Лиловый рассвет - Александр Быкадоров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уже взяв разгрузку с кобурой и спинными ножнами для меча, Ян вспомнил про складной меч, который был вручен ему бывшим другом. Ян достал мечь сумки, аккуратно положил его в карман разгрузки — вместо одного из магазинов для автомата. Но и обычный термомеч лежал рядом с сумкой. Гарвич забрал у него меч после драки с Мишелем. Так откуда он здесь? Видимо, Гарвич отдал его Сюзанне, пока Ян не видел. Так может, складной меч — не нужен? Лучше там будет «рожок» с патронами? Но интуиция подсказывала взять — и Ян послушал её.
Был ли он теперь бывшим, его друг Мишель Россини? Он никак не мог поверить в то, что Мишель, потратив всю свою сознательную жизнь на борьбу, теперь вот так, поддавшись любовным чарам, отклонится от выбранного им курса и предаст всех.
Ян уже собрался выходить. Но проснувшаяся Сюзанна, быстро встала и догнала его у самых дверей. Она нежно развернула к себе и обняла, положив голову ему на плечо.
— Скажи мне, что вернёшься, — прошептала она, — Я хочу увидеть тебя снова, после боя. Не могу верить, что потеряю тебя сразу, как найду.
— Я вернусь, — ответил Ян и поцеловал её в губы, словно отвечая: «Я вернусь. Всё будет в порядке…»
Подбадривая Сюзанну, он сам не верил своим словам.
Он отправился на склад вооружения, получил обмундирование: бронированный костюм, настроенный тактический шлем, личный пистолет, а остальное оружие уже ждало его в десантном челноке. Здесь было около двадцати офицеров, среди прочих он заметил и Мишеля, но тот сделал вид, что не знает Ян. Ну и чёрт с ним, подумал Ян.
Переодевшись, он отправился на нижнюю палубу ангарного отсека. Та уже была забита народом. Люди суетились, готовясь к боевому вылету. Возможно, к тому вылету, который мог стать последним и в их жизни. Ян и сам не верил в благополучный исход сражения и мысленно готовился к смерти.
А на верхней палубе стоял Джон Гарвич, готовый произнести свою напутственную речь перед бойцами. Он поднял руку, и, используя микрофон, попросил внимания. И пять тысяч человек, не считая командиров и пилотов челноков, как один устремили своё внимание на этого человека, вершившего историю в данный момент.
Гарвич начал:
— Друзья! Наконец-то настал тот день и час, когда мы можем говорить о начавшейся расплате за все наши страдания. Мы были рабами, но теперь пришло время сбросить с себя ярмо изгоев и ярлыки социально опасных элементов!
Гарвич сделал паузу, стараясь получить эмоциональный ответ от толпы, и та, вроде бы, ответила ему положительно, хоть и молча — эмоции людей всегда чувствуются подспудно, для этого не нужно быть телепатом.
Потом он продолжил:
— Мы были рабами всё это время. Азурская Служба Безопасности, поправ все коммунистические идеалы, провозглашённые Советом, фактически создала класс униженных и лишённых всех гражданских прав людей. Служба, в действительности ставшая во главу власти, узурпировав народовластие, подмяла под себя сферы жизни человечества, скрытно милитаризовав общество. Но даже этого ей было мало. Ей потребовалось поработить целую планету, десять миллиардов людей, десять миллиардов людей навсегда приковать к собственной тверди и накрыть их планету ракетным саркофагом, обвинив их в излишней тяге к агрессии. Я говорю о планете Земля — о планете, познавшей на себе всю ложь и лицемерие самой гнилой и самой опасной службы во всей системе Азурской власти. Мы должны положить конец этому. Мы должны положить конец бесправным репрессиям и унижению населения. Мы должны отрубить голову чудовищу, заполонившему своими щупальцами все сферы нашей жизни. И сегодня мы, земляне, ведём вас в бой. В бой за светлые идеалы, которые были бесчестно попраны серыми ботинками «эсбэшников».
Он опять сделал паузу и продолжил свою речь:
— Но я не говорю вам об «эсбэ» как о чём-то безликом. Мы все знаем, кто правит этой фактической армией. Я говорю о Варезе Тильмосе! Именно он, а не Совет, фактически управляет Азуром. Именно его происками мы стали теми, кем являемся. Именно его происками одних людей теперь превозносят до небес, а других, настоящих трудяг и простых граждан, теперь не считают даже за насекомое, недостойное лучшей жизни наравне со своими бывшими товарищами. Именно его происками вы были вычеркнуты из жизни, вас предали ваши друзья, отвернувшись от вас, как от мерзких тварей. Ваши женщины теперь вкушают плоды любви не с вами, а люди, всегда восхищающиеся вами, в одночасье стали ненавидеть и презирать вас.
В этот момент справа от Гарвича включился заранее приготовленный проектор, который изобразил портрет Тильмоса под самым потолком ангарного отсека. И как только это произошло, зал наполнился возгласами гнева и ненависти. Ян посмотрел по сторонам: практически все изрыгали громогласные проклятия в сторону главы СБА. Лишь справа от него один солдат остался безучастным, и всё так же спокойно стоял, сложив руки на груди. Ян немного наклонился в его строну и спокойно сказал:
— Ну всё, теперь у нас есть главгад.
Тот лишь немного рассмеялся и подметил:
— Это точно.
Возможно, решил Ян, это было и правильно, что Гарвич решил персонифицировать врага. Может быть, это придаст восстанию некую осознанную цель. Но Гарвич, прервал его мысли, продолжая свою речь:
— Я назвал вас друзьями, но мне кажется, что я ошибся! Мы — больше, чем друзья, мы — братья! — при этом он вскинул в руки в жесте, словно желая обнять сразу всех.
И зал снова взревел, но теперь уже одобрительными возгласами. И теперь Гарвичу требовалось говорить громче, даже используя микрофон:
— И теперь я говорю вам, как братьям: этот день решает всё! Давайте же сейчас, глядя друг другу в глаза, поклянёмся не возвращаться без победы. Помните: наша победа — это победа тех людей, которые до сего момента продолжают томиться в рабстве на Галероне и Земле, на Посквете и Перикогне. Да мало ли таких планет! Мы должны победить и остаться в живых, иначе в нашей победе будет мало смысла. Так давайте же сделаем это сейчас.
Гарвич сжал кулак на правой руке и начал скандировать в микрофон:
— Клянёмся! Клянёмся! Клянёмся!.. — при каждом повторении он вскидывал кулак.
И все пять тысяч, как один, стали вторить ему:
— Клянёмся! Клянёмся! Клянёмся!.. — также вскидывая кулаки.
Общее скандирование пробрало Яна до мурашек — такой живой эпичности он не мог
