Дневники 1914-1917 - М. Пришвин

В это время мне представилось, будто и я бегу за головой куда-то далеко по всему городу и настигаю, настигаю и уж готов схватить его, как вдруг нашел необыкновенно высокое австралийское дерево с совершенно голым стволом, и голова вдруг по дереву наверх, и там из листьев раздался надо мной его хохот:

— Что поймал, что достал?

Когда у нас желают повеселее провести время за чаем, то начинают обыкновенно рассказывать что-нибудь о городском голове. Стоит одному начать, как другой продолжает и так каждый скажет что-нибудь смешное о городском голове. Предмет насмешек его язык: «Не дражните меня ею!»

Когда скажешь в провинции, что в литературе есть такой спор о гоголевских типах, будто Гоголь силою своего дарования заставил верить в их существование, а на самом деле их никогда не было, то слушают в изумлении: чем занимаются теперь в литературе.

— Да они и сейчас все существуют и размножаются. И если же скажешь: — А городской голова?

Внутренний немец в настоящее время… Сидим в ресторане «Альпийская Роза» и выпиваем из кувшинчика, коснулись войны, а человек с фронта приехал.

— Ну, как дух?

— Дух чудесный!

— У болгар, говорят, скверный дух.

— А у немцев! У-у! Тут идея такая: перевести этого немца к черту совсем.

— Немца… а как же внутреннего.

— Внутренний тоже теперь безопасен: окружен, подобно внешнему, первая блокада прогрессивная, за блокадой следит демократия, за демократией следит народ, негде ему, носа теперь просунуть некуда.

Приезжал генерал с продажными звездами, обходил дома богатых купцов в сопровождении полиции и продавал звезды в пользу какого-то Петроградского благотворительного учреждения от 25 р. за звезду и выше — до тысячи. Диплом на право ношения звезды на груди генерал обещался дослать. Многие покупали звезды, одни по тщеславию, другие, чтобы отвязаться, у третьих было заведено, как покажется благотворитель-генерал — давать без прекословия, не раздумывая. Звезд купцы понакупили очень много, и генерал увез многие тысячи. И вскоре уже тому-другому приходят дипломы на право ношения звезды, как вдруг всех звездоносцев пригласили к судебному следователю, отобрали показания о благотворительном генерале и звезды стали отбирать назад.

— Что же, генерал был ненастоящий? — спросили звездоносцы.

— Нет, генерал был с полномочиями.

— В чем же дело?

— Дело в том, что денег-то он не довез.

— Зачем же тогда звезды отбирать?

— Так деньги же не дошли.

— Ну, что же, что не дошли: я же их заплатил. Или генерал без полномочий?

— Нет, генерал был с полномочиями — и так далее: про белого бычка.

10 Февраля. Пепел. Откровение снов. Пепельный город (Петербург), а в нем есть какая-то широкая улица к Неве, на этой улице много светлее и не так пепельно, и мостовая на ней не асфальтовая, а костяная, черными и белыми шашками, дома украшены статуями стариков в черном, юношей и девушек в белом. И будто бы улица эта мне знакома давно и не раз я проходил по ней к одному дому. Там, в этом доме я не раз будто бы и бывал, но только тайно. А теперь я открыто вхожу и меня встречает открыто она, к которой я тогда пробирался только тайно: она теперь пепельная, волосы с проседью. Мы с ней долго говорим о чем-то совсем нам постороннем, и сил не хватает ни у меня, ни у нее вспомнить о старом. И вот ее комната, куда она почему-то пошла сейчас умываться, я один остаюсь и, глядя на комнату, думаю: но если бы тогда, тогда я мог так свободно войти в ее комнату. Боже, какая цена, какая жизнь! нет, я и сейчас ей скажу, я напомню ей старое, сейчас она войдет и я начну…

(Переживание во сне того момента действительности, когда с раскаленным воображением, прибежав на свидание, вижу ее, целую и чувствую, что это не она, не та, но заставляю себя верить, что это та, это она).

Иконографический сюжет: Сер. Вас. Кожухов — лицом совершенно икона и в то же время человека может без рубашки оставить. Явился к губернатору с подрядом сапоги доставлять на армию. Вошел и прямо стал молиться… Понравился этим. Устроил, закончил. Нет еще, — говорит, — не закончено. — Как? — Помолимся! Стал к иконе и стал молиться, и губернатор стал за ним и тоже стал молиться. И так долго стояли. Один из непременных членов вошел, было, и остановился в дверях: видит, старик молится и за ним стоит губернатор. Так он достиг того, что товар его не подлежал секвестру [195], и благодаря этому он мог продавать по огромной цене свой товар, ничего не дав армии.

А то сделает так при договоре: когда бумага подписана, вспомнит, что денег в кармане нет, не переписывать бумагу, даст расписку, а потом не отдает.

Открытый жулик. Васильев-комиссионер: я медник, без меня не спаяете.

Селиверст — леший из Ивановки, веселый, со слезой… у него большая родня: матка 90 лет и самая младшая — барышня. Грабят всей родней. А та часть деревни Ивановки, где он живет, называется «Тула» — со всей Тулой грабить является. Всё грабят: борону изрубили и зубья за икону спрятали.

Родная кровь! — когда я вошел меня приветствовали: это не барин, это родная кровь!

Маклер Мих. Мих. Ростовцев, не лишенный движения чувств, елецкий.

Сравнить жулье еврейское и русское.

Анекдот: на том свете спрашивают русского солдата при входе в рай, как умер. — Убит на войне. — Проходи! — За русским входит француз. — Как умер? — Убит на войне. — Врешь, у вас без перемен! — и прогнали.

15 Февраля. Если Вы на рынок выносите то, что обыкновенно люди не продают, то за эту диковину дают вам высшую цену. Но как только непродаваемое стало производиться на рынок — цена ему истинная — грош. Вот почему так много талантливо начинающих и мало настоящих, до смерти поэтов.

16 Февраля. Ивановское жулье. Деревня Ивановка, а та часть ее, где живут главные воры и все поголовно жулье, почему-то называется Тула. И в этой Туле все ворованное, все со стороны, а от себя живет только курица.

— Ищу человека, чтобы сделал дело по совести.

— Не верю в существование такого человека! Излукавились люди в отношениях до полного истощения.

Любовь одна: к семье, к обществу, человеку, Богу: это чувство.

22 Февраля. Вода, вода! Снег рассыпчатый, снег без осадки, ступишь и провалишься до земли. Прилетели скворцы. Вода пошла через плотину. Спешите прокопать спуск. Послали в починку плуги и сохи. Стали наседки квохтать.

1-й день поста. Грустный понедельник.

Разобрать бы хорошо: почему русский человек, каждый в отдельности — жулик, вор, пьяница, вместе взятый становится героем. И куда, например, годится хромоногий Евтюха в миру?

Кто-то из иностранцев сказал, что Россия не управляется, а держится глыбой.

23 Февраля. Изменится наша жизнь, если изменятся люди. Дело, которое делается обывателем в настоящее время, похоже на охоту или на картежную игру. Живет он, собственно, в своей семье, а выходит на улицу поживиться. И общественное дело он делает, как свое охотничье. У <него> нет интереса ни к чему, если в том нельзя поживиться. И души этих законченных людей невозможно изменить никакими законами. Нужно к их делу допустить других людей с чувством общественности, тогда все изменится.

Нужно так изучить местную жизнь, чтобы сказать определенно: каких именно людей можно допустить, сколько их — для деревни и для города.

За настоящую жизнь эту жизнь в провинции никто не считает, а как бы за переходное состояние. И делаются дела здесь как бы украдкой: сделали — ладно! и там как бы ни сделал, здесь свидетеля нет, да и так здесь, на черном ходу полагается: вот, мол, пройдет война, и выйдем в гостиную, там будет все по-другому.

В этой войне мерятся между собой две силы: сила сознательности человека и сила бессознательного. Мы русские — сила бессознательная, и вещи наши на место не расставлены. Когда нам улыбается счастье, мы готовы верить в свое бессознательное, когда неудача, мы взываем к порядку: нет порядка, значит, нет сознания.

NB. Наша радость бессознательная: подымаются неведомые края и срединные лоскуты нашей земли — так страна <получает> незаслуженное? А может быть, и заслуженное: кто оценил, кто знал цену пролитых в юности слез над этими печальными полями.

А то радость порядка, радость и сила чисто выметенного двора, оглянулся — двор выметен: радость. Иногда завидуешь немцам: за что им дана эта радость порядка, чем они эту радость заслужили? Всматриваемся — ничем, они пропустили наше мучение и прямо перешли к достижению… и не хочется взять это и перейти к этому из-за скуки.

Так все сложно, так редко сияет то, из-за чего стоит хлопотать, выметать — а у них поставлено.

В конце концов: мы заслужим порядок, закон, мы поставим вещи на свое место, а немцы потеряют это, но зато получат вкус и радость глубины, потому что счастье и несчастье только две меры жизни, одна в ширину, другая в глубину.