Гнездо Феникса - Евгений Филенко

Иногда ход приводил в прекрасно освещенное и совершенно пустое помещение. Можно было встать посередине, произнести что-нибудь громко и отчетливо, а затем наслаждаться эхом – многократным и почти без потери качества.

Случалось, впрочем, что эхо напрочь отсутствовало. Голоса глохли, словно в подушке. И в двух шагах нельзя было понять слов собеседника.

Дважды такие помещения оказывались занятыми. В первом из них повсюду – и на стенах, и на потолке, а в особенном изобилии на полу, неподвижно распластались уже знакомые серые полотнища. В другом, забившись в угол, свернувшись в клубок, дремал Малый Страж. Пришельцев он не заметил.

Зато примерно в двадцатом по счету боковом ходу они обнаружили эскалатор.

Вымощенная необычно белыми плитами полоска пола, едва только Кратов ступил на нее, внезапно ожила. Плавно, без рывков, тронулась и понесла его вдоль усеянных мигающими «светильниками» стен. Биссонет с торжествующим криком последовал за ним.

– Я же говорил, что мы отсюда выберемся! – объявил он, подбираясь поближе и балансируя руками. – Не может быть, чтобы эта дорога не вела на свободу!

– Может, может, – сказал Кратов. – Вам не приходило в голову, что это транспортер для мусора?

Биссонет озадаченно притих.

– Но мы всегда сумеем возвратиться, – произнес он наконец без большой уверенности.

Кратов не ответил. До рези в глазах он всматривался вперед. За каждым поворотом их мог подстерегать сюрприз. И вряд ли разумно было полагать, что он непременно окажется приятным.

– Провалиться мне, если мы не поднимаемся, – с надеждой сказал сзади Биссонет.

Бегущая лента и в самом деле все круче забирала кверху. Через полчаса пришлось утвердиться на четвереньках, дабы ненароком не опрокинуться. «Глумление над человеческим достоинством», – ворчал ксенолог.

Еще спустя какое-то время они легли плашмя, цепляясь скрюченными пальцами за белые плиты.

– Хочу вас обрадовать, – сказал Кратов сдавленным голосом. – На транспортер для дерьма это не похоже.

– Что вы смыслите в здешнем дерьме… – просипел Биссонет. – Все равно отступать уже поздно.

– Одно не дает мне покоя: отчего Видящие Внутрь не пользуются эскалатором?

– Во-первых, мы этого не знаем. Возможно, и пользуются – для подъема. Такое допущение особенно приятно, ибо оно дарит нам шанс выбраться на поверхность. А то, что для спуска они используют лестницу, свидетельствует лишь об однонаправленности подъемника. Во-вторых, они дебилы. С них станется сотни и тысячи лет мотаться по подземелью одним маршрутом, не отклоняясь от него ни на шаг. А в-третьих…

– …они не дебилы и прекрасно знают, куда именно ведет эскалатор. Чего, в отличие от них, еще не знаем мы.

– Отступать поздно, – упрямо повторил Биссонет. – И мне наплевать, куда он ведет. Я устал. Я вообще намерен закрыть глаза и целиком довериться судьбе…

«Я тоже, – думал Кратов. – Будь что будет. Не верю, что со мной может случиться нечто скверное. Не может быть, чтобы все закончилось таким дурацким образом: на сумасшедшей планете, в смрадном подземелье. До сих пор бог оберегал меня от глупого конца… Мы поднимаемся неведомо куда, но то, что это «неведомо что» может оказаться не избавлением, а очередным контуром лабиринта, ни черта не значит. Кроме того, что мы снова будем бродить в сумерках, совать носы во все дыры и ввязываться во все авантюры. Пока не набредем-таки на верный путь. Так и только так. Этот нытик и себялюбец вопреки моим ожиданиям и собственным взбрыкам ведет себя все же по-мужски. И доставляет хлопот не так много, как можно было предположить. Хотя бы на этом ему спасибо. Мы даже немного притерлись друг к другу, что само по себе не так давно представлялось положительно невозможным.

…Но все ж и феникс, и ворона – птицы,Должны прийти к согласию они![9]

И я непременно вытащу его отсюда. И все кончится наилучшим образом. Лишь бы этот эскалатор не волок нас в пасть самому сатане…»

– А-ах!!!

Упругий толчок волны ледяного с непривычки воздуха. Слепящая вспышка. Распяленные пальцы судорожно подгребают пустоту.

Кратов успел осознать, что уже не лежит, а летит. Он зажмурился, поджал ноги, обхватил голову руками…

Ударился локтями, с отвратительным скрипом проехал по чему-то жесткому и колючему. Опрокинулся на бок, замер, тяжело дыша.

«Кончилось», – подумал он с облегчением.

За его спиной с силой шмякнуло мягким о твердое. Раздался приглушенный вопль.

Кратов сел, щурясь от нестерпимо яркого света. Вдохнул живой, дурманящий запах. Запах красной травы.

– Биссонет, как вы?

Тот чертыхнулся и после паузы пожаловался:

– Я ободрал себе рожу…

– Мы выбрались, – сказал Кратов, улыбаясь.

– …и отбил все потроха, – добавил Биссонет.

– Мы живы, – проговорил Кратов. – Мы все повидали и остались целы.

– Отчасти, – буркнул ксенолог. – Я еще не пересчитал свои конечности.

Из черного зева шахты всплывали сизые клочья вонючего пара.

Кратов отвернулся. Долго глядел не отрываясь на затянутое серыми тучами небо, на смутную тень спутника в зените, на размытые столбы черного дыма над терминатором. Потом на спесивые свечи кактусов, на траву, полегшую под порывами горячего ветра. Будто наново привыкал. «Кончено, – думал он. – Тот, на небесах, что бережет меня, снова не обманул… Сейчас вызову корабль, и больше вы меня оттуда поленом не вышибете».

Все так же улыбаясь, он перевел взгляд туда, где только что зияла шахта эскалатора. Но от нее не сохранилось и следа. Куда ни кинь глазом – трава да кактусы.

И несколько угловатых раскоряченных фигур, молча застывших неподалеку. В развевающихся, тончайших серебристо-белых плащах, придававших им зловещее сходство с Мерцальниками.

Кратов пошевелился, привставая… Одна из фигур неловко, как на шарнирах, вскинула руки, в движении смыкая воедино кулаки, обмотанные металлическими лентами. Выхлестнуло и зазмеилось тонкое огненное жало.

– Серебряные Змеи, – сказал Биссонет приглушенно.

– Спокойно, – сказал Кратов одними губами, по-кошачьи подбираясь. – Их всего лишь пятеро. Такого огня я не боюсь. Мы уйдем от них.

– Нет, Кратов, – шепнул Биссонет. – Нет. Уходить мы ни за что не станем.

Интерлюдия. Земля

Внизу на веранде все утро звучала музыка. С нее начинался мамин день, ею же завершался. Музыка наполняла собой весь дом, просачивалась в каждую щель. И даже когда ненадолго – обычно, с появлением Кратова – воцарялась тишина, казалось, что во всяком темном уголке дома и сада прячется эта незримая, неслышная музыка и ждет своего часа, чтобы вырваться на свободу. Разрозненные, несвязные сочетания звуков. Чистые, плывущие, эфирные аккорды. Холодная, отстраненная, лишенная логики мелодическая вязь. О чем могла думать мама, обитая в этом музыкальном пространстве?..