Сын Грома, или Тени Голгофы - Андрей Зверинцев

– Вот так раз! – удивился иудей и оглянулся на окружающих, как бы призывая их в свидетели. – Как это ничего не стоит? Нет, вы слышали? Наш Бог ничего не стоит! Конечно, еврейского Бога никто не видел, но Он говорит со своим народом через царей и пророков. Через Моисея Он дал нам десять заповедей и Закон; научил, как жить в жизни и не пропасть. А что дал вам, грекам, голый мраморный идол, извест-ный на весь мир ваш прелюбодей и распутник Зевс?

– О, безмозглый человек! – вскричал коротышка, вперяя в иудея свой длинный указательный палец. – Зевс научил нас пить вино глотками и, «торопясь медленно», любить женщин. Где тебе, унылому еврею, понять, что значит пить вино глотками и любить женщин? А законы наши мы сами придумали, ибо умом наши боги народ свой не обделили, и оттого нет на земле страны счастливей Эллады.

Суровый иудей с сомнением покачал головой:

– О, несчастный прелюбодейный народ! Уже за одно то, что ваш Зевс сделал с бедняжкой Ледой, прикинувшись Лебедем, у нас бы его побили камнями. Поверь, не знающий истинного Бога эллин, что век вашего Зевса будет недолог.

– А вот тут я с тобой соглашусь, почтенный иудей, ибо мне, как я уже говорил, знакомо учение Платония о «Закулисе». А знаком ли ты с учением Платония?

– И не знаком, и не надо, и не хочу знать никого Платония. Нет иного кумира, кроме Бога Израилева.

– А вот я тебя сейчас просвещу. Я тебе расскажу, чему учит Платоний. Он единственный постиг тайну «Закулисы». Ты только слушай, как все складно он развивает… – Грек опять с надеждой втянуть в разговор седобородого старца посмотрел на Иоанна и повернулся к иудею. – Так вот, господин мой еврей, теперь Богом человеков «Закулиса» поставит Бога христианского. Того, которого вы гоните. Иисуса, называемого Христом! Которого вы так дружно вместе с римлянами распяли.

– Отстань от меня с твоим Платонием, – начал сердиться иудей. – Слышать ничего не хочу. Смотрите все, я затыкаю уши! – закричал он, заткнул уши пальцами и зажмурил глаза.

Иоанну, да и другим сидевшим в ночи возле костра, стало интересно, ибо никто до сих пор ничего не слышал о Платонии и «Закулисе». Вот об учении Платона и других лукаво мудрствующих греков слышали многие, краем уха слышали и о Софии, но имя Платония прозвучало для них впервые.

Как понимает читатель, Иоанну, несущему в мир слово Учителя, особенно в период злобных Нероновых гонений, когда христиан выводили на арену цирков и травили львами, услышать вдруг весть о победе Слова Христова, о которой, по словам грека, вещал этот многомудрый Платоний, было вдвойне интересно. Поэтому, испугавшись, что маленький пьянчужка обидится и не расскажет о Платонии и его учении, он поднялся и подошел к костру.

– Мир тебе, добрый человек, не продолжишь ли ты разговор о Платонии? – попросил он эрудированного сына Эллады. Иоанн знал: афиняне ни в чем охотнее не проводили время, как в том, чтобы выдумывать что-то новое. И дискутировать. Говорят, их хлебом не корми, дай подискутировать… Таковы были в его представлении Платон, Аристотель и их ученики. – Я, странник Божий, исповедую Слово Христово и хотел бы послушать об учении Платония.

– Проповедуешь об истине, которая приходит с неба? – хитро прищурившись, спросил эллин Иоанна, радуясь, что этот странник попался на его крючок и заинтересовался Платонием.

– Проповедую, чтобы утешать уязвленных и уязвлять утешенных, – мягко сказал Иоанн.

– Так ты, значит, отче, христианин? – грек с интересом взглянул на белобородого Иоанна. – И проповедуешь Распятого?

Все с интересом повернулись к Иоанну.

Иоанн, считавший, что истинно только учение Иисуса, не прочь был послушать и греческих умников, поэтому, чтобы не уйти от разговора об этом странном, неведомом ему учении Платония, не стал углубляться в суть своей проповеди и на всякий случай применил Соломонов прием.

– И да и нет, мудрый эллин, и да и нет, – сказал он. – У палки два конца, и человек ходит на двух ногах, а день сменяет ночь, и ночь сменяет день.

– А может, ты выдаешь себя за сына Давидова? – опять прищурился грек.

– Не следует, о, добрый человек, упоминать имя Сына Давидова всуе.

Услышав о сыне Давидовом, иудей приоткрыл одно ухо и вновь стал прислушиваться к разговору.

– А я тебя узнал, авва, – сказал вольноотпущенник-армянин, вглядываясь в Иоанна и перекидывая с руки на руку горячую лепешку. – Это ведь ты два лета назад в Кесарии Филипповой исцелил скорченную дочь мытаря Иосафа, чего не могли сделать волхвы, которых несчастный отец всякий раз одаривал серебром.

– Ошибаешься, почтенный, – сказал Иоанн, принимая, однако, лепешку, ибо был голоден. – Ошибаешься. Исцелил Господь. А я, раб Господа, лишь просил Иисуса об этом.

– Сказки все это, – сказал иудей. – Всесилен лишь Бог Израилев.

– Что же он не спасает иудеев от римлян? Клянусь Зевсом, грядет конец вашему Храму, – с долей злорадства в голосе изрек грек, которому не терпелось продолжить свой рассказ об учении Платония.

Иоанн покачал головой на слова эллина:

– Не клянись, господин мой. Не клянись. Да будет слово твое: да – да, нет – нет, а что сверх того, то от лукавого. Так что лучше продолжи свой рассказ о мудрости Платония.

Эллин только рассмеялся на это.

– Клянусь Зевсом, христианин, я расскажу тебе, раз ты интересуешься учением Платония. Слушай. И пусть все они, эти невежды, тоже слышат. – Грек кивнул на сидящих у огня. – Ибо истинно говорю, христианину ли, иудею ли, всякому люду следует знать это учение. Оно всем на пользу. Я хоть и не признаю вашего Христа за Бога, но от христиан зла не видел… Сказать по правде, я многое позабыл, потому что рассказ тот слушал вот так же, у костра, из уст одного волхва. Слушал я его вполуха, да и давно это было. Рассказать расскажу, но только с одним условием: не задавать вопросов. Потому что вы, – он повернулся лицом к иудею, – евреи, все ужасные спорщики и можете сбить меня с мысли. Тот волхв, который рассказывал о Платонии, говорил, что и сам Платоний тоже не разрешал задавать себе вопросов, потому и называл свое учение «повествующей философией».

– А разве не греки любую мысль сразу ставят с ног на голову? – удивился требованию не задавать вопросы устроившийся на горячей от костра траве Иоанн, преломляя ячменный хлеб и раздавая отломленные куски сидящим рядом. – Разве вопросы пошли не от Сократа?

– Вот видишь, почтенный, ты уже задал мне тысячу вопросов. Поэтому я умолкаю и ни слова не скажу больше до утра.

– Зачем ты его напугал? – укоризненно сказал Иоанну сидевший тут же у огня сириец в зеленом халате, непрестанно теребивший кисточку на подоле. – Он же хотел воздать хвалу твоему Иисусу, а ты его запутал вопросом. Терпения в тебе нет, человек.