Пандем - Марина Дяченко

Да потому, что я хотел увидеть тебя таким, думал Ким. Циник увидел в тебе циника, мусульманин — мусульманина… Надо думать, рыбак увидел в тебе рыбака… Хорошо, что ты молчишь, Пандем. Хорошо, что я не вижу твоего лица.

Цель твоя… А почему мы считаем, что у тебя обязательно должна быть цель? Разве есть цель у Мирового океана? Или у звездной системы? Если есть, то мы не способны ее осознать…

Я вспоминаю себя, думал Ким. Двадцать пять лет назад, когда мы сидели на нашей крохотной кухоньке и беседовали. Я тогда не мог вместить тебя в сознании. Эта разница масштабов вводила меня в ступор. Помню, я все беспокоился, как бы ты не начал копаться в наших мозгах, модифицировать направо и налево… А ты уже тогда знал — если это слово к тебе применимо… Знал гораздо больше, чем я знаю сейчас, а я ведь знаю всего лишь крупицу этой большой и некомфортной правды… И все равно я понимаю, каким смешным был тот мой страх. Я боялся модификации, потому что воспринимал тебя как мог — по трафарету… Огромный человек с огромной властью. Суперкомпьютер, желающий добра. Не знаю, откуда я подцепил этот образ — могучего существа, делающего добро и потому особенно опасного. Из книг? Из кино?

А вот теперь выросло поколение, требующее у Пандема модификации. Ты знаешь, сколько времени у меня ушло, чтобы пересмотреть статистику Никаса… Я не уверен, можно ли доверять результатам его экспериментов, но статистика его — да… Ты знаешь, что девяносто процентов нынешних беспандемных ушли от тебя — им кажется, что ушли, — когда ты отказался модифицировать. Шурка обижен на тебя… Шурка, которого я знал как уверенного, гармоничного, решительного человека, мужчину… Он не может пережить внутреннего дискомфорта! Как для маленького Миши боль от растянутых связок кажется концом света… Это и в самом деле больно, но ты же знаешь, Пандем, в какой клинике я работал и что повидал на своем веку… Я был тогда Шуркиным ровесником, мне было чуть за тридцать…

Я все-таки говорю с тобой, как с человеком. Мне приходится останавливаться и говорить себе: перед тобой бездушная стихия, система… Мировой закон… Что ты такое, Пандем, никто не знает до сих пор…

Так вот. Когда мы сидели тогда на нашей с Ариной кухоньке… Арина… Нет, ты видишь — я не в обиде на тебя. Это было наше обоюдное решение… Когда мы сидели на кухне и Арина спала в соседней комнате… Извини, мне надо отвлечься. Подумать о чем-то другом.

Вот, например, Никас. Я прекрасно понимаю, что все его выкладки надо делить, как говорится, на шестнадцать. Он говорит, что одна из твоих целей уже достигнута: ты отобрал — и прорастил — пригоршню зерен и теперь забросишь их на космическом корабле куда-то в новую почву… Что участники Первой Космической — одни из немногих, сочетающих в себе гармонию жителей рая и жизненную силу подкидышей, которые выросли в джунглях… Значит, в том далеком новом человечестве, которое ты, селекционер, организуешь, будут и мои гены… Мне гордиться?

И гены Арины…

Ладно, оставим Никаса. Скажи: неужели тогда, когда мы сидели на кухне двадцать пять лет назад, ты не предвидел обвальной инфантилизации человечества? Этого неудержимого стремления к внутреннему комфорту? Не могу поверить. Думаю, ты прекрасно знал то, что теперь знаю я: человечество, как оно есть, приспособлено для существования в трагичном мире. В том, какой был у нас до твоего прихода. Мы все мечтали о комфортном мире… И потому так радостно ломанулись за тобой. И получили награду… Наш мир полностью приспособлен для наших нужд. Трагедия ушла: осталась в лучшем случае драма. Или мелодрама. Пережитки прежнего мира — страх, ревность, стыд, разочарование — мешают, как песок в башмаке. Следующий естественный шаг — пусть все будут счастливыми. Ежесекундно. Спокойными и счастливыми. Ты можешь это сделать уже сейчас. Секунду назад. Может быть, ты уже это сделал?

И Ким оглядывался, как будто гипотетические «счастье» и «покой» уже витали вокруг в виде белых и розовых облачков.

Считай, что я пошутил, думал Ким и даже пытался усмехнуться. Чудовищная несправедливость, звериная жестокость мира, из которого ты нас вытащил, оправдали бы любую модификацию. Да, оправдали, говорю, что слышишь… Но ты выбрал другой путь. Ты искусственно создаешь препятствия тем, кто сейчас взрослеет. Чтобы дать им возможность развиваться, а не просто расти. Ты вернул нам страх выбора… но не до конца, потому что, во-первых, никакой выбор не фатален, а во-вторых, всегда можно пойти в беседку и спросить совета…

Ты знаешь, встреча с Никасом пошла мне на пользу. Я по-другому теперь смотрю на Первую Космическую… Я, отец, провожающий сына в неизвестность, где с ним может случиться все что угодно, где он будет долгие годы жить в замкнутом пространстве и видеть небо только на стереоэкране… И я больше никогда его не коснусь… Современный отец сказал бы: он ведь сам этого хочет, значит, так ему лучше, и пусть летит. А я не современный отец, и мне всякий раз становится дурно, когда я понимаю, просыпаясь по утрам, что время до старта сократилось еще на один день…

Но если он, оказывается, зерно, избранник, посланец… Что, мне должно быть легче?

Глава 25

— Загулялась? — сухо спросила Виктория Викторовна.

Юлька Тамилова сразу же выловила в голосе матери новые, прежде не звучавшие нотки. Насторожилась:

— А что?

— Надо поговорить, — сказала Виктория Викторовна.

— О чем? — спросила Юлька, удивленная.

— Скажу, — сухо пообещала Виктория Викторовна. — Сядь.

Юлька села. Мать смотрела на нее новым, странным, немного пугающим взглядом.

Юлька хотела молчать, пока мать первая не выложит карты — но этот новый взгляд нервировал ее, и в конце концов она не выдержала:

— Да что случилось?

— Давно ты беспандемная? — далеким каким-то голосом спросила мать.

— А ты будто не знаешь!

— В школу не ходишь?

— У меня индивидуалка… Ты будто не знаешь!

Мать молчала, не сводя с Юльки жестких изучающих глаз.

— Что случилось? — повторила Юлька, стараясь, чтобы голос прозвучал насмешливо.

— Я говорила с твоим отцом, — сказала Виктория Викторовна.

— Что?!

— И он полностью со мной согласился.

— В чем?

— В том, что мы слишком увлеклись своими проблемами и преувеличили твою взрослость. А Пандем…

— Да-а?

— Помолчи, — Виктория Викторовна поморщилась. — Что за дурацкая привычка перебивать через слово… Значит, так, Юлия Александровна. Я, как твоя мать, с полного согласия твоего отца заявляю тебе, что твоя беспандемная жизнь закончилась. Сейчас мы поговорим — и ты пойдешь в беседку.

Юлька молчала. Она ждала чего угодно, но не столь дикого поворота событий.

— Собственно, это все, — сообщила Виктория Викторовна после небольшой паузы. — Где ты будешь учиться и по какой программе, когда у тебя будет практика и когда экзамен — вы решите с Пандемом, я в этом все равно ничего не понимаю… По-моему, эти вживленные волоски уродуют тебя. Подумай о новой прическе.

— Погоди, — медленно сказала Юлька. — Я все думаю, ты шутишь или как? Я, стало быть, уже не свободная личность? Не член общества? Почему ты мне указываешь, что делать? И почему это я должна тебя слушать? И почему мой статус «без Пандема»…

— Я твоя мать! — резко сказала Виктория Викторовна, и глаза ее сделались нехорошего стального цвета. — А ты — ребенок. И останешься ребенком, пока не сдашь инициационный тест.

— С каких это пор… — начала Юлька. И вдруг поняла.

Ее приятель Панчо, четырнадцатилетний весельчак, который одно время вызывал у нее очень теплые чувства, куда-то пропал неделю назад. Ходили смутные слухи о том, что он оставил статус беспандемного. А еще пару дней назад из их компании исчезли, не прощаясь, две лихие девчонки…

— Это война, — сказала Юлька сквозь зубы. — Дядя Пан развернул против нас войну. Я-то смеялась, когда Булька сказал… Раз несовершеннолетний — значит, все равно что раб. Вещь. Всех, кому нет двадцати, — под Пандема. Ну ничего!

Еще не понимая до конца, что она собирается делать, Юлька перемахнула через полупрозрачную оградку, отделяющую комнату от веранды, как была, босиком пробежалась по траве и вскочила на ворсистое покрытие дорожки.

Мать, возможно, что-то крикнула вслед. Было бы естественно, если бы она крикнула. Юлька не слышала все равно — не то ветер свистел в ушах, не то стучала-бухала кровь.

Перескакивая с дорожки на дорожку, она добралась до скоростной полосы и там села, обхватив колени руками. Скоростная полоса охватывала район кольцом; когда-то именно Юлька уговорила мать поселиться именно здесь — в других районах устаревшие эскалаторы давно демонтировали, построили платформы земля — воздух и прочие скучные прибамбасы, а скоро, говорят, устроят и порталы…