Отверженный IV: Эскалация (СИ) - Опсокополос Алексис

— Но даже если у нас вдруг чудом получится захватить Карелию — это будет бомба замедленного действия, — сказал Гагарин. — Независимость Петербурга рано или поздно люди примут. Орки уже готовы принять. А Карелию нам не простят и не забудут.

— Это как раз то, о чём что я вам говорил, господа, — произнёс Николай Константинович. — Англия хочет втянуть нас в затяжной конфликт с Россией.

— Но сами мы не справимся! — воскликнул Жилинский. — Я готов принять ваши доводы против захвата Карелии, но отвергать помощь Англии нельзя! Надо вести с ними переговоры и искать варианты, которые устроят и нас, и англичан.

— За несколько столетий существования Британской империи такие варианты пока никто не нашёл. Хотя многие думали, что нашли, но за эту ошибку потом дорого платили. И наши предки в том числе, когда, вступив в ненужную России Первую мировую войну двадцатого века на стороне Британии, были преданы англичанами и в результате всей этой авантюры потеряли Империю. Давайте не будем повторять ошибки наших предков.

— Но что Вы предлагаете делать, князь? Оставить всё как есть и ждать, пока федералы на нас нападут?

— Мы должны напасть первыми и как можно быстрее, — ответил Седов-Белозерский, — Но делать это надо исходя из наших интересов, а не чужих!

Глава 24

Следующие три дня пролетели как один — я тренировался на износ, ел и спал. Больше ни на что времени у меня не оставалось. На четвёртый день на утреннем занятии Аполлон Ерофеевич сказал, что со мной желает поговорить Милютин. Наставник достал телефон, набрал номер генерала, поздоровался с ним и передал аппарат мне.

— У меня для тебя хорошая новость, — сообщил мне глава столичного КФБ после приветствия. — Послезавтра поедешь в Новгород. Похоже, тебе ничего не угрожает.

— Ничего не угрожает? — переспросил я. — Вы нашли этого мужчину с фотографий?

На всякий случай я не стал по телефону открыто говорить про СБ-бешника Корецких.

— Увы, он ещё в бегах, но я почти уверен, что сейчас большой угрозы для твоей жизни нет. Расскажу всё, когда приедешь.

— Это действительно хорошая новость, — сказал я.

— Но это не значит, что ты теперь будешь один ходить где попало.

— Я уже понял, что жизнь моя изменилась.

— Скоро поймёшь насколько, — сказал Милютин, и сбросил звонок.

Я отдал телефон Аполлону Ерофеевичу, он положил аппарат в карман и спросил:

— Уезжаешь?

— Да, — ответил я. — Послезавтра.

— Тогда завтра утром устроим тебе что-то вроде экзамена, — сказал наставник. — Сейчас повторим наиболее проблемные для тебя заклятия, а вечернего занятия не будет. Отдыхай.

На следующее утро я с удивлением осознал, что сильно переживаю — очень не хотелось разочаровать наставника, который вложил в меня столько сил и труда. В самом факте переживания не было ничего страшного, это было нормально. Удивило меня то, что мой организм не мог с этим справиться без моей дополнительной помощи. Но полчаса медитации и пара простейших блокировок эмоций сделали из меня невозмутимого бойца. Ну или мне казалось, что сделали. Так или иначе, я отправился на арену уверенный в себе.

Для проведения экзамена Аполлон Ерофеевич подобрал мне соперника — одного из своих подопечных. Парня звали Семён, он был на полголовы ниже меня, но выглядел помассивнее и постарше. Наставник сказал, что у нас одинаковый магический уровень, и ему самому интересно, кто из нас с Семёном одержит победу в этом бою.

Мы с соперником переоделись и вышли на арену. Аполлон Ерофеевич сказал, что раундов не будет и драться мы будем до победы одного из нас, хоть до самого вечера. Правда, при этом наставник очень уж улыбался — знал, что максимум через полчаса непрерывного поединка мы с Семёном оба должны были упасть на пол арены от изнеможения.

Сразу же после сигнала к началу поединка я принялся ставить на себя ментальные защиты. Поставил все пять, которые уже изучил: от чтения мыслей и намерений, от внушения, от перехвата контроля над телом и разумом соперника, от подавления воли и от проекции и усиления чувств и эмоций. Видимо, соперник занялся тем же, так как нападать он не спешил. Тогда я решил, что начать атаку стоит мне — всё же это я сдавал экзамен.

Для начала я выбрал одно из простейших ментальных заклятий и попытался внушить противнику сильный страх передо мной. Но сразу же по улыбке Семёна понял, что это не сработало. Нужно было выбрать что-то покрепче, но я боялся потратить на ментальные заклятия всю энергию. А соперник, судя по его улыбающемуся лицу, как раз этого от меня и ждал.

Нужно было чем-то удивить противника, и мне в голову пришла идея использовать одно из стихийных заклятий, чтобы проверить, стоит ли у Семёна хоть какая-то защита от них. Сам я ничего подобного ставить не стал, чтобы не тратить энергию, и если противник поступил так же, то можно было, атаковав его первым, немного сбить ему концентрацию. А если получится, то нанести ему существенный урон теми же ледяными кольями, а уже потом раненого подавить окончательно при помощи ментальной магии.

Но создавать ледяные колья — дело не такое уж быстрое, поэтому для начала я буквально за доли секунды сгенерировал на ладони небольшой ледяной шар, чтобы запустить им в соперника и сразу же выяснить, что там у него с защитой. И уже почти было запустил, но неожиданно ощутил сильнейшую боль во всём теле. И ладно бы просто боль, помимо неё, я почувствовал непреодолимое желание лечь на пол. Мне казалось, как только я лягу, боль сразу же пройдёт.

Тело ломило сразу всё, но при этом не так уж и сильно, вполне можно было эту боль перетерпеть и атаковать противника, но вот желание избавиться от неприятных ощущений было просто невыносимым. Я был уверен, стоит мне лечь на пол, и всё сразу пройдёт. И ещё мне расхотелось драться. Я просто не видел в этом смысла, ведь поединок причинял боль.

Ледяной шар упал с моей ладони на пол арены, призывая меня, последовать его примеру и рухнуть рядом. И я даже представил, как мне будет хорошо, когда я это сделаю — боль пройдёт, мне станет приятно и спокойно. Давно мне ничего так не хотелось, как лечь на пол. Единственное, что удерживало — было немного неудобно перед наставником, он ведь хотел, чтобы я дрался.

«Но это же глупо — драться, когда можно лечь на пол, — подумал я. — Сейчас мне больно, а лягу, и сразу станет хорошо».

И ещё я почувствовал, что начинаю терять сознание. Впрочем, это было не совсем то ощущение, которое испытываешь, когда тебя «выключают» на поединке. В этот раз я словно погружался в сон. Это было приятно. Я ещё не лёг на пол, а боль уже начала отступать, надо было лишь быстрее прилечь и поудобнее устроиться.

Я опустился на колени и упёрся руками в пол и уже почти было лёг, но случайно бросил взгляд на наставника. Он стоял у края арены, сложив руки на груди, и с интересом наблюдал за мной. И мне опять стало перед ним неудобно, он ведь хотел, чтобы я дрался. Надо было просто объяснить ему, что мне хочется лечь. Я не видел в этом желании ничего страшного. На четвереньках разговаривать с наставником было неудобно, и я решил встать. Однако у меня ничего не вышло — тело не слушалось.

«Ладно, потом ему всё объясню, — подумал я. — Он поймёт».

И я уже было завалился на бок, чтобы в блаженстве растянуться на полу и отключиться, но что-то меня в последний момент остановило. Я не мог понять, что это было, но лечь на пол я не мог — где-то там в глубине подсознания не давала покоя мысль, что я делаю что-то не то. И я не мог понять, что именно.

Так на четвереньках я простоял ещё какое-то время, после чего почувствовал, что боль во всём теле усиливается. И это меня разозлило. Я с трудом поднял голову и увидел Семёна. Он стоял буквально в трёх метрах от меня и улыбался. Мне не понравилась эта улыбка, но сделать что-либо с этим я не мог. А хотелось. Очень хотелось. Просто подняться и без всякой магии дать противнику кулаком в нос, чтобы не смотрел на меня так. Но сил, осуществить это желание, не было. И это разозлило меня ещё больше.