Свобода и евреи. Часть 1. - Алексей Шмаков

Чужда им народная скорбь наша, столь ярко отражающая глубину и кротость миросозерцания русского человека. Не понимают и никогда не поймут они души русского солдата, так благородно и трогательно раскрытой Драгомировым...

Ведь они только евреи!..

Не любовь и милосердие, а месть и ненависть посевают они.

Не о царстве духа и не о братстве людей кричит еврейство, а о собственной тирании над социалистическим человечеством, выросшим без отца и матери, без сострадания и без радости, только для того, чтобы поставлять жертвы новым Молоху и Астарте — заводу и фабрике.

Но мир Божий — не фабричное и не заводское предприятие, хотя бы и «национализированное»...

Россия не нуждается в указке Мардохея Маркса!

Довольно в ней и солнечного света, и полей, и лесов, а русский народ жаждет только науки и дружного, смелого труда. Ни в том, ни в другом, однако, ни сами евреи, ни их ученики, последователи, сторонники или приспешники России не нужны и не пригодны. Пройдёт угар безумия, которым наделила нас судьба-мачеха, и мы воспрянем без еврейской помощи. Разбудили медведя и разгневали его; пошёл он прочь от берлоги и стал по лесу сокрушать всё на пути. Но погодите, успокоится Михаил Иванович, надоест ему воевать зря, оглядится вокруг, разберёт, как и что... Тогда уж поберегись тот, кто его раздразнит плутнями или обманет вновь...

Пусть это твёрдо запомнят непрошеные благодетели!

В. Еврейство и масонство, как эксплуататоры наших невзгод для порабощения нас через фальсификацию свободы.

Это оригинальная, даже невероятная и пока едва затронутая, но ядовитая и вполне реальная проблема, без сомнения, призванная волновать умы в самом ближайшем будущем. Если в мире животных мы видим шакалов, следующих за тиграми, или же лоцманов, сопутствующих акулам, то почему, в самом деле, нельзя было бы встретить того же и в мире людей? А если это возможно допустить теоретически, то почему не следовало бы вглядываться и в действительную жизнь?

Кое-что о евреях и масонах мы уже знаем. Добавлять пришлось бы многое, а время не терпит, да и задача наша гораздо скромнее, чем изучение вопроса систематически и в его полноте. Поэтому ограничимся наиболее знаменательными указаниями.

А дабы последующее стало яснее, припомним что еврейство переживало не одну и не две революции у разных народов мира, само нередко участвуя в них ради собственных, конечно, целей. Таким образом, то, что происходило во Франции в конце XVIII века, строго говоря, не является новостью для сынов Иуды, как не ново для них и всё беспредельно ужасное, до глубины души волнующее нас теперь.

С точки зрения сынов Иуды, какая-нибудь победа Кира над Вавилоном или восстание Маккавеев имеют несравненно большую важность (по отношению к Иерусалиму, разумеется). В одном не уступают нынешние испытания России. Они столь же связаны с дальнейшими судьбами еврейства именно в его основной массе, как и некоторые исторические перевороты древности.

Во всяком случае, мы не ошибёмся, признав, что в глазах евреев Россия — столь же ненавистное царство Эдома, каким в своё время считался ими императорский Рим, и что, с другой стороны, их современная революционная деятельность относится еврейством к своей национальной истории, а отнюдь не к нашей. Ассирия, Испания или Россия — это временные картины, поставленные в иудейской панораме, не более.

Видеть нам здраво — значит не забывать этого.

Всё изложенное выше, кажется, достаточно убеждает в гордыне Израиля. Попробуем несколько развить сказанное следующим.

I. Если вы, благосклонный читатель, бывали в Люцерне, то вы, конечно, видели диораму Альп. Зритель входит в совершенно тёмный зал и некоторое время остаётесь во мраке. Внезапно поднимается занавес и сразу открывает восхитительную панораму гор и озёр, ледников и долин, уходящих в небеса снежных вершин, бесконечных лесов, диких утёсов, скал, глетчеров и пропастей, частью зияющих своими изуродованными краями, частью предательски занесённых снегом... Удивительные эффекты освещения дают вам попеременно картины утра, полудня и солнечного заката, а явление альпийских сумерек, мрачные и чудесные переливы розовато-багрового света, то, что у местных жителей называется «альпенглюн», завершают странное и сильное впечатление... Вдруг вы опять в тёмном зале и опять одни со своими думами... Но вот занавес взвивается снова, и перед вашими очарованными взорами проходят, одна прекрасней другой, картины торжественной и дивной природы. Вот Монблан и Шамуни, вот Юнгфрау, Монтроза и Грост-Глокнер, вот ещё целый ряд снеговых высот с неудобозапоминаемыми названиями. Ещё далее — монастырь св.Бернарда, Интерлакен, Женевское озеро. Вот упоительные пейзажи озера Четырёх кантонов, вот Риги и её Zahnrad Bahn. А вот и гора Пилатус, окружённая таинственными средневековыми легендами... Ещё минута — и пред вами мертвенный Констанц с его пустынным Боденским озером — этим «Мёртвым морем» Швейцарии, как бы и поныне отражающим скорбную эпопею Иоанна Гусса... Невольно приходят на ум величавые строфы Тараса Шевченко:[61]

Кругом неправда и неволя,Народ замученный мовчит,А на апостольском престолеЧернец годованый сыдыт;Людскою кровию шинкуе[62]И рай у наймы отдае...О, Боже! Суд Твий правый всуеИ всуе царствие Твое!..

Наконец, занавес падает в последний раз, и вы уходите в необыкновенном, мистическом и мечтательном настроении духа. Но уличный шум и суматоха обыденной жизни скоро возвращают вас из заоблачных высот в низменный мир действительности.

Нечто подобное должен испытывать единственный, по его мнению[63], зритель всемирной истории — «вечный жид».

Времена и поколения, народы и царства внезапно появляются, дескать, перед ним из мрака; растут, крепнут и расцветают, вянут, гибнут и рушатся, сменяя друг друга без перерыва. Один он остаётся... И у них бывал свой рассвет, свой полдень и закат; и они иногда блистали кровавым, медленно замирающим светом исторических сумерек... Но в роковую минуту занавес всё-таки падал, а еврей уходил продолжать своё дело, пока в мировой панораме не будет поставлена серия новых картин...

От одного спектакля до другого при участии своих сродников —других семитов он подчас изменял и саму программу представления, держась, однако, подальше от закулисных электрических батарей. Ниневия и Вавилон, Тир и Сидон, Иерусалим и Тивериада; Карфаген и Багдад, Севилья и Альгамбра, Гренада и Кордова; Лангедок, эта Иудея Франции, Венеция с её Шейлоком и Франкфурт на Майне с его улицей «Красного Щита» («Rothschild»), колыбелью Ротшильдов; Новый Ханаан — Вена с подвластными ей, по преимуществу славянскими, землями, а затем Варшава, Бердичев, Одесса и Вильна, — таковы названия главных «лож», откуда семиты попеременно наблюдали всемирную трагикомедию, хотя далеко не всегда лишь в качестве зрителей...

О, нет! Как всякому известно, они не довольствовались пассивной ролью. Уходя за кулисы, они сеяли там ложь, предательство и нищету, как бы отнюдь не желая оставлять монополистом того примаса Венгрии, которому принадлежит известный «практический» рецепт: «Opporlet faccere Hungariam miseram, postea mendicam, deinde catholicam!»

Ещё только добиваясь звания всемирного режиссёра, евреи уже мечтают о независимой антрепризе.

В конечном же идеале они видят себя владельцами такой труппы актеров-рабов, где лучшие балерины и примадонны шара земного будут наполнять гаремы социал-талмудистов: первые любовники станут евнухами сераля; благородные отцы и резонёры получат ливреи дворецких; первые и вторые комики поступят выездными лакеями, а вся прочая людская челядь пойдёт строить золотые пирамиды для возвеличения детей Иуды в роды родов...

II. Не говоря о других, бесчисленных и высоко-забавных, баснях еврейской гордыни, мы для образца можем указать на две яко бы научные попытки фальсифицировать всеобщую историю в означенном выше смысле, т.е. к превознесению Израиля и к уничтожению всего остального человечества. Одна из них обращена к временам давно минувшим, другая стремится прозреть в отдалённое будущее.

I. Роскошно одарённый природой, но воспитанный иезуитами, несравненный политический оратор, ставший духовным витией, Боссюэт обладал той туманной высотой мысли, которая столь легко действует на большую часть людей. Быстрый и чрезвычайный успех ослепил его, и вот в его «Discours sur l’histoire universelle» мы видим, как он напрягает всю свою энергию и весь свой талант, — с целью уронить и обездолить дивные силы человеческого, а в особенности арийского, духа. И такое донкихотство тем печальней, что, хотя эти силы нередко презираются людьми, не имеющими о них понятия, однако, в действительности, они столь поразительны, что, как этого не мог не сознавать и Боссюэт, ещё не родился человек, которому удалось бы охватить их всецело.