Паноптикум. Книга первая. Крах - Александр Гракх

Томас содрогнулся от услышанного, но решил поподробнее расспросить старика.

— Когда я только попал в «Социальный лепрозорий», — начал свой рассказ старик, — это был огромный карьер, на котором использовали труд заключенных. Нас содержали в специальном блоке под землёй, в который можно было попасть, спустившись в карьер. Но когда к власти пришел Мартин Вуд, количество заключенных резко выросло. Несмотря на то, что произошло ужесточение уголовного кодекса, а половина политических статей попала под высшую меру — расстрел, система лагерей не справлялась с потоком заключенных. Где — то наверху решили, что необходимо увеличить потенциал системы исполнения наказаний.

Итогом этого стал целый город заключенных, выросший в скальных породах вокруг гигантского карьера. Сейчас там находится примерно пол миллиона человек. Тюремный комплекс разбит на четыре блока. Блоки А, В и С — являются кварталами, где живут арестанты. Четвертый блок — административный, там находятся структуры управления «Социальным лепрозорием», а также казармы охраны. На дне карьера располагается посадочная площадка, склад и прогулочные боксы для заключенных.

В каждом квартале своя власть. Когда я освобождался месяц назад, в блоке А главенствовала «Седьмая печать», блок B контролировался какими-то южноамериканскими наёмниками и их главарём — Карлосом Гарсия. Ну а в блоке С сейчас рулит Эсмонд Мортис — ещё тот подонок, который согласился быть свидетелем обвинения против нашего друга — Георга Кантора, казненного более года тому назад.

Услышав знакомые имена, Томас насторожился.

— Георг Кантор? — переспросил Томас. — А какое отношение он имеет к «Социальному лепрозорию»?

— Покойный Кантор делал всё возможное, чтобы облегчить жизнь политическим заключенным. Он давал взятки Феликсу Груву и получал зеленый свет на то, чтобы отправлять в тюремный комплекс всё необходимое для арестантов — начиная от продуктов питания, заканчивая медикаментами. Кое-кого из «Седьмой печати» ему даже удалось вытащить на свободу. В блоке А, где я раньше содержался, чтут его имя и скорбят об утрате, — старик опустил глаза и затих.

Немного помолчав, словно поминая Кантора минутой молчания, старик внезапно протянул Томасу свою костлявую руку, на которой отсутствовали ногти, после чего произнес:

— Меня зовут Авл Грин…

— Томас… Смит, — соврал ДиАнжело, побоявшись озвучить свою фамилию, которая косвенно была причастна к казни Георга Кантора.

Они пожали друг другу руку, и Томас, отвернувшись от старика, предался мрачным размышлениям. Теперь его мысли занимал один вопрос: в какой из блоков «Социального лепрозория» закинет его судьба?

Глава 2. Стромбостетоскоп

Прошло около года с тех пор, как доктор Рамина Джоши приступила к изучению инфицированных на африканском континенте тел, принадлежащих командиру кайпианского судна «Тяньлун» Тану Юншену и почвоведу Го Вэньмину. Поначалу, когда их только вывели из криогенного состояния, они напоминали «овощей», чьи организмы потребляли необходимые питательные элементы посредством внутривенного введения, которое проводили сотрудники лаборатории доктора Грэма. Но уже через две недели зрачки инфицированных стали реагировать на свет, а еще через месяц, оба вышли из состояния глубокой комы.

Первым из комы вышел Го Вэньмин. Он приподнялся с кровати и начал удивленно оглядываться по сторонам, с интересом изучая изоляционный бокс, одна из стен которого состояла из прозрачного стекла. Парализованная левая половина лица и гладко выбритая голова Вэньмина придавали ему весьма неприглядный вид. Он больше походил на олигофрена, пускающего слюни, нежели на ученого — почвоведа. Встав с кровати, Го прошелся по боксу и остановил свой взгляд на Рамине, которая, будучи за стеклом, фиксировала происходящее на камеру.

По спине доктора Джоши пробежал холодок, когда она увидела, как белки глаз Го покраснели от напряжения. Его прежде бледное лицо стало пунцовым, а он сам внезапно ринулся в сторону Рамины, которая от неожиданности сделала шаг назад, несмотря на то, что была за преградой. Ударившись головой об изоляционное стекло, инфицированный не изменил своего агрессивного поведения, а, наоборот, продолжил бросаться на прозрачную перегородку, оставляя на ней кровавые слюни. Так продолжалось до тех пор, пока Рамина не включила отражатели на стекле. Увидев своё отражение, Го остановился и пристально стал его разглядывать. Постепенно он все же успокоился и, расположившись на койке, свернулся калачиком.

Только спустя три месяца, агрессия инфицированных к сотрудникам лаборатории сменилась на… «равнодушие». Они перестали реагировать на раздражители вне стен изоляционного блока. Тан Юншен и вовсе прекратил есть пищу руками и стал использовать столовые приборы, предназначенные для этих нужд. «Возможно, личность Тана постепенно возвращается», — подумала тогда Рамина, наблюдая, как Юншен жадно поедал курицу, запеченную в кукурузных блинах. Он держал столовые приборы согласно этикету и наслаждался блюдом как истинный гурман.

Почти то же самое происходило и в соседнем боксе, где содержался Го Вэньмин, хотя и с гораздо меньшим пафосом в отношении поданного обеда. Го, вцепившись в курицу двумя руками, вырывал из неё куски, дробя при этом кости тушки своими крупными зубами. Вытерев грязным рукавом рот, обильно испачканный жиром, он стал изучать Рамину, не забывая при этом срыгивать кости на пол. «Они явно развиваются, хотя скорость «очеловечивания» различается на порядок» — именно такую запись о своих наблюдениях оставила в блокноте Рамина.

Но самое удивительное было то, что к Тану Юншену вернулась речь. Он не помнил ни своего имени, ни имен своих родных и близких, ни каких — либо воспоминаний, связанных с его прошлой жизнью, хотя, как позже выяснилось, он имел представление о навыках, присущих профессии оператора воздушных судов. По мнению доктора Зигфрида Грэма, изучавшего данный феномен, личность Тана была как будто изрядно местами подтерта. Второй инфицированный — Го Вэньмин, так и не начал разговаривать, а в своем поведении больше походил на шимпанзе, нежели на человека. Казалось, что Го перестал развиваться, в то время как Тан, наоборот, показывал очень высокие результаты в тестах на IQ.

— Доктор Джоши, когда меня признают здоровым и освободят от изоляции? — эти слова, произнесенные Таном на очередном сложном тесте, серьёзным образом озадачили Рамину. — Эти стены и ваши бесконечные анализы меня уже изрядно нервируют. Я, конечно, все понимаю, но амнезия при инфекции не повод держать меня под замком…

Тан, верхняя губа которого была украшена редкими усами, вопросительно поглядел на Рамину сквозь толстое стекло инфекционного бокса. Доктор Джоши предпочла уйти от ответа, опустив глаза на карточки, разложенные на гладкой поверхности небольшого металлического столика, стоящего перед ней.

— Доктор Джоши, вы слышите меня? — тишину лаборатории вновь нарушил голос, раздавшийся из переговорного динамика, установленного на стене.

— Я прекрасно вас слышу, — Рамина все — таки решилась поговорить об этом, — но не знаю, что вам ответить… Вернее, я знаю, что вам сказать, но боюсь, что это вас не очень сильно обнадежит. Вы потерпели крушение в восточной Африке и, судя по всему, были инфицированы кем — то или чем — то. Медицинские приборы зафиксировали вашу физиологическую смерть, однако, спустя некоторое время, вы каким — то неведомым образом ожили… Вы помните тот период?

— Нет, — утвердительно ответил Тан Юншен, — способность запоминать события появилась у меня пару месяцев назад. О своём прошлом я помню только то, что было в эти два месяца…

Рамина сняла с подставки тонкий экран лэптопа и, развернув его в сторону Тана, включила запись. Юншен, сделав каменное лицо, наблюдал своё поведение в состоянии крайней агрессии. На записи было видно, как он разбегался и бил головою в стекло, оставляя на нем кровавые отпечатки. Неистово рыча, тогда ещё бритый налысо Тан пытался добраться до доктора Джоши, несмотря на полученные ушибы и рассечения. Он как будто не осознавал, что их разделяет прозрачная преграда, и продолжал кидаться на пуленепробиваемое стекло. Когда запись закончилась, Рамина повернула к себе экран и произнесла:

— Мы в корне не понимаем, что вообще произошло, а вы просите вас отпустить? — Рамина как можно проще, не вдаваясь в мораль, попыталась аргументировать свою позицию. — Открою вам небольшой секрет, капитан Юншен. Вы не единственный инфицированный в этой лаборатории. Есть еще, так сказать, пациент, который своими повадками больше напоминает животное, которое не прочь измазать стены изоляционного бокса своими фекалиями…

— Здесь ещё кто — то есть? — Тан внезапно перебил Рамину. — Такой же инфицированный, как и я?