Собрание сочинений в 14 томах. Том 2 - Джек Лондон

Фрона надела высохшие мокасины и стояла, терпеливо слушая Джека Корнелла, произносившего, заикаясь, последний бессвязный тост.

– За… за… че… человека, – бормотал он хриплым голосом, спотыкаясь на каждом слоге, – который создал… создал…

– Эту благословенную страну, – подсказала Дева.

– Правильно, дорогая… За… че… че… человека, который создал эту благословенную страну… За… э… э… Джекоба Уэлза!

– И добавьте, – крикнула Бланш, – за дочь Джекоба Уэлза!

– Браво! Почтить вставанием! Пьем до дна!

– О, она замечательный товарищ! – заявил Дэл, раскрасневшийся от пунша.

– Я хотела бы хоть один раз пожать вам руку, – тихо сказала Бланш, в то время как другие галдели хором.

Фрона сняла рукавицу, которую уже успела надеть, и они обменялись крепким рукопожатием.

– Нет, – сказала Фрона Корлиссу, видя, что он надел шапку и завязывает наушники. – Бланш говорит, что Пентли живут всего в полумиле отсюда, и дорога идет все прямо. Я не хочу, чтобы меня провожали. Нет! – Она сказала это таким повелительным тоном, что Вэнс швырнул шапку на койку. – Спокойной ночи, господа! – крикнула она, наградив пирующих улыбкой.

Корлисс проводил ее до двери и вышел из хижины. Она посмотрела на него. Ее капюшон был наполовину откинут, и лицо обольстительно сияло при свете звезд.

– Я… Фрона… я хотел бы…

– Не беспокойтесь, – прошептала она. – Я не выдам вас, Вэнс.

Он заметил насмешливый блеск в ее глазах, но все-таки пытался продолжать.

– Я только хочу вам объяснить…

– Не нужно. Я все поняла. Не могу, однако, сказать, что одобряю ваш вкус.

– Фрона! – Страдание в его голосе тронуло ее.

– Ах, какой глупый! – засмеялась она. – Разве я не знаю? Ведь Бланш мне сказала, что она промочила ноги.

Корлисс опустил голову.

– Право, Фрона, вы самая последовательная женщина, какую я встречал. К тому же, – он выпрямился во весь рост, и в его голосе зазвучали повелительные нотки, – ведь между нами не все кончено.

Она пыталась остановить его, но он продолжал.

– Я знаю, я чувствую, что все выйдет по-иному. Говоря вашими же словами, не все факты были приняты во внимание. А что касается Сент-Винсента… Вы еще будете моей. Но, возможно, это будет не так скоро!

Он протянул к ней жадные руки, но она успела предупредить его движение, засмеялась и, быстро повернувшись, легко побежала по дороге.

– Вернитесь, Фрона! Вернитесь! – кричал он ей вслед. – Простите меня!

– Не надо, – донесся ответ. – А то я буду огорчена. Спокойной ночи!

Он подождал, пока она не исчезла во мраке, потом вернулся в хижину. Он совершенно забыл о том, что там происходило, и в первую минуту его поразило это зрелище. Карибу Бланш тихо плакала в стороне. У нее были блестящие влажные глаза, и когда он на нее взглянул, одинокая слеза катилась по ее щеке. Лицо Бишопа стало серьезным. Дева легла головой на стол, среди опрокинутых кружек и пролитой жидкости. Корнелл наклонился над ней и, икая, бессмысленно повторял: «Вы молодец, дорогая! Вы молодец!»

Но Дева была безутешна.

– О, боже! Когда я подумаю, что есть и что было… и не по моей вине. Не по моей вине, говорю вам! – крикнула она в порыве злобы. – Где я- родилась, спрашиваю я вас? Кто был мой старик? Горький пьяница. А моя старуха? Ее знал весь Уайтчепел![35] Кто истратил на меня хоть грош? Кто воспитывал меня? Кто заботился обо мне? Хоть чуточку! Хоть чуточку!

Корлиссом овладело внезапное отвращение.

– Замолчите! – приказал он.

Дева подняла голову, растрепанные волосы делали ее похожей на фурию.

– Кто она? – язвительно спросила она. – Ваша возлюбленная?

Корлисс повернулся к ней с бледным от ярости лицом, его голос дрожал от гнева.

Дева вся съежилась и инстинктивно защитила лицо руками.

– Не бейте меня, сэр! – захныкала она. – Не бейте меня!

Корлисс испугался своего порыва и постарался овладеть собой.

– Теперь, – спокойно сказал он, – одевайтесь и уходите. Все. Проваливайте!

– Это недостойно мужчины, – проворчала Дева, видя, что ей не угрожают побои.

Но Корлисс сам проводил ее до двери, оставив сказанное без внимания.

– Выгнать дам! – фыркнула она, споткнувшись о порог.

– Прошу прощения, – бормотал Джек Корнелл успокаивающе, – прошу прощения.

– Спокойной ночи. Мне очень жаль, – сказал Корлисс, обращаясь к выходящей Бланш с извиняющейся улыбкой.

– Вы франтик! Вот что вы такое! Проклятый франтик! – кинула ему Дева, закрывая дверь.

Корлисс тупо посмотрел на Дэла Бишопа, затем увидел беспорядок на столе и, подойдя к своей койке, бросился на нее. Бишоп оперся локтями о стол и стал возиться со своей шипящей трубкой. Лампа начала дымить, замигала и потухла. Но Бишоп не сходил с места, все снова набивая свою трубку и бесконечно чиркая спичками.

– Дэл! Вы не спите? – окликнул его наконец Корлисс.

Дэл что-то проворчал.

– Я поступил по-хамски, выгнав их в метель. Мне стыдно самого себя.

– Понятно, – ответил Дэл.

Последовало продолжительное молчание. Дэл выбил пепел из трубки и встал.

– Спите? – спросил он.

Не получив ответа, Дэл тихо подошел к койке и накрыл инженера одеялом.

Глава XXI

– Да что все это значит? – Корлисс лениво потянулся и положил ноги на стол. Он не проявлял особого интереса к тому серьезному разговору, который затеял полковник Трезвей.

– То-то и оно! Старый и вечно новый вопрос, который человек задает миру.

Полковник уткнулся носом в свою записную книжку.

– Вот, – сказал он, протягивая грязный листок бумаги. – Я списал это много лет тому назад. Послушайте. «Что за чудовищное создание человек; это нездоровый комок склеенных частиц пыли. Он либо переставляет ноги, либо лежит в бесчувственном сне. Он убивает, питается, растет, создает себе подобных, покрытый волосами, как травой, с блестящими глазами. Он может испугать ребенка. Бедняга, его ждет недолгий век, и на каждом шагу его подстерегают невзгоды. Он полон непомерных и противоречивых желаний. Окруженный дикарями, от которых он происходит, он безжалостно осужден нападать на себе подобных. Вечный ребенок, зачастую поразительно храбрый, зачастую трогательно добрый, он спокойно сидит, разглагольствуя о добре и зле и о свойствах божества, и вдруг вскакивает на ноги, чтобы сражаться из-за выеденного яйца или умереть за идею!»

– И к чему все приведет?.. – с жаром спросил Трезвей, отбрасывая листок. – Этот нездоровый комок склеенных частиц?

Корлисс зевнул в ответ. Он весь день был в пути, и ему хотелось спать.

– Вот, например, я, полковник Трезвей. Мне немало лет, но я довольно хорошо сохранился, занимаю приличное положение в обществе, у меня кое-что лежит в банке, и мне незачем больше утруждать себя. А между тем я в течение всей своей жизни и даже сейчас напряженно работаю с рвением, достойным человека вдвое моложе меня. Ради чего? Я могу съесть, выкурить и проспать только свою долю, а этот клочок земли, который люди называют Аляской, – самое худшее место в мире в смысле пищи, табака и одеял.

– Но эта напряженная жизнь поддерживает вас, – возразил Корлисс.

– Философия Фроны, – насмешливо сказал полковник.

– И ваша и моя…

– И нездорового комка склеенных частиц пыли.

– Оживленного страстями, с которыми вы не считаетесь, – чувством долга, расы, верой.

– А вознаграждение? – спросил Трезвей.

– Каждый ваш вздох! Майская муха живет всего один час.

– Не понимаю.

– «Кровь и пот! Кровь и пот!». Вы крикнули это после суматохи и потасовки в баре, и вы могли бы расписаться под этими словами.

– Философия Фроны.

– И ваша и моя…

Полковник пожал плечами, но, помолчав, признался:

– Видите ли, мне никак не удается стать пессимистом, сколько бы я ни старался. Мы все получаем награду, и я больше многих других. Ради чего? – спросил я себя и получил следующий ответ: поскольку конечный итог не в сфере наших достижений, займемся ближайшим. Побольше компенсации, здесь и сию же минуту.

– Чистейший гедонизм![36]

– Вполне разумная точка зрения. Я сейчас же примусь за ее осуществление. Я могу купить продовольствие и одеяла для двадцати человек, но в состоянии есть и спать только за себя. Следовательно, отчего бы мне не заботиться о двоих?

Корлисс спустил ноги и уселся на койке.

– Иными словами?

– Я женюсь и шокирую общество. Око ведь любит, чтобы его шокировали. Это одна из форм вознаграждения за то, что я нездоровый комок склеенных частиц.

– Я могу представить себе только одну женщину… – неуверенно сказал Корлисс, протягивая руку.

Полковник медленно пожал ее.

– Это она.

Корлисс выпустил его руку, и лицо его отразило тревогу.