Вперед в прошлое 5 - Денис Ратманов

Она прижалась головой к его ключице, Каюк вывернулся из объятий и пробормотал растерянно:

— Ну ма!

— Идем домой, сыночек, — просипела она. — Сегодня есть ужин, Толик рыбы наловил.

— Ты бухаешь! — сказал он с упреком. — Вот бросишь бухать, тогда приду!

Он выставил перед собой руки, его губы дрожали, на глаза навернулись слезы. Все-таки мать, какая бы она ни была, — это мать, Юрка — добрый мальчик, ему ее жаль.

— Ой, сынок, ради тебя — прямо завтра и брошу! И — ни-ни! Кровиночка ты моя! Идем домой! — Женщина потянула Каюка за руку, он сделал пару шагов.

Моя бабушка — чужой для него человек. Хороший, уважаемый, но — чужой. Не удивлюсь, если он сейчас уйдет с матерью, которая любит его всей своей покореженной душой. Возможно, это все, что осталось в ней человеческого.

Но Юрка освободился из захвата и попятился.

— У меня теперь другой дом. Меня там не бьют, и никто не бухает!

Рухнув на колени, женщина сложила руки на груди:

— Сыночек, не бросай меня! Идем! Я по тебе все глаза выплакала!

Издали донесся рокот мотора. Прервался, заглушенный порывом теплого ветра. Мотор зарокотал ближе и уже не смолкал — судя по звуку, сюда ехал автобус.

— Тебе водка дороже! — припечатал Каюк и отступил еще на шаг. — Вот будешь трезвая, тогда и поговорим.

Из-за поворота показалась круглоглазая морда «Икаруса». Юрка посмотрел на него, на мать, снова на автобус… Закусил губу и рванул на остановку, словно за ним гнались адские гончие. Мать протянула к нему руки и застыла в немом отчаянье.

Она не сможет бросить пить, потому что бухает дольше того же Канальи, у нее не осталось воли, и разум померк; судя по одутловатости и цвету лица, начали отказывать почти и печень.

Не осталось воли… Значит, я могу внушить ей, чтобы бросила пить. С Канальей сработало, должно получиться и с ней, и тогда семья воссоединится. Но Юрка здорово помогает бабушке. Без его помощи ей будет сложно. К тому же этой женщине потребуется лечение и длительная реабилитация, она мне никто, зовут ее… Да никак не зовут, и этот поступок мне невыгоден — не хватало еще одной раненой птицы на шее.

Но это человеческий поступок. Возможно, он повлияет на таймер. Или повлияет не так, как надо?

Черт! Ну хоть разорвись!

Глава 19

Тетя Джусь, я вас боюсь

Быть иль не быть, вот в чем вопрос. Я стоял под тусклым фонарем и смотрел на женщину, сидящую на коленях и наблюдающую, как, качнув гармошкой, останавливается автобус, со вздохом распахиваются дверцы. Юрка входит в полупустой салон, они захлопываются, и «Икарус» увозит ее сына в темноту. Пучеглазое ненасытное чудовище.

Отразится ли мой поступок на таймере с временем катастрофы? Я спасу человека. Она проживет дольше, возможно, сделает что-то полезное, и час икс отодвинется. Или нет?

Что мне делать?

— Как вас зовут? — спросил я, но женщина не обращала на меня внимания, провожая взглядом исчезающий за поворотом автобус.

— Как ваше имя? — крикнул я.

Женщина вздрогнула, медленно обернулась и хрипло прокаркала:

— Варвара.

Я протянул руку, помогая ей подняться.

— Павел, друг Юрия.

Ее рука была шершавой, как наждачка. Когда мать Каюка встала, я проговорил менторским тоном, неотрывно глядя ей в глаза:

— Варвара, вам больше не нужно пить спиртное. Бросайте это дело, тогда Юрка к вам вернется. Вам совершенно не нужен алкоголь.

Она отшатнулась, словно я ее оскорбил, и прошипела:

— Предатель твой Юрка! Нет у меня больше сына. — Она сплюнула под ноги и заковыляла туда же, откуда пришла. Опомнившись, остановилась и заискивающе пробормотала: — Па-аш, а, Паш, у тебя не будет двух сигареток?

— Не курю, — качнул головой я.

Подействовало? Или нет? Воли у нее не осталось, но ведь и разума тоже не осталось! Все нейроны выжег алкоголь, она живет рефлексами от рюмки до рюмки. Может, она вообще помрет, если быстро бросит пить. Блин, опять ввязался непонятно во что. Даже если сможет вырваться, не станет ли она слабоумной, не повиснет ли камнем на шее Юрки?

— Ну и хрен с тобой. Умные они, смотрят, как на говно, — все бормотала алкоголичка. — А ты поживи с мое! Пройди через то, что я прошла! А потом суди!

Она говорила громко и сипло, как площадная кликуша. Я невольно попятился. Будь что будет. Надеюсь, что сделал правильно.

— Ну и вали! Делавары! Молоко на губах не обсохло, а учат жить! Меня!

Дойдя до перекрестка, я обернулся: мамаша Юрки встала под фонарем, будто ее туда притянуло, как моль. Мимо прошагала женщина с двумя пакетами, и алкашка обрушилась на нее:

— Я его выносила! Грудью вскормила, а он! Променял! На палку колбасы — родную мать!

Незнакомка шарахнулась на проезжую часть, и уже ей в спину доносилось:

— На жрачку променял, сучок! Нет у мня больше сына! Проваливай, Юрка! Я тебя породила, я и убью!

Я зашагал дальше. Компульсивное словоизвержение затихало, затихало, и слов стало не разобрать. Юрка молодец, правильный выбор сделал. Эта женщина потянет его на дно, и вряд ли ей можно помочь. Как там в песне про тех, кто добровольно падает в ад?

Подойдя к дому, я нашел взглядом светящееся окно нашей кухни на втором этаже. Ждут? Как там мама после разговора с бабушкой? Вдруг ей удалось наставить дочь на путь истинный? Но главное, дошли ли до нее слухи о поножовщине с участием моих одноклассников? Скоро узнаем.

Едва переступил порог, как на меня обрушилась разгневанная родительница. Проедать плешь начала еще