Путь солдата - Борис Малиновский

Мы ехали по шоссе. Судя по карте, в этом районе, примерно в пяти километрах слева от нас, был хутор. Мы повернули туда и заметили его издалека. Он был окружен повозками с лошадьми и без лошадей. Очевидно, тут пряталось население близлежащих хуторов, пока фронт минет эти места. Когда приблизились метров на двести, навстречу выбежала женщина. Оказалось, что и здесь – мы первые представители советских войск. Женщина тоже оказалась русской, остальные – латыши. Она уговорила нас переночевать и буквально стащила меня с лошади.

Не успели сойти с коней, как она спросила:

– А что вы делаете с теми, кто попал раненый в немецкий плен?

Не долго думая, я ответил:

– Ничего не делаем. Просто винтовку в руки – и шагай, воюй вместе с нами! Отличишься – орден заработаешь.

Тогда женщина добавила:

– Тут в лесу спрятался русский. Он был ранен, когда немцы взяли его в плен, был без памяти. Сейчас приведу его!

Минут через десять она уже возвратилась вместе с ним. Высокий, без кровинки на лице парень шел впереди нее. В обеих руках, вытянутых вперед, он держал по бутылке немецкого спирта, руки и тело колотила нервная дрожь. Мы успокоили его. Все вместе зашли в дом. Женщина выставила на стол всякую снедь.

Оба они работали на этом хуторе, где находилась конеферма богатого латыша, жившего в Риге. Теперь все хозяйское перешло в их распоряжение. Когда сели за стол, я спросил, откуда парень.

– Из Иванова!

– А где работали?

– На меланжевом комбинате!

Вот тебе раз! Нашелся-таки земляк! Он рассказал, что был ранен и контужен. Его в бессознательном состоянии подобрали немцы. Еще до того, как рана полностью зажила, отправили на работы в Латвию. Так очутился здесь и познакомился с этой женщиной. Они стали жить как муж и жена.

Утром ивановец вывел мне крутобокого, черной масти, здоровенного жеребца. Я ему оставил свою замученную лошадь. На прощанье сказал:

– Как только появятся представители нашей власти, найди их и расскажи все, как было. Если направят в действующую армию, воюй так, чтобы тебя наградили. И все будет хорошо!

Я поверил в его рассказ и дал ему чистосердечный совет. Жалею, что не записал фамилию – и на этот раз, хотя конец войне и близился, о завтрашнем дне мы тогда еще не думали. Было ясно одно: надо быстрее гнать фашистов с нашей земли! А они еще огрызались, пытались запугивать нас.

Когда выехали на шоссе, с которого свернули на хутор, оно было усеяно листовками. На каждой – цветной рисунок – чудовищный взрыв – и написано на русском языке примерно так: солдаты и командиры Красной Армии! Не продвигайтесь дальше. Иначе мы применим новое оружие небывалой разрушительной силы!

Мы посмеялись: хотят запугать каким-то несуществующим оружием! Ведь если б оно у врага было, разве стал бы он медлить!

Сейчас-то я знаю, что немцы пытались сделать атомную бомбу и их угрозы были близки к истине.

Мое пребывание в должности начальника разведки полка было недолгим. Майор Феонов выполнил свое обещание. Как только появился офицер, присланный из резерва на место капитана Белого, Феонов направил меня в дивизион капитана Кудинова. Войска 1-го Прибалтийского фронта подходили к Риге. Сопротивление немецких войск усилилось. Я нашел Кудинова утром на НП дивизиона. Он разговаривал по телефону. Тяжело ранило командира взвода управления одной из батарей. Капитан приказал отправить его в санчасть полка. Кончив разговаривать, поздоровался со мной, потом дал распоряжение связисту соединить его с начальником штаба дивизиона:

– Командира взвода управления первой батареи тяжело ранило. Напиши на него наградной лист – сегодня же!

Потом, как бы оправдываясь, сказал мне:

– Человека чуть не убило. Подвига он не совершил, но разве пролитая кровь не заслуживает награды?

Я поддержал Кудинова, хотя знал: в первые годы войны так не поступали.

– Второго человека теряю,- продолжал Кудинов, – вчера капитана Антипова на повышение взяли. Вот ты и примешь его первую батарею! – И объяснил обстановку и задачи для батареи.

Всю первую половину дня я был очень занят. Полазил по переднему краю. С НП в стереотрубу обнаружил две пулеметные точки. Они, как и наспех вырытые траншеи, были плохо замаскированы. Не те стали гитлеровцы!

Потом пошел на огневые позиции. Многие бойцы мне были знакомы (это же родной дивизион Новикова)[22], сколько дорог с ним пройдено!

Когда возвращался обратно на НП, ноги мои едва шагали, а голова словно налилась свинцом. Сказывалось напряжение последних дней: спать почти не приходилось. Казалось, никогда не дойду до передовой.

Близкий разрыв и град осколков вывели меня из этого состояния. Броском прижался к земле. Усталости как не бывало! Мгновенно осмотрелся. Неподалеку зияла глубокая, еще дымящаяся воронка. Что есть силы бросился в нее. Обстрел продолжался. Снаряды рвались кругом, раня землю, калеча деревья, забивая звоном уши. "А если меня сейчас убьет?" – промелькнуло в голове. По старой привычке, шел один. "Оказаться к концу войны без вести пропавшим? Нет уж!" Тело мое сжалось в напряженном ожидании, голова автоматически втягивалась в плечи при каждом разрыве: сознание воспринимало только то, что свистело, рвалось, било по деревьям и земле.

Когда обстрел кончился, я поднялся и побежал на НП. Откуда силы взялись! Наверно, только на войне да в минуты крайних напряжений человек понимает, что его силы во много раз больше тех, на которые он привык рассчитывать в своей обыденной жизни!

Основные цели на немецкой передовой я успел пристрелять вечером. По координатам, присланным из штаба, подготовил данные для стрельбы по немецким батареям. Гитлеровцы ответили минометным огнем по передовой, не причинившим нам вреда: наш НП они не сумели обнаружить.

К ночи у меня все было готово к началу артподготовки. Теперь – отдохнуть…

Рано утром заговорили "катюши". Их голос был условным сигналом для всех батарей нашего участка фронта, где намечалось решающее наступление на Ригу. Пора начинать.

– Батарея, цель номер один, двадцать снарядов на орудие, беглый огонь!

Засвистели снаряды. Немецкая передовая покрылась взрывами. В такт им часто-часто задрожала земля.

– Батарея, цель номер два, двадцать снарядов на орудие, залпами, огонь!

Взрывы заслонили пулеметное гнездо во вражеской траншее. Снаряды продолжали молотить по нему.

Загрохотало кругом. Обстрел нарастал с каждой минутой. Мощно колебали воздух долетающие до нас звуки выстрелов сотен орудий. "Вот она, расплата! Это за Леву! За мать с полузамерзшими на болоте детьми и сожженные белорусские и тифозные курские деревни! За окровавленные настилы болота Сучан! За безвременно состарившуюся женщину, так неистово целовавшую мои солдатские сапоги! За страдания отца, матери, Лели!" Скоро стрелковые полки пойдут в наступление. Я перенес огонь вглубь, чтобы парализовать артиллерийские и минометные позиции противостоящих немецких батарей. Почему-то вспомнился вдруг 1941 год, элеватор под Калининой, ясно видимые вспышки выстрелов немецких минометов и наши – молчащие пушки. А теперь все было наоборот! Пришел на нашу улицу праздник!