Мечты о свободе (ЛП) - Сент-Клэр Келли

— Роско, — отвечаю я.

— Я… я просто хотел выразить соболезнования насчет кончины Аквина. Он был дорог тебе.

Я резко втягиваю воздух. Дорог мне? Аквин был для меня всем: другом, отцом, тренером и наставником. Горечь пенится во мне, и это не имеет никакого отношения к словам Роско. Мне надо дать ему понять, как его действия повлияли на Аванну.

— Знаешь, что мать сказала мне, прежде чем выпрыгнула из окна?

Я никому этого не говорила. Стол погрузился в тишину.

Я говорю достаточно тихо, что никто другой не услышит меня:

— Она сказала, некоторые люди ломаются под давлением, а другие лишь сгибаются и быстро оправляются, — я встаю из-за стола. — Интересно, какой бы была жизнь, если бы Аванна не сломалась.

Понимая, что я вот-вот сорвусь, я размашистым шагом ухожу из столовой.

Я зла на Роско. Я зла на Аванну, потому что каким-то образом она заслужила кроху жалости от меня, и я зла на себя, что так по-детски отреагировала. Было несправедливо винить Роско, и я понимала это. Откуда ему было знать, что единственный момент приведёт к такому хаосу?

Моя мать сделала свой выбор. Как и Аквин с Хейсом сделали свои. И всё же боль и гнев метались во мне, усугубляясь скорбью от потери Аквина и Малира, и это отразилось на моём единственном живом родителе.

Я вывожу дромеду на улицу и галопом несусь к озеру Авени.

Когда я возвращаюсь, дым уже хлынул в небо. Джован ждёт у меня у конюшни.

Его глаза с недоверием оценивают дромеду. Я спешиваюсь и начинаю чистить кобылу. Я немного загоняла её.

Джован прислоняется к стене стойла.

— Нам надо поговорить.

На секунду моя рука, в которой я держу щетку, замирает, но потом я возобновляю равномерное вычесывание.

— О чём?

Он фыркает.

— Сама знаешь о чём. О нас.

Страх наполняет каждую клеточку меня. Я знала, что это грядёт. Мы были предназначены друг другу. Я чувствовала истину этого всем сердцем, но…

— Джован, я люблю тебя…

— Но этого недостаточно, — едко говорит он.

Я резко дергаюсь от слов и перевожу на него пристальный взгляд, гадая, специально ли он выбрал эти слова. Его не было рядом, когда моя мать произнесла их. Совпадение шокирует меня до глубины души.

Я не как моя мать.

— Этого достаточно для меня, — говорю я. — Этого всегда будет достаточно.

Он знает, что и здесь присутствует «но».

Я откладываю щётку.

— Я…

Он вскидывает обе руки, и я захлопываю рот от паники, стоящей в его глазах.

— Выслушай меня. Я не уверен, рассматривала ли ты возможность, что мы может править обоими мирами.

Сердце опускается. Я обдумывала наши варианты. Мы могли пойти только по одному пути.

— И где мы будем жить?

— Половину времени в Гласиуме, половину здесь. Такого раньше не было, но мы сможем наладить это.

Неужели он не видит, как сильно нужен мне?

— Это слишком шатко. Это даст возможность заговорщикам создать большую напряжённость в наше отсутствие. И, как мне кажется, это вызовет недовольство у людей.

Черты его лица сглаживаются, и мне ненавистно, что он так поступает со мной.

— И я просто должен ждать, как долго? Пока ты не решишь, что хочешь меня?

Я делаю шаг вперед, а он отступает на один назад.

— Всё совсем не так, — я кладу кулак по центру груди. — Ты понятия не имеешь, как сильно я хочу тебя. Как сильно нуждаюсь в тебе.

— Как сильно ты нуждалась во мне, чтобы притязать на Осолис?

Это было подобно пощечине. Я знала, как он страдает, но неужели он думает, что я просто собираюсь убить предыдущую Татум и затем оставлю свой народ в затруднительном положении? Я тоже сглаживаю свои черты, и вижу вспышку в его глазах, когда делаю это.

— Давным-давно именно ты читал мне нотации по ответственности. И именно это я теперь и делаю! Я не могу оставить их сейчас.

Ему надо было услышать меня! Стоящая в конюшне дромеда бьёт взволновано копытом от наших повышенных голосов.

Слова Джована бурлят в моём сознании. Неужели он, в самом деле, думает, что я использовала его, чтобы заполучить желаемое? Я жду, пока он извинится. Спустя несколько секунд я осознаю, что он и не думает извиняться. А я отказываюсь говорить, пока не услышу его извинений.

Ещё некоторое время мы обменивался нейтральными взглядами. Всё кончено? Вот так запросто?

«И я просто должен ждать, как долго? Пока ты не решишь, что хочешь меня?»

Он не будет ждать меня. Так что нет смысла вести разговоры. Я изучаю его точеные черты лица. Его красивые, всё понимающие глаза, которые когда-то пугали меня. Изгибы его груди, на которую я клала голову больше раз, чем могу сосчитать.

И я задаюсь вопросом, когда мы перестали разговаривать или, вне зависимости от этого, на каком-то этапе мы поняли, что разговоры не изменят нашего будущего.

* * *

На следующее утро, ещё до завтрака, он покинул дворец.

В чём смысл этого, если я могу пережить отсутствие чего-либо, только не Джована? Я никогда не заслуживала его, и он осознал это. Слишком поздно. Ночью я засыпаю в слезах, а в течение дня сдерживаю их.

— Поверить не могу, ты наблюдаешь за этим, — шепчет Оландон мне на ухо.

Мы сидим на возвышенной платформе, выходящей на задний двор, где в настоящее время разыгрывается миллионная сцена трагической пьесы. Я сама в это поверить не могу.

— Сатум Джерин посоветовал нам продолжить как можно более привычный образ жизни.

Он смеётся исподтишка, а я игнорирую его, смотря на дурацких придворных.

Я вздыхаю с облегчением, как только объявляется антракт. Но шум вскоре прерывается негромким говором.

На короткий миг я чрезвычайно благодарна за небольшое волнение. А потом вижу источник этого. Огеорг, жирный Сатум по Ресурсам — мой самый нелюбимый Сатум — поднимается к сцене. Я фиксирую взгляд на толстом Сатуме. Дефицит продовольствие в Осолисе, похоже, нисколечко не повлиял на него. А если точнее, он неплохо нажился на голоде моего народа.

— Вам есть что сказать, Огеорг, — призываю я.

— Да, Татум Олина. Я хочу обратить ваше внимание на узника, которого морят голодом в темнице.

Хейс всё ещё находился там. На какое-то время я оставила его там гнить. Я не разрываю зрительный контакт с Огеоргом.

— Я нахожу довольно интересным, что вы вообще бывали в темнице, Огеорг.

Мужчина бросает взгляд на придворную аудиторию. Я ждала этого момента.

— Ландон, проследи с кем он поддерживает связь.

— Просто проходил мимо, — ухмыляется Сатум.

Это лучшее, что у него есть? Хейс, голодающий в темнице?

Я улыбаюсь Огеоргу, медленно спускаясь по изогнутым ступенькам, ведущим из королевской ложи. Моя синяя мантия, выбранная Грехом — который потребовал, чтобы я сдержала своё обещание и сделала его своим камердинером — развевается передо мной.

— Какое упущение с моей стороны, — говорю я, когда приближаюсь к Огеоргу. — И как мило с вашей стороны указать на это.

— Я не поэтому пришёл, Татум Олина. Я не могу молчать. Узник рассказал мне, что вы убили Аквина. Я уверен, что это не может быть правдой, — он самодовольно улыбается.

Я вижу триумф в глазах Огеорга и понимаю в чём состоит его истинный план. Он выклянчил историю о смерти Аквина прямо с губ Хейса. Полная ложь, хотя Сатум принял её за правду.

— Вы, конечно же, не убивали всеми любимого в Осолисе Аквина.

Огеорг правдоподобно инсценирует потрясение. Среди придворных раздаются ахи и звуки возмущения — без сомнений, со стороны его приверженцев.

Я нахожу это очень скучным.

— Брат, — выкрикиваю я. — Я забыла, не напомнишь, кто вонзил нож в спину Аквина, — прошу я.

— Узник из темницы, — отвечает он. — Мужчина, которого ты моришь голодом.

Я пристально смотрю на Огеорга с кроткой улыбкой.

— Ах, да. Теперь вспомнила. Стража!

Два солдата спешат ко мне. Огеорг напрягается.

— Пожалуйста, приведите узника Хейса ко мне, — говорю я.