Девять жизней Дьюи. Наследники кота из библиотеки, который потряс весь мир - Вики Майрон

– Отдыхай здесь, малышка моя, не надо обо мне беспокоиться.

Больше Куки на кровать не вернулась. Через несколько дней, когда Линда была на работе, ей с плачем позвонила Дженнифер. Она обнаружила Куки на полу в кухне, лежащей в луже мочи и кала. К приезду Линды все уже было убрано, а Куки вымыта, но силы ее покинули, глаза утратили осмысленность. Она с трудом приподняла головку и посмотрела на Линду, казалось, даже слабо улыбнулась, после чего уронила голову на пол.

Линда бережно взяла ее на руки и пошла к машине.

– Все будет хорошо, моя маленькая, – говорила она, дрожащими руками сжимая руль. – Сейчас нам дадут какое-нибудь лекарство, и тебе снова станет лучше.

Она продолжала успокаивать Куки, хотя голос ее прерывался, а по щекам текли слезы. Она понимала, что это конец, и молилась, чтобы он наступил естественным образом и без боли. Свой последний долг она видела в том, чтобы сделать для преданной кошки трагический переход в иной мир как можно более легким.

Хотя слезы мешали Линде видеть дорогу, она благополучно добралась до ветеринара и держала Куки на руках до ее последнего вздоха. Маленькая преданная кошечка в последний раз подняла на нее взгляд, как будто говорила: «Я люблю тебя, мне так жаль уходить», затем поникла, и Линда душой и кончиками пальцев ощутила последнее биение ее сердца.

«Никто и никогда, даже моя дочь и родители, не любили меня так, как моя Куки», – писала мне Линда.

Мне захотелось включить в книгу ее историю, потому что в основном я получала письма от таких же обычных людей, как Линда, вполне довольных своей жизнью, где были и счастье, и любовь и не было одиночества. Но почему именно ее историю? спросите вы.

Вот из-за этих прекрасных слов, вырвавшихся у нее из глубины души:

«Никто и никогда, даже моя дочь и родители, не любили меня так, как моя Куки».

«Я понимаю, это звучит странно, – писала мне Линда, хотя для меня в этом ничего странного, конечно, нет. – И даже может показаться грустным. Но это чистая правда. Как ни любили меня моя дочь, родители и разные другие люди, но такой глубокой, преданной и самозабвенной любви, какую дарила мне Куки, я никогда не ощущала».

И эта любовь не оставалась безответной. Я не хочу сказать, что Линда любила ее больше, чем другие люди, упомянутые в этой книге, любили своих кошек – ведь любовь выражается тысячами разных способов, – но она была единственной, кто сказал: «Благодарю вас, Вики, за то, что вы сделали для моей Куки. Она была изумительной кошкой и заслужила, чтобы о ней рассказали». Другими словами, она была единственной, кто недвусмысленно поставил свою кошку выше себя, и это вызвало мое восхищение.

«Она была совершенно обычной дворовой кошкой, какие встречаются на каждом шагу, с полосатой, как у тигра, черной с серым шерсткой, – писала Линда. – Я не могу сказать, что она совершила что-то необыкновенное, например, спасла кого-то от беды».

В самом деле, ведь Куки не спасла Линду от болезни, хотя очень за нее переживала. Этот рассказ не об избавлении, не о скрашивании одиночества, которого, собственно, у Линды не было. Линда Кайра была и, надеюсь, всегда будет счастлива. Это рассказ о том, как однажды тебя выбрали и полюбили так сильно, что твоя жизнь стала другой, более полной и радостной.

Дьюи, Куки, все эти кошки, что тронули нас и изменили нашу жизнь… Сможем ли мы когда-нибудь отблагодарить их? Как нам выразить свои чувства к ним?

После смерти Куки Линда написала о ней воспоминания. Они заканчиваются следующим абзацем:

«Больше говорить не о чем – жизнь продолжается, хотя я каждый день вспоминаю мою Куки! Дженнифер скоро выйдет замуж, у меня появятся долгожданные внуки, и я буду любить и со временем терять других домашних любимцев. Но одно определенно: ни одно животное не станет мне таким близким и преданным другом, никто из них не сможет подарить мне столько радости, сколько Куки».

Аминь!

Глава 7

Маршмэллоу[18]

«– Он был сильным котом. Родился он слабеньким последышем, но вырос в очень сильного и крепкого парня.

Он немного напоминает мне Гризли Адамса[19]. Я хочу сказать, с таким же большим и щедрым сердцем, но скрытым от постороннего взгляда. Маршмэллоу редко проявляет свою истинную натуру.

– Только вам, видимо?

– Да, только мне».

Я знала Кристи Грэхем всю свою жизнь. Я была рядом в день ее первого причастия, присутствовала на праздничном вечере в день окончания ею школы. Украшала зал цветами ко дню ее свадьбы, даже меняла ей памперсы – когда она была еще очаровательной малюткой. Когда в тридцатилетием возрасте я начала посещать колледж в Миннесоте – после неудачного брака с алкоголиком, испортившим мне жизнь и финансовое положение, – ее мать Труди стала мне самой близкой и преданной подругой из новых друзей. Пока я слушала лекции, она занималась с моей дочкой Джоди. В выходные дни мы с ней подолгу сидели за кофе, а наши дочери играли в разные детские игры. Во всяком случае, Кристи запомнилось, что мы выпивали галлоны кофе. Впрочем, тогда девочке было лет пять, так что на ее память нельзя особенно надеяться. Например, она помнит, что барабан в моей стиральной машине не вращался, поэтому я перемешивала белье вручную, при помощи большой деревянной ложки (это было только однажды и в течение недели, пока я не вызвала мастера). Помнит, что мою старую машину невозможно было завести (что случалось очень редко); что я плакала, когда умер Элвис (неправда, плакала ее мама, а не я); и что, по ее словам, я только и делала, что работала (вынуждена с ней согласиться, а куда мне было деваться!).

Мне же она запомнилась очень милым и симпатичным ребенком. Старшая дочь Труди, Келли, была ровесницей моей Джоди. Это была очень красивая и общительная девочка. Однако, несмотря на то что Кристи походила на нее внешностью и дружелюбным нравом, почему-то ей казалось, что она хуже сестры, – хотя со временем именно она стала королевой на встрече выпускников. И вот в возрасте трех лет она избрала другой путь обращать на себя внимание – стоило нам с ее мамой усеться за кофе, как она подходила и требовала, чтобы ей вытерли носик. Только мама уберет платок и возьмется за чашку – Кристи снова у стола и опять с полным носом! Если ее одевали в нарядное белое платьице и везли фотографироваться в ателье, она выходила из машины – и мы с ужасом смотрели на украшавшие ее платье какие-то темные пятна. Как она ухитрилась испортить своей наряд в чистом салоне, понять было невозможно. Кстати, фотографию все-таки сделали. Даже Кристи признает (пожалуй, с некоторой гордостью), что в детстве она была порядочной грязнулей. Поэтому я шутливо называла ее Хрюшкой.