. Пьетро Леопольдо извещал Екатерину II о своем восшествии на тосканский престол. Императрица приняла документ, однако передала И.-М. Лобковицу, через Н.И. Панина и А.М. Голицына, особую ноту (от 26 декабря 1765 г.), копию которой австрийский дипломат и переслал тосканскому премьер-министру графу Ф. Орсини де Розенбергу 7 января 1766 г. В ноте говорилось о нарушении герцогом церемониала, принятого еще при жизни прежнего тосканского монарха, отца Пьетро Леопольдо, австрийского императора Франциска I (умершего 18 августа 1765 г.). Во-первых, переписка между Флоренцией и Петербургом должна была вестись на латинском языке, а не на итальянском, как это сделал Пьетро Леопольдо. Во-вторых, обращаться к Екатерине герцогу следовало «Serenissima et Potentissima Princeps, Totuis Russiae Imperatrix et Autocratrix, Domina cognata colendissima» («Светлейшая и могущественная правительница, Всероссийская императрица и самодержица, высокочтимая госпожа сестра», лат.), а не «Signora mia sorella е Cugina» («Госпожа сестра и кузина», am.), «Majeste Imperiale» («Императорское Величество», фр.), а не просто «Majeste» («Величество», фр.); подписывать документ было необходимо – «Obsequentissimus Cognatus et Servus» («Почтительнейший брат и слуга», лат.), а не «Affezionatissimo Fratello, Servitore e Cugino» («Преданный брат, слуга и кузен», ит). Нарекания Екатерины вызвал отказ Пьетро Леопольдо от помещения его собственных титулов сразу после текста письма, а также употребление им метонимического термина «la Nazione Moscovita», что противоречило, по мнению императрицы, фактическому составу ее империи[829].

В ответном письме к Лобковицу от 15 февраля Розенберг просил поблагодарить Екатерину за благосклонное отношение к герцогу (особенно в свете возможных взаимных выгод от морского сообщения и торговли) и сообщал ответную ноту своего двора. Пьетро Леопольдо объяснял, что писал на итальянском языке всем остальным европейским монархам и не встретил никакого протеста с их стороны (наоборот, монархи затем отвечали Пьетро Леопольдо на своих национальных языках). Расхождения в титулах и обращениях он интерпретировал тем, что являлся не только тосканским герцогом, но и королевским принцем Венгрии и Богемии, поэтому считал себя равным по статусу Екатерине. Что касается прочих мелких огрехов, то Пьетро Леопольдо обещал в дальнейшем избегать их: выражение же «Nazione Moscovita» было употреблено им в качестве аналога «Nazione Inglese» применительно ко всему британскому королевству[830]. Объяснения герцога были приняты, хотя уточнения церемониальной формы в корреспонденции между монархами продолжались и далее[831].