Чья-то любимая - Лэрри Макмуртри

– Я знаю, ты считаешь этот фильм ужасным, но в нем есть немало хороших мест, – твердила Джилл. – Тони знал, как снимать живое действие, он это здорово умел. В конце концов, он не зря получил своих четырех «Оскаров».

Я не мешал ей болтать. Лично у меня никакой особой симпатии к этому старому козлу не было. Тони был твердым, как гвозди, и эгоистичным, как младенец. Теперь, когда он больше не будет стоять у нас на пути, продать его фильм – и мой тоже – будет гораздо легче.

Двое моих помощников сумели отснять довольно много кадров, где Тони запечатлен в его любимых костюмах цвета хаки, с крохотным шарфиком на шее. На этих кадрах Тони с любовью созерцал своего нового слона. Наш небольшой документальный фильм можно было бы даже считать своего рода элегией Тони Маури – одной из легенд Голливуда. Большая часть отснятой пленки была как раз то, о чем просил Бо – «мондо биззаро». Кроме того, там были кадры с Бак-лом и Гохагеном в окружении их девок, настолько впечатляющие, что, как только наш фильм выйдет на экраны, в каньон Туджунга, возможно, бросится целая армия феминисток, чтобы кастрировать их обоих.

Посреди ночи до Джилл вдруг дошло, что я не очень-то подавлен случившимся с Тони.

– Тебе его совсем не жалко, – сказала Джилл. – Он, бедняжка, даже не дождался, когда его фильм выйдет на экраны, и не сможет его увидеть, а тебе на все наплевать. Я не хочу быть с тобою.

Джилл поднялась с постели и начала собирать свою одежду. Мне это действовало на нервы. У Джилл была привычка убегать вот так от меня, и я от этого уже устал. Конечно, она и не собиралась уходить навсегда. Просто она таким способом пыталась хоть на несколько дней смутить мой покой, может быть, надеясь вызвать у меня больше внимания к собственной персоне.

– Послушай, – сказал я. – Я ведь его практически не знал. Он был старым и умер за работой; на мой взгляд ему просто повезло. А ты – единственный человек, кто вечно стонет из-за всех этих старых режиссеров, которых не хотят больше брать на работу. И сидят эти старперы у себя в особняках, если, конечно, еще не продули все свои денежки вместе с этими особняками. А Тони Маури повезло проработать до самого последнего дня в его жизни. К тому же он был слишком тупой и так и не смог понять, что его фильмы уже давным-давно никого не трогают.

– Меня они трогали, и даже очень, – сказала Джилл. – Просто Тони был чуточку старомодным, только и всего.

– Думай, как знаешь, только ложись и спи. Интересно, куда это ты собираешься в такую рань?

– Не знаю, – ответила Джилл, и начала упаковывать чемодан.

С меня хватит! Я встал с постели и швырнул чемодан в кладовку, а вещи Джилл разлетелись по всей комнате. После этого я силой затолкал ее в постель.

– С меня твоего ребячества во как довольно! – сказал я. – Ни к чему тебе отсюда убегать только потому, что кто-то умер. Ложись и постарайся хоть немного поспать.

– Смерть меня больше не расстраивает, – сказала Джилл. – Возможно, ты и прав. Возможно, Тони повезло. Меня расстраивает не это. Меня расстраиваешь ты.

– Со вчерашнего дня я ничуть не изменился, – сказал я.

– Это верно, – сказала Джилл. И стоило мне на миг ее отпустить, как она тут же вскочила. – Ты ничуть не изменился с той самой ночи, когда я увидела тебя в первый раз. Ты нисколько не любишь наше дело, и ты нисколько не любишь меня.

– Я могу тебе простить, что ты не любишь меня, – добавила Джилл. – Я не очень-то подходящий объект для любви, даже если бы ты обладал способностью любить, каковой у тебя, конечно же, нет.

Джилл взглянула на меня, покачала головой и начала собирать свои вещи.

– Ясно, – сказал я. – Пусть, как ты говоришь, я не люблю тебя. Но ведь считается, что я наверняка должен любить эту долбаную кинопромышленность?

– Верно, – сказала Джилл. – В противном случае надо из нее уйти. В ней и без тебя слишком много умников. Может, их всегда было достаточно; может, их никогда и не убудет. Но лично я считаю, что спать с одним из них – просто мерзко!

– Тони Маури был просто посмешищем! – закричал я. – Может быть, не таким уж посмешищем, как твой дорогой друг Джо Перси, или твой однокашник Хенлей Баудитч, этот полусумасшедший оператор. Но все равно Тони был посмешищем. Единственное, что у него было, так это его умение хорошо соображать в бизнесе. Ты, что, подняла весь этот шум из-за того, что подумала, будто я сомневаюсь, что он был настоящим художником?

Джилл вздохнула.

– Не думаю, чтобы он был истинным художником, – сказала она. – Он был просто ремесленником. Но он отдавал своей работе всю душу и свое дело очень любил. И вот здесь как раз и кроется то, что огорчает меня в тебе. Ты называешь себя продюсером, а мастерства у тебя – ни на грош. Ты даже не можешь как следует делать то, что умеют эти твои ребятишки, скажем, сфокусировать кинокамеру.

– О! – воскликнул я. – Значит, теперь стало преступлением, если у человека нет страсти к творчеству?

– Нет, это не преступление, – сказала Джилл. – Возможно, ты был мастером в футболе, и перестал им быть, потому что повредил себе ногу. А в этом случае было бы несправедливо тебя в чем-то винить. Но как бы то ни было, стыдно не уважать мастеров своего дела. И еще более стыдно быть таким, как ты, – талантливым, но циничным.

– Нет у меня никакого таланта, – сказал я. – Талант – самое неискреннее слово в английском языке.

В руках у Джилл была кипа ее носильных вещей. Я наклонился, насколько это было возможно в постели, вырвал их у нее из рук и раскидал по комнате. Джилл только пожала плечами и ушла в ванную. Когда она вернулась, на ней был купальный халат. Джилл резко покачала головой – я этот ее жест уже стал ненавидеть.

– Я в тебе просто ошиблась, – сказала Джилл. – Когда я познакомилась с тобой в Нью-Йорке, я подумала, что еще ни разу не встречала человека, которому хочется столь многого. Именно это меня в тебе и привлекло – то, как сильно тебе всего хотелось, включая и меня, наверное. Эта твоя жажда всего была очень притягательной.

– Только сейчас эта привлекательность уже износилась, – сказал я.

– Да-а, потому что тебе хочется только того, что легко достается, – сказала Джилл. – Того, что дешево. Прекрасно, когда человек хочет быть продюсером, если он при этом собирается сделать все, чтобы стать продюсером великим, как, скажем, мистер Монд. Я бы ничего не имела против, если бы тебе хотелось стать великим хоть в чем-нибудь, – скажем, в торговле тракторами, в игре в покер, в чем угодно! А ты такой же, как и многие другие: тебе надо выиграть как можно быстрее, а чистое это дело или скользкое – не важно!

Джилл прошла мимо меня прямо к двери.

– Больше всего я хочу, чтобы мне удалось стартовать, – сказал я. – Имеешь ли ты хоть малейшее представление, как трудно в этом деле начать, если до сих пор все, чем ты занимался, был только футбол? Ведь я приехал из Плейнвью, из штата Техас.