Что таится за завесой - Харпер Л. Вудс

Внезапно он отодвинулся, прервав драматизм момента, когда мои глаза вспыхнули. Успокоившись, он со стоном вытянул ноги.

– Что ты делаешь? – спросила я, наблюдая, как он похлопывает себя по животу рукой.

– Иди ко мне, – сказал он со смешком, преобразившим его лицо, и все следы его серьезности, отражавшейся на лице всего мгновение назад, исчезли.

Я не стала отказываться, позволив его хорошему настроению смыть напряженность. Я подозревала, что такие мужчины, как Кэлум, не хотят быть уязвимыми. Я понимала: такие моменты, когда сквозь высокомерие и позерство проступает что-то скрытое, случались нечасто, и ими нужно дорожить.

Изогнув бровь, я многозначительно взглянула на его брюки. Я уже высказала свои мысли о его члене.

– Не бойся, Эстрелла, он не выскочит и не укусит тебя, – засмеялся он. – Клади голову на меня, и я буду рассказывать тебе сказку, пока ты не заснешь.

Это заставило меня задуматься. Единственная часть поместья лорда Байрона, по которой я буду скучать, – это библиотека, полная книг с историями и легендами. С описаниями приключений, которые пережили люди.

– Что за сказка? – спросила я, сузив глаза. – Про секс? Помни, что я могу ударить тебя прямо по члену.

– Эстрелла, обещаю: если дело дойдет до секса, ты сразу же поймешь. Укладывайся, – сказал Кэлум, снова похлопав себя по животу. – Это самая старая легенда из всех, которые я знаю.

Я придвинулась к нему и повернулась спиной. Прижалась одной щекой к его рубашке, вдыхая отчетливый аромат, который стал ассоциироваться у меня с Кэлумом. От него всегда пахло грушанкой, снегом, только что выпавшим ночью на лугу. Это походило на глубокий вдох пряной холодной эссенции, обжигающей изнутри.

Он укутал меня в свой плащ, согревая, и у меня опять не хватило духу возразить, что ему тоже холодно. Я знала по опыту – это так же бесполезно, как пытаться не вдыхать его аромат.

Кэлум поднял руку, нежно провел ею по волнам моих волос и тихо, напевно заговорил:

– Вначале не было ничего…

Он немного помолчал, и пряди моих волос выскользнули из его пальцев.

Когда Кэлум продолжил рассказ, голос его стал ниже, мягче, окрасился в лиричные тона. Я не сомневалась, что легенду, которую он так умело излагал, он знал хорошо. Ему рассказывали ее много раз на протяжении всей жизни, возможно отец, который научил его всему тому, чего нам знать не положено.

– Мир был пустотой – пустым пространством, без света, субстанций и теней. Мир был ничем – просто Хаосом, но в конце концов он устал от одиночества и использовал окружающую его тьму, чтобы создать Ильту – первородное существо ночи. Он влюбился в нее и в то, как она мерцала в созданных ею тенях. Они соединились и со временем создали сына, Эдруса, – первородное существо тьмы. Ильта и Эдрус сблизились, и Ильта почувствовала, что Эдрус стал ей ближе, чем Хаос. Тогда она оставила своего бывшего любовника – поменяла его на сына, – сказал он.

– Что она?.. – спросила я с растущим внутри возмущением – ведь он таки говорил о сексе.

– Во всем мире было всего лишь три существа, Эстрелла. Так что неудивительно, что семейных границ, какими мы знаем их сегодня, не существовало, когда эти трое создавали… ну, в общем, все, – сказал Кэлум, многозначительно постучав пальцем мне по носу. – У Ильты и Эдруса появилось двое детей. У их детей тоже появились дети, и у их детей тоже. Сотворение продолжалось и продолжалось, пока не появилось семь поколений Первородных и мир, каким мы его знаем. Они создали землю у нас под ногами, и горы, вздымающие вершины в небо, и море на окраинах Королевства, и все остальное, что нас окружает. От этих Первородных и произошло последнее поколение богов, которым люди когда-то поклонялись, пока не узнали правду.

– Первородные породили расу фейри? – спросила я, зевая и пытаясь удержать глаза открытыми. – Это то, во что верят фейри?

– Да. Они верят в Отца и Мать, но по-своему – не поклоняются им, как люди. Фейри верят, что Отец и Мать ждут, чтобы забрать их в загробное царство после окончания тринадцатого жизненного цикла. Но бремя выбора не давит на них во время пребывания в этом мире.

– А что случилось с самыми первыми Первородными? Почему они позволили, чтобы их детям поклонялись как богам, если этот мир создали именно они? – спросила я, повернувшись к нему и положив голову на бедро.

Я лежала на спине, глядя на Кэлума; он наклонился ко мне и нежно провел кончиками пальцев по моей щеке.

– Какая ты любопытная, – сказал он. – Я думал, ты уже спишь.

– Когда ты сказал, что расскажешь мне легенду, я не думала, что это будет что-то из запрещенных текстов! Я думала, ты и вправду расскажешь сказку на ночь. Как я могу уснуть, если ты говоришь о сотворении мира?

– Я буду иметь это в виду на будущее. Ведь вместо этой истории я мог бы рассказать тебе какую-нибудь историю о сексе. Вдруг я один из тех, кто читал о союзе Пери и Марата и празднованиях в честь их сына? Мы уже изучили наглядные пособия, и я уверен, что мы могли бы…

Он хмыкнул, когда я подняла голову и снова повернулась лицом к огню, устроившись у него на животе – просто не смогла заставить себя оторваться от него и от тепла его тела, согревающего мое почти замерзшее ухо.

– Беру свои слова назад. Ты скорее жестока, чем любопытна. Любопытная захотела бы воспроизвести эти моменты и выяснить, почему это так приятно.

– Ты не мог бы заткнуться или просто сказать мне, куда делись Первородные? – спросила я, застонав от раздражения его выходками.

– Они исчезли, детка. Никто не знает, куда они ушли и что с ними случилось. Только то, что они покинули этот мир и тех, кто в нем остался. Дети Первородных, известные нам как Древние боги, захватили власть. Они поставили себя на вершину иерархии и вели жизнь упадка и греха, – сказал Кэлум, а я прижималась к нему вопреки здравому смыслу.

Он говорил о городах с позолоченными крышами, о землях, которые боги создали в свою честь, и о храмах, где им поклонялись. Глаза закрылись, и сон наконец поглотил меня, а в голове плыли изображения каменных храмов.

20

Уютно устроившись, я глубже вжалась в окружающее меня тепло, потерлась лицом о его обнаженную кожу – во сне разошлись шнурки рубашки. И в этот момент раздался глубокий стон,