Севастопольская хроника - Петр Сажин

Мина «не отозвалась» на их голоса, тогда минеры подошли к ней и начали работать медными ключами… и разоружили!

Случайность!.. Нет! Как не было случайности в ставшем уже банальным факте, когда много лет тому назад один пытливый англичанин по падающему с дерева яблоку открыл закон земного притяжения.

Контр-адмирал посмотрел на лейтенанта Глухова и по глазам понял, тот не отстанет. Уж очень хочется попробовать рискнуть! К тому же нет дня, чтобы гитлеровцы не сбрасывали на фарватер мины, а комфлота требует, чтобы фарватер был чист.

Что ж, пусть пробует!

Перед выходом в море лейтенант Глухов предупредил экипаж, что дело, на которое они идут, чревато тяжелыми последствиями, и кто не хочет рисковать, может остаться на берегу, поход этот добровольный… Он мог бы не говорить этих слов – для моряка нет ничего позорнее отказа от дела из-за страха.

За действиями Глухова следили: сигнальный пост, дежурные катера, сам контр-адмирал и береговой пост штаба флота. Вначале ничего не получалось. Вначале, это когда он ходил на полных оборотах, мины не реагировали на такой ход.

Тогда Глухов запросил разрешения у контр-адмирала пройтись над минами средним ходом. Контр-адмирал дал разрешение. Вот тут-то и пошло.

…Это произошло так неожиданно, что сразу никто не сообразил, что сталось с катером в результате взрыва мин дуплетом.

А происшествий оказалось много:

дал течь корпус корабля;

вышла из строя рация;

огнетушители вылетели из гнезд, стравили всю жидкость и при этом сожгли китель помощника командира Трофименко;

мотористов Литвина и Иванова отбросило от моторов;

краснофлотцу Макушину сорвавшимся котелком компаса рассекло подбородок;

катер поник, образовался дифферент на нос и на правый борт.

Почти всюду паёлы перевернуты, компасы выскочили из кардановых подносов, часы, привинченные к переборкам, вырваны, обтекатели рубки продавлены, как яичная скорлупа, – словом, полная разруха…

Сигнальный пост штаба флота раньше всех засек аварию и сообщил оперативному дежурному штаба флота, а тот командующему.

– Немедленно запросить, что с катером Глухова! – приказал командующий флотом.

С катера пошел семафор: «Имею повреждения, исправляю. В помощи не нуждаюсь, буду продолжать работу Тяжелораненых нет. Глухов».

«Морской охотник» медленно подходил к пирсу. Даже издали было заметно, как он сильно потрепан. Экипаж его выглядел так, будто моряки возвращались из дальнего, океанического плавания, выдержав в пути бешеные атаки штормов и ураганов.

Контр-адмирал первым ступил на сходню. Он пожал руку Глухову, флагштурману, командиру катера, его помощнику, боцману, комендорам, механику – словом, обошел всех, поздравил с успехом и известил о том, что командующий флотом представил весь экипаж «морского охотника» к правительственным наградам.

Оглохший от взрывов, Глухов стоял, растерянный похвалами и поздравлениями. Он улыбался и механически отвечал на рукопожатия, слегка вздрагивал, когда его одобрительно похлопывали по плечу такие же, как и он, крепыши, морские охотники, с заветренными и тяжелыми руками – командиры катеров, стоявших в бухте.

Весь его вид и особенно эта неосмысленная улыбка говорили о том, как он далек от всего этого шума. Он считал, что лейтенант Москалюк и лейтенант Перевязко и Остренко, тот, что утопил под Севастополем фашистскую подводную лодку, действовали бы не хуже его… Ну, кто бы стал раздумывать, раз надо!

Лейтенант Глухов, невысокий и неброский с виду, действительно не был похож на героя. Может быть, поэтому никто и не предполагал, что этот офицер из матросов в недалеком будущем станет командовать дивизионом «охотников» и что моряки этого дивизиона свершат много выдающихся подвигов.

А если б нам удалось заглянуть в «книгу судьбы», то мы узнали бы, что Дмитрий Глухов на переломе войны станет капитаном 3 ранга и будет награжден редчайшей среди моряков наградой – орденом Суворова!

Всякий раз, слушая в свой адрес похвальные слова, он отвечает без ложной скромности, что в делах военных не ищет подвига, а всего лишь выполняет свой долг.

Фарватер чист, и корабли могут беспрепятственно выходить в море. Их ждет осажденная Одесса. Туда лежит и мой путь. И больше нет причин задерживаться в Севастополе – вчера Александр Хамадан получил допуск на корабли и в части Черноморского флота.

До свидания, Стрелецкая, до свидания, храбрые «морские охотники» – вы выиграли битву на фарватере, и этот факт обязательно войдет в историю!

Катер мчится из Стрелецкой в Южную бухту.

Я нахожу Хамадана в гостинице «Северная». Он полностью готов. Сегодня в Одессу выходит крейсер «Красный Кавказ» – лучшей оказии и не придумать: надо договориться, чтобы нас приняли на борт.

Крейсер «Красный Кавказ» идет для артиллерийской поддержки войск, обороняющих Одессу. Положение там чрезвычайно сложное.

Одесса истекает кровью: против трех дивизий и нескольких отрядов моряков – девять дивизий и три бригады противника!

Город отрезан с суши и лишен питьевой воды.

Враг разрушает Одессу артиллерией и авиацией. Фашисты рвутся на ее улицы.

Из радиоперехватов известно, что уже готовятся линейные для парада румынских войск в Одессе и что генерал Ион Антонеску уже репетирует речь, которую он произнесет перед войсками после занятия Одессы. Одесса в будущем станет главным городом Транснистрии – так будет называться новая провинция румынской короны в Причерноморье.

Транснистрия… Под Одессой стоит лучшая румынская армия – 4-я, Королевская. Она уже месяц штурмует степной город, который защищает небольшой гарнизон.

Генерал Ион Антонеску нервничает, издает то льстивые, то полные желчи и угроз приказы.

В штабе флота нам показали несколько документов. Жаль, что нельзя было взять их – пришлось делать беглые выписки. Вот что пишет румынский главнокомандующий: «Разве не постыдно, что наше войско, в четыре-пять раз превосходящее числом и снаряжением противника, столько времени топчется на месте».

Усовестить никого не удается. Тогда командующий издает устрашающий приказ. Господин генерал Антонеску приказывает: «Солдат, теряющих оружие, расстреливать на месте. Если соединение отступает без основания, начальник обязан установить сзади пулеметы и расстреливать бегущих…»

Задержка под Одессой раздражает и Гитлера, срывает его планы продвижения в глубь России.

А ведь всего лишь месяц назад все шло хорошо: немецко-румынским войскам удалось сравнительно легко форсировать Днестр между Григориополем и Дубоссарами и при выходе на левый берег расчленить войска Южного фронта.

Отход Приморской армии к Одессе, а 9-й армии к Бугу, стремительное продвижение войск и танков группы армий «Юг» на восток вскружило голову Антонеску, и он выступил с заявлением о том, что советские войска под Одессой разбиты и город будет взят не позднее десятого августа.

Штабист, который знакомил меня и Хамадана с событиями первого месяца обороны Одессы, говорил, что те дни были не просто сложными, а скорее трагичными. Трагичными потому, что события тогда развивались с угрожающей быстротой и неотвратимостью: восьмого августа Одесса была объявлена на осадном положении, а десятого какой-то авантюрно-самоуверенный фашистский идиот приземлился на одесском гражданском аэродроме. Открылась дверца самолета, и из его чрева посыпались фашистские автоматчики.

Как выяснилось впоследствии, гитлеровцы приземлились на одесском гражданском аэродроме для приема десантников, которые должны были взять город изнутри и открыть ворота для торжественного въезда победителей.

С тех пор минул месяц. Тридцать дней тяжелейших боев. Одесса не сходит со страниц газет.

Ее героев сравнивают с героями древней Спарты.

Это не литературный прием, а историческая параллель по сходству мужества: как и тогда, у иноземцев было численное превосходство, отличное вооружение и неограниченные тактические преимущества.

У защитников города ни резервов, ни плацдарма для маневров.

Связь с Большой землей – морем, но порт и подходы к Одессе под постоянным обстрелом артиллерии и кровожадным контролем с воздуха.

Накал сражений за Одессу в эти дни достигал самого высокого напряжения.

На второй неделе сентября в один из дней в одесские госпитали было доставлено тысяча девятьсот раненых!

Какие же потери у противника?

Общеизвестно, что для успеха наступления военная наука требует тройного превосходства в силах. Известно также и то, что в наступлении рассчитываются не деньгами, а солдатскими жизнями. Также известно, что на войне твердых ставок нет.

Можно не сомневаться, в тот день, когда наши госпитали приняли около двух тысяч раненых, у румынского короля стало на несколько тысяч меньше подданных!