Последний король венгров. В расцвете рыцарства. Спутанный моток - Леопольд фон Захер-Мазох
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Благодарю вас! — воскликнула Мария, взяв кардинала за руку. — Как мне отблагодарить вас за всё, что вы для меня сделали?
— Позвольте поцеловать вашу руку, — почтительно проговорил Бурджио, — и я буду вознаграждён.
Королева вспыхнула. Бурджио наклонился и горячо поцеловал её руку.
В тот же день он отправился к Томарри; благодаря привезённым мешкам с золотом, ему легко удалось убедить Томарри не отказываться от командования. Затем Бурджио поспешил на моравскую границу, где набрал солдат, и вернулся в Офен с папским разрешением воспользоваться церковным имуществом.
Король тотчас же назначил комиссаров, и те стали объезжать округа и забирать лишние церковные сосуды, которые были немедленно перечеканены в монеты.
Между тем передовые турецкие отряды подошли к небольшой крепости Св. Дмитрия. Двенадцатого июня 1526 года король Людовик издал постановление, чтобы все наличные войска государства 26 июля собрались в Тольне.
К эрцгерцогу Фердинанду был отправлен Надазди с просьбой о помощи. Борнемису Мария тайно отправила в Польшу, и там ему удалось склонить несколько влиятельных магнатов к выступлению в поход против турок. Он возвратился 19 июня и нашёл королеву в полном отчаянии. Борнемиса бросился к её ногам и умолял испробовать последнее средство: окровавленный меч.
В древние времена, когда стране угрожала какая-нибудь опасность, из двора во двор, из деревни в деревню носили окровавленный меч, призывающий к оружию весь народ.
— Обратись к народу! — с жаром воскликнул Борнемиса. — Он не оставит тебя!
Мария поспешила к государственному совету, и тот дал своё согласие.
— В путь, Борнемиса! — вскликнула Мария. — Ты поедешь с окровавленным мечом, и моя душа будет сопутствовать тебе.
Через некоторое время по улицам Офена проехал всадник в чёрной одежде, высоко над головой держа окровавленный меч. Он медленно выехал из ворот города, никто не провожал его.
Вскоре Борнемиса прибыл на обширное поле, покрытое снопами пшеницы, и высоко поднял окровавленный меч; работавшие в поле крестьяне оставили свои серпы, многие встали на колени и молились.
— Отечество в опасности! — воскликнул Борнемиса. — Беритесь за оружие; сборный пункт в Тольне.
Затем Борнемиса поехал дальше и повсюду поднимал свой меч и восклицал:
— Отечество в опасности! К оружию! Сборный пункт в Тольне.
— Когда появляется окровавленный меч, — говорили старики, — значит, отечеству в самом деле грозит опасность, это — старый обычай, а старые обычаи священны.
Из каждой сотни крестьян по одному с косами, пиками, старыми саблями отправлялись к Тольне.
Надвигалась ночь. Борнемиса ехал всё дальше. Наконец он достиг небольшой хижины, около которой паслось несколько лошадей.
— Вставайте! — крикнул он. — Отечество в опасности.
У дверей показалась растрёпанная фигура разбойника Мики.
— Где сборное место? — спросил он.
— В Тольне.
— Хорошо, я соберу своих людей и соединюсь с вами.
В то время как Борнемиса ехал всё дальше со своим окровавленным мечом, в Офене распространилось известие, что Сулейман перешёл Драву.
Баторий получил приказ собрать войска в нижних округах, чтобы защитить переход через Саву и Эссег, но дворяне не слушали его. «Моя армия состоит из меня и моего слуги, — написал палатин королю, — и мы вдвоём не можем защищать переправу через Драву»[12].
Томарри также получил от дворян ответ, что они не выступят, пока сам король не покажет им примера. Ему приходилось защищать Петервардейн с армией из пятисот всадников и тысячи человек пехоты.
Король послал приказ Заполии соединиться с Радулом, воеводой Валахии, и напасть на турок с тыла, тогда как он сам должен был идти навстречу Сулейману. Однако настало 2 июля, а в Тольне никого не было.
В Офен прибыли отдельные группы дворян в сопровождении вооружённых крестьян и богемские войска под начальством графа Шлика.
Палатин привёз известие, что турки перешли Саву и Дунай и осадили Петервардейн.
Положение Людовика было ужасно. Турецкий флот, состоявший из трёхсот корветов, поднялся вверх по Дунаю и начал обстреливать Петервардейн. Томарри после отчаянной борьбы должен был отступить к Бацу.
В королевском замке царило страшное смятение. Королева почти не спала; однажды она только прилегла на диван, как прибыл гонец из Петервардейна, пробравшийся сквозь линию турок. Эрзабет на цыпочках вошла в кабинет. Мария открыла глаза и спросила:
— Что тебе?
— Гонец из Петервардейна.
— Веди его сюда! — сказала королева, быстро поднимаясь.
Вошёл гонец, весь оборванный, забрызганный грязью.
— Что скажешь? — взволнованно спросила Мария.
— Петервардейн шлёт тебе привет, — сказал посланный, опускаясь на колени, — гарнизон ещё держится; если ты пришлёшь подкрепление, то туркам не удастся взять его.
Королева взяла лист бумаги и, написав на нём несколько строк, запечатала и отдала гонцу.
— Пусть тебя накормят и напоят; отдохнув, отправишься к Заполии. Расскажи ему о положении Петервардейна и передай это письмо!
Эрзабет с испугом подошла королеве и спросила:
— Господи Боже, что вы написали Заполии?
— Приказ повернуть и идти к Тольне.
Гонец ушёл, а Цетрик доложил, что в приёмной ожидает Борнемиса.
Королева поспешила ему навстречу и заперла за собой дверь. Борнемиса молча подал ей запечатанное письмо.
— Что это? — спросила Мария.
— От Томарри королю. Прочитай!
Королева сломала печать и пробежала письмо. Томарри писал об ужасном положении государства, нелепом равнодушии дворян и необычайном могуществе султана. Он заклинал короля отказаться от напрасного сопротивления, просить султана о мире и заплатить дань.
— Малодушно и нечестно! — воскликнула королева, топнув ногой, а затем, быстро подойдя к свечке, поднесла к ней письмо; пламя в несколько мгновений поглотило его. Тогда королева сказала: — Король не должен подозревать о случившемся.
Борнемиса молча поклонился.
— Я отвечу Томарри, — продолжала Мария, — мы сегодня же покинем Офен и выступим против врага.
— Нет, — воскликнул молодой человек, — мы будем бороться за тебя, но ты не должна подвергать себя опасностям похода и сомнительному исходу сражения!
— Я хочу умереть около тебя.
— Моя жизнь принадлежит тебе, — с жаром проговорил Борнемиса, — а твоя — великому народу.
— Не говори мне больше об этом народе! Существуют великие мысли, но великих народов, как и великих людей, нет...
— Есть, — перебил её Борнемиса, — я верю, что есть великие души, так
