Тверской Баскак. Том Второй (СИ) - Дмитрий Анатолиевич Емельянов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бросаю взгляд на Куранбасу. Тот, расстелив шубу прямо на полу у самой двери, уже укладывается спать и старательно не обращает на звуки никакого внимания.
С шумом отодвигаю котел в сторону и в ответ на метнувшийся ко мне взгляд половца киваю на дверь.
— Сходи посмотри, что там!
Недовольно ворча, что чертов литвин мог бы и до утра подождать, Куранбаса все же встает, отодвигает ногой шубу и выглядывает наружу.
Слышу оправдывающийся говор часового.
— Я ему говорил, не велено, а он…
Его прерывает шипящий голос Эдвидаса.
— Консул сказал сразу к нему вести.
В ответ Куранбаса молча распахивает дверь и впускает литвина с весьма колоритным спутником.
«Прямо вылитый Гэндальф! — Мысленно усмехаюсь, глядя на входящего гиганта. — Только соломенной шляпы не хватает».
Действительно вошедший старик сильно смахивает на киношного мага. Высокий с седой длинной бородой и такими же седыми свисающими космами. Длинная, белая рубаха, на ногах березовые лапти, и это вся одежда, а ведь снаружи мороз и метель.
Предлагаю гостям пройти, и те, сделав пару шагов, усаживаются на лавку напротив. Эти двое не внушают Куранбасе ни малейшего доверия, и положив ладонь на рукоять ножа, он встает у них за спиной.
В наступившей тишине бросаю выразительный взгляд на Эдвидаса, мол представь нам своего спутника.
Литвин тут же вскакивает.
— Прости, консул, это из-за волнения. — Он поворачивает голову к старцу. — Это ванделот, по-вашему верховный жрец бога Перкунаса.
Едва он начал говорить, как старик поднял на меня взгляд и прервал князя.
— Меня зовут Вальдонир, и я готов помочь тебе.
Смотря ему в глаза, впервые по-настоящему осознаю, что фраза «горящий взор» — это не оборот речи. В уставившихся на меня голубых зрачках пылает такая фанатичная вера, что у меня аж мурашки пробежали по спине.
«Теперь я понимаю, почему он по морозу в одной рубахе шляется!» — Пытаюсь иронией снять гнетущее впечатление, и вроде бы получается.
Литовский князь, не зная что еще сказать, молча опустился на свое место, а я, выдержав жутковатый взгляд волхва, задаю вопрос.
— О какой помощи идет речь? — Мой дар уже четко идентифицировал речь старика, и я говорю на северо-жемайтийском диалекте. — Ты же ведь понимаешь, что я к вам иду не пряники раздавать⁈ Я принесу на вашу землю огонь и разорение!
— Не ты, смертный! — Прерывая меня, загрохотал Вальдонир, и его глаза вспыхнули голубым огнем. — То Диевас твоими руками принесет искупляющий огонь на головы грешников, что повелись на посулы посланников распятого бога.
«Во как! — Мысленно успеваю удивиться. — Можно, наверное, и так сказать!»
— Я знаю, — голосом проповедника продолжает вещать жрец, — ты сожжешь дома грешников, сожжешь дом их проклятого бога, и люди испугаются страшной кары Диеваса и сына его Перкунаса. Они одумаются! Миндовг одумается и не посмеет отказаться от веры отцов и дедов его. — Помолчав, он поставил окончательную точку. — Не все селения и города наши посланцы запада с Миндовгом успели склонить к отступничеству, но те, что поддались скверне, заслуживают кары небесной. Поэтому я помогу тебе и проведу твоих людей к городам грешников.
Он сделал недвусмысленное ударение на двух последних словах, и я понял, что список грешных городов надо еще согласовать. В моих планах было нанести первый удар по недавно захваченному литвой городищу Бряславль, а потом уже разделиться на мелкие отряды и пройтись веером по всей Литве.
Старец замолчал, продолжая прожигать меня своими жутковатыми глазами, а я, решив, что понял старца как надо, начинаю перечислять литовские городища.
— Бряславль.
Получаю утвердительный взмах длинных белых ресниц и продолжаю.
— Крево, Вильно, Троки!
Старик все подтверждает, и я пробую двинуться дальше на север.
— Россиены!
Седая голова волхва отрицательно мотнулась — нет!
«Значит говоришь, холодно! — Усмехаюсь про себя. — Ладно, давай попробуем в другую сторону».
— Новогрудок, Слоним, Гродно!
На все три города без раздумий старик ответил одобрительным кивком, и я удовлетворенно замолчал.
Теперь первоначальный план можно было скорректировать. Получалось два направления, одно в центральную Литву на Троки и Вильно, а второе на юг, в сторону столицы Новогрудка и Слонима, но для такого дела нужен, как минимум, еще один последователь этого полубезумного фанатика.
Дипломатия с этим стариком бесполезна, поэтому задаю вопрос напрямую.
— Сколько ты можешь дать мне проводников?
Кустистые седые брови взлетели вверх.
— Не тебе рус, а Диевасу! Я дам столько людей, сколько он попросит.
Не знаю, как он себе это представляет, но подыгрываю.
— Кроме тебя, ему потребуются еще трое, чтобы после того, как все закончится, вывести все отряды к городку Борисов, что на Смоленщине.
Еще один кивок, и седой гигант поднялся. Не говоря больше ни слова, он направился к двери, но прежде чем выйти, зыркнул на меня своими горящими глазами и бросил.
— Жди!
* * *
Снежные сугробы замели деревянную стены больше чем на половину, и сейчас из снега торчат заостренные бревна едва ли выше человеческого роста. В свете изредка пробивающейся сквозь облака луны видны придавленные снегом крыши и островерхий шпиль костела.
Отсюда с окраины леса на берегу замерзшего озера мне хорошо видно, что нынешний Троки мало напоминают тот Тракай, что я видел в свое время на картинках. Никаких тебе каменных зданий, красных черепичных крыш и мощных укреплений, лишь невысокий частокол да занесенные снегом избы. Возвышается только шпиль церкви да крыша княжьего терема. Возможно, каменные стены вырастут на этом острове лет через сто-сто пятьдесят, а ныне жители больше надеются на водную преграду, чем на крепость стен и башен. Вот только сейчас зима, и гладь озера покрыта толстым слоем льда.
«Вот всем деревянный дом хорош. — Рассматривая ночной Троки, мысленно иронизирую я. — Но один непростительный изъян все же есть, горит он уж больно хорошо».
Оборачиваюсь назад, там на лесной поляне тени в белых маскхалатах готовят к стрельбе компактные баллисты, закрепленные на санях с собачьей упряжкой. Такая машина, конечно, далеко не кинет, да и снаряд тяжелый не используешь, но литровый шар на пятьдесят шагов зашвырнуть может. Этого более чем достаточно, чтобы перекинуть любые стены, как доказывают уже сожженные до тла Бряславль и Вильно.
После Бряславля я разделил отряд и один взвод отправил с Калидой на столицу Новогрудок и другие города на юге, а сам двинулся на Вильно. Литовцы попытались нас преследовать, но шансов у них не было никаких. Лыжника в лесу не догонит ни конный, ни пеший.
Шли, вытянувшись длинной цепью. Пятерка стрелков вместе с проводником впереди с дозором. За ними в полуверсте уже весь отряд. В голове два десятка лыжников утаптывали тропу, по которой уже бежали собачьи упряжки: пять нарт с баллистами, и еще пятерка с запасом ядер и провианта. Замыкала колонну еще десятка стрелков.
Вроде бы и растянулись изрядно, и след яркий оставляли, но все это было неважно. Перед нами несколько дней шел такой снегопад, что все дороги завалило лошади по брюхо. А раз дорог нет, то у нас такое преимущество в скорости, что все равно никому не догнать.
Всего за четыре дня добрались до Вильно. Прошлой ночью он горел на моих глазах, а сегодня мы уже в Троки, и по тому, как беспечно спит этот город, видно, что сюда еще не докатились даже пугающие слухи. На стенах не мечутся факелы стражников, по лесу не бродят сторожевые отряды, жители спят и не ведают своей страшной судьбы.
Да, по нашему следу преследователи стопроцентно видели, что мы двинулись на запад и наверняка пытались предупредить. Возможно, гонец из Бряславля примчался на пожарище в Вильно, а завтра, дай бог, прилетит весть и сюда, но будет уже поздно. В этом времени к такой зимней войне никто не готов. И русские, и литовцы привычно опасаются набегов степной конницы, но ведь и той нужны дороги, мосты, броды, а нам ничего из этого не нужно, и цель наша еще страшней. Мы не сражаемся, не грабим, и не захватываем города, а просто сжигаем их до тла, оставляя людей на пустом пепелище. Да, многие из них умрут от голода, но я не хочу об этом думать. В этом жестоком веке нет места для гуманности и сомнений. Если не ты, то сожрут тебя! Я действую по законам этого времени. Не будет городов, некому будет вспахать по весне землю, значит,
