Павана - Кит Робертс

- Ну, отче, - желчно спросил лорд, - долго нам еще тащиться по этой распроклятой дороге?

Священник склонился над картой, хотя, трясясь в седле, разобраться в ней было трудно. Генрих в раздражении подумал, что церковники - хреновые наездники, а в картах понимают сколько свинья в апельсинах. Из-за паршивого зрения отца Анджело отряд уже вперся однажды в болото и раз пять поворачивал не в ту сторону.

- Миль двадцать, милорд, - наконец не совсем уверенно сообщил священник. - Это по дороге. Но если за милю перед Уимборном свернуть на...

- Знаю я ваши короткие дороги, сыт по горло, - грубо перебил Генрих. Я намерен быть на месте до святок. Вышлите пару своих людей, пусть позаботятся о ночлеге, - тут он взглянул на заходящее солнце, - где-нибудь милях в пяти отсюда. И чтоб не такие клоповники, как в последний раз, да постели помягче, чем дыба парламентского пристава!

Отец Анджело нескладно взял по-военному "под козырек" и затрусил к голове колонны.

На следующее утро ни свет ни заря Генрих, злее вчерашнего, был снова в седле. Накануне вечером ему довелось убедиться, как изменилась атмосфера на западе страны. Когда он брился у открытого окна, у самого его локтя просвистела выпущенная из арбалета стрела, которая, прежде чем вонзиться в стену, вдребезги разбила флакончики из венецианского стекла. Генрих был взбешен не столько покушением на свою персону, сколько невосполнимой потерей любимых флакончиков. По его приказу окрестности прочесали, и солдаты наткнулись на горстку злодеев, каждый из которых при аресте оказал сопротивление. Пока колонна не вышла к цели, они бежали на веревках за телегами обоза. Потом их отвязали, - мерзавцы сперва упали без сил, окрашивая траву кровью, потом поползли прочь. Потешились, дали им уйти ярдов на сто и прикончили... С мятежниками Генрих не церемонился.

Лорд-наместник ехал в голове колонны. Перед ним на многие мили раскинулись пустоши - желтовато-красные, с насыщенно-зелеными пятнами болотин. У горизонта громоздились невысокие горы. В промежутке располагался край, который ему предстояло покарать со всей суровостью. Генрих задумчиво сплюнул, глядя на завидневшийся впереди замок. Силен, такой сходу приступом не возьмешь. Но в итоге и он не устоит. Перед синим стягом ничто не устоит.

За его спиной над тесными рядами кавалерии развевалась золотистая орифламма - как язык пламени, которое она символизирует. Вдали чертовы семафоры лопотали что-то на своем непонятном языке. Генрих еще раз внимательно оглядел местность, затем щелкнул пальцами.

- Ротмистр, - сказал он, - пошлите двоих в замок. Пусть доставят той бабе приказ за моей печатью. Всю артиллерию сдать без промедления, а ее и всех в замке объявляю пленниками папы Иоанна. Кстати, сколько у них пушек, раз уж мы требуем их выдачи? Освежите-ка мою память.

Ротмистр выпалил по заученной докладной записке:

- Два фальконета, стреляющие трехфунтовыми ядрами, с запасом пороха. Несколько охотничьих ружей, милорд. Большая пушка - "Ворчунья" - из королевского арсенала, а также кулеврина "Князь мира", которая перевезена по приказу Его Величества из гар

низона в Иске.

Генрих фыркнул и потер нос тыльной стороной перчатки.

- Что ж, скоро я сам буду у них князем мира и, надеюсь, уже сегодня вечером от души "поворчу" на них. Пусть все огнестрельное волокут к главным воротам - с порохом, ядрами, пулями... Освободите повозку для приема оружия и приготовьте мулов или лошадей для транспортировки больших пушек. Лично проследите, ротмистр.

Офицер отдал честь и ускакал прочь, созывая своих адъютантов. Генрих взмахнул рукой, давая сигнал к общему выступлению. В ответ на его призыв отец Анджело прискакал так торопливо, что чуть было не вывалился из седла.

- Позаботьтесь о ночлеге в деревне, - устало приказал лорд-наместник. - Если дело пойдет худо, осядем надолго. Чтоб мне была горячая вода и сортир со смывом! Иначе отправлю обратно в Рим с телегой висельника! И ты, дружок, на ней не поедешь, а впряжешься сам в оглобли!..

Знамена и папские орлы реяли на ветру, облитые ярким солнечным светом - колонна неотвратимо приближалась к цели.

После проведенной почти без сна ночи корфгейтский сенешаль сэр Джон Фолкнер проснулся рано.

Солнечные лучи, просачиваясь через цветное стекло в шести футах над его головой, боролись с холодом, который по ночам накапливался в маленькой спальне даже в разгар лета. В исполинском строении всегда царила прохлада и в самый жаркий день солнцу трудно было прогреть каменную кладку толщиной в дюжину футов. Неделю назад хозяйка замка леди Эленор удалила своих слуг из нижних дворов, дабы освободить место для солдат, которые стекались в Корф-Гейт, и для беженцев, моливших дать им приют. Ее окружение никак не могло привыкнуть к примитивным условиям жизни в донжоне.

Умывшись водой из таза и одевшись, сенешаль поднялся по винтовой леснице с выщербленными ступеньками - уж сколько поколений по ним поднималось! - к двери, ведущей на крышу башни. Наверху он остановился у парапета. В пяти милях на юге синели воды Ла-Манша - в ясный день отсюда были видны рифы у западной оконечности острова Уайт. Рассказывают, что некогда дьявол, сидю-чи там, взял да и швырнул глыбой в башни Корфа, но недошвырнул, так и лежит громадный камень на стадлендском берегу. Сенешаль усмехнулся, вспомнив эту вздорную легенду.

На севере виднелись одинокие холмы на Великой Равнине, белесые в рассветном мареве. Но вообще-то, куда не посмотри, все пустоши, пустоши, кое-где черные от летних пожаров. Ближе, почти сразу за наполненным водой рвом, начинались крыши деревушки.

Словно нехотя сенешаль поднял глаза на семафорную башню на гребне Шеллоу-Хилла. Ее крылья как будто дожидались этого и тут же заработали. Вверх - вниз, что значит: "Внимание!".

Умение читать семафорные знаки не входило в обязанности сенешаля; по суете в третьем крепостном дворе он догадался, что стража побежала вызвать пажа-сигнальщика. Мальчишка сейчас выскочит на стену, шальной со сна. А пока сенешаль сам читал сообщение на том урезанном придворном английском, который выработался у сигнальщиков за века работы. "Игл Рей один-пять, северо-запад десять. Конец". Это значило: "Милорд, патрон Пяти портов, с полутора сотней солдат в десяти милях отсюда". Для сенешаля было неприятным сюрпризом, что наместник уже так близко. "Девять убитых, - продолжал он читать. - Девять". Дело дрянь... судя по этой цифре, папский пес решил сразу показать зубы и подтвердить свою недобрую славу изувера. Затем был передан приказ милорда: сдать оружие, считать себя пленниками, гонцы уже в пути.

Рука сенешаля машинально потянулась к амулету на шее, и пальцы пробежались по сложному сплетению линий, выгравированных на маленьком диске. В деревне продолжалась мирная жизнь: вился дымок из труб, позвякивали ведра - самый час дойки коров. Когда семафор заработал крыльями, кое-кто из крестьян, оторвавшись от работы, поглядел на него - из досужего любопытства, потому что никто из простонародья не разбирался в семафорных знаках. Поджав губы, сенешаль стал спускаться вниз по лестнице. Что ж, вот и пришло то, предсказанное еще тысячу лет назад; пробил час, и завершается огромная эпоха...