Повседневная жизнь средневековой Москвы - Сергей Шокарев

Разные источники свидетельствуют, что были мужья, которые не гнушались продавать жен для утех другим мужчинам. Об этом сообщает, например, Р. Ченслор: «С другой стороны, есть много таких, которые сами продают себя дворянам и купцам в холопство… А некоторые так даже продают своих жен и детей в наложницы и слуги покупателю». Швед П. Петрей, неоднократно бывавший в России в начале XVII века, пишет: «Когда бедные и мелкие дворяне или граждане придут в крайность и у них не будет денег, они бродят по всем закоулкам и смотрят, не попадется ли каких-нибудь богатых молодчиков, и предлагают им для блуда своих жен, берут с них по два и по три талера за раз, смотря по красивости и миловидности жены, или как сойдутся в цене. Муж всё время ходит за дверью и сторожит, чтобы никто не вошел, не помешал и не потревожил их в таком бесчестном и распутном занятии»{337}. Это известие можно было бы посчитать выдумкой недоброжелательного иностранца, однако оно подтверждается вполне авторитетным отечественным свидетельством.

В 1622 году патриарх Филарет в послании тобольскому митрополиту Киприану осуждал бесчинства, творившиеся в Сибири: «Многие служилые люди, которых воеводы и приказные люди посылают в Москву и в другие города для дел, жен своих в деньгах закладывают у своей братьи у служилых же и у всяких людей на сроки, и те люди, у которых они бывают в закладе, с ними до выкупу блуд творят беззазорно, а как их к сроку не выкупят, то они их продают на воровство же и в работу всяким людям, а покупщики также с ними воруют и замуж выдают, а иных бедных вдов и девиц беспомощных для воровства к себе берут силою, у мужей, убогих работных людей жен отнимают и держат у себя для воровства, крепости на них берут воровские заочно, а те люди, у которых жен отняли, бегают, скитаются между дворами и отдаются в неволю, в холопи всяким людям, и женят их на других женах, а отнятых у них жен после выдают за других мужей… Сибирские служилые люди приезжают в Москву и в другие города и там подговаривают многих жен и девок, привозят их в сибирские города и держат вместо жен, а иных порабощают и крепости на них берут силою, а иных продают литве, немцам и татарам и всяким людям в работу»{338}.

Как можно видеть, в Сибири практиковалась как отдача жен в залог, так и продажа девушек и женщин. Такие случаи известны и в более поздние времена. Так, в 1742 году крестьянин Верхотонского острога Краснояров отправился с женой по торговым делам и в пути продал ее в деревне Усовой. Несомненно, эти факты заставляют более внимательно отнестись к сообщению Петрея. И всё же, вероятно, большинство московских жриц любви допетровской эпохи, как и впоследствии, промышляли на свой страх и риск. В XVIII веке борьба с проституцией сводилась к поимке «непотребных женок», их наказанию и ссылке на отдаленные окраины империи, где их было приказано выдавать замуж. Одновременно власти требовали «подавать изветы», «где явятся подозрительные дома, а именно: корчемные, блядские и другие похабства». По-видимому, продажные женщины обретались и при вполне официальных кабаках и корчмах. Так, в 1722 году священник церкви Воскресения Христова на Успенском Вражке доносил, что его вдовый дьякон Иван Иванов «всегда приходит в дом пропившийся и в одной рубахе, и, разбив замки, крадет де одежду и деньги и всякую домовую рухлядь и ушед живет недели по две и болыии, неведь где в корчмах, где обретаются непотребные женки; и когда и дома живет непрестанно имеет раздоры и драки и всякое бесчинство чинит…»{339}.

Исповедные вопросники свидетельствуют, что в Средние века также существовали заведения, в которых можно было найти продажную любовь. Священник должен был спрашивать мужчин: «Или в сонмищи быв ли? В гостиницу ходил ли еси блуда ради?» — а женщин: «Чи была ли в сонмищи вдов или с блудными? Или бывала еси в сонмищи с блудники и со блудницами?» Содержателям притонов были адресованы вопросы: «Корчму или блядьню собрания ради богатства не держал ли еси? На корчми блудниц не держала ли?» Таким образом, публичные дома средневековой России были известны под наименованием «сонмищ» и «гостиниц». Продажные женщины обретались при корчмах. Любопытно, что исповедные вопросники обозначают вдов как категорию женщин, промышлявших блудным ремеслом{340}.

Несколько упоминаний о проституции содержится в грамотах, адресованных центральной властью своим представителям на местах и предписывавших с этим явлением бороться, например в послании патриарха Гермогена, датированном августом 1611 года: «Да и к Рязанскому [архиепископу] пишите тож, чтоб в полки так же писали к бояром учительную грамоту, чтоб уняли грабеж, корчму, блядню, и имели б чистоту душевную и братство, и промышляли б, как реклись, души свои положи™ за Пречистыя дом, и за чудотворцов, и за веру, так бы и совершили»{341}. Те же наставления правительство молодого Петра I направляло 13 октября 1698 года в Ярославль воеводе Степану Траханиотову: «Да и того беречь накрепко, чтоб в городе на посаде, в уезде во всех станах и селах и в деревнях разбоев и татьбы, и грабежу, и убийства, и корчем, и блядьни, и табаку ни у кого не было; а которые люди учнут каким воровством воровать, грабить, разбивать и красть или иным каким воровством промышлять, и корчьмы и блядьни и табак у себя держать, и тех воров служилым людем велеть имать и приводить к себе в Ярославль и сыскивать про их воровство накрепко»{342}.

Гражданские законы допетровской России не предусматривали особых наказаний за занятие проституцией. Вероятнее всего, против «непотребных женок», как и в более позднее время, применялась «торговая казнь» — публичное битье кнутом. По свидетельству Котошихина, именно так карали за прелюбодеяние: «А которые люди воруют з чужими женами и з девками, и как их изымают, и того ж дни или на иной день обеих, мужика и жонку, кто б каков ни был, водя по торгом и по улицам вместе нагих бьют кнутом». Сводничество, сопровождавшее проституцию, наказывалось так же, о чем свидетельствует соответствующая статья Соборного уложения: «А будет кто мужескаго полу, или женского, забыв страх Божий и християнскии закон, учнут делати свады жонками и девками на блудное дело, а сыщется про то допряма, и им за такое беззаконное и скверное дело учинити жестокое наказание, бити кнутом». За убийство детей, рожденных от «блуда», следовала смертная казнь: «А будет которая жена учнет жити блудно и скверно, и в блуде приживет с кем детей, и тех детей сама или иной кто по ея велению погубит, а сыщется про то допряма, и таких беззаконных жен, и кто по ея велению детей ея погубит, казнити смертию безо всякия пощады, чтобы на то смотря, иные такова беззаконного и скверного дела не делали и от блуда унялися». Котошихин конкретизирует: «А погубление детей и за иные такие ж злые дела живых закопывают в землю, по титки, с руками вместе и отоптывают ногами, и от того умирают того ж дни или на другой и на третей день»{343}.

Всё же битье кнутом за «блудное дело» применялось довольно редко, чаще всего ограничивались церковным покаянием. Так, в 1675 году стольник князь Иван Петрович Козловский повинился царю в том, что «жил с племянницею своею с двоюродною с Петровой женою Петрова сына Пушкина с Настасьею Офанасьевой дочерью лет с десять и больши». Алексей Михайлович приказал взять Козловского под стражу, а Анастасию отправить в Страстной монастырь, где держать «под крепким начальством». Впрочем, мягкость наказания была, возможно, связана с тем, что к тому времени Анастасия Пушкина (урожденная Желябужская) уже 14 лет вдовствовала{344}.

Другой случай, видимо, был признан более тяжелым, поскольку имел место свальный грех. Окольничий И.А. Желябужский в записках за 1695 год рассказывает: «…июня в 1 день приведены в Стрелецкой приказ Трофим да Данила Ларионовы в блудном деле с девкою ево жены в застенок. И они повинились в застенке в блудном деле: сказали, что они с девкою блудно жили. Одному учинено наказанье перед Стрелецким приказом: вместо кнута бить батоги, — а другова отослали в патриарш приказ для того, что он холостой»{345}. Но и в этом случае, как можно видеть, наказанию кнутом подвергся только один из братьев, который преступил заповедь супружества; другой же, по-видимому, отделался епитимьей.

В любом случае страх перед «торговой казнью» не очень-то мешал московским жрицам любви прохаживаться с бирюзовыми колечками во рту по той самой площади, на которой секли кнутами и батогами. Авторы замечательной книги очерков о быте и нравах древней Москвы К.В. Кудряшов и А.М. Яновский пишут, что поимкой московских проституток занимались объезжие головы: «Заботясь о благопристойности и тишине, съезжие дворы вели борьбу с “блудом” и сводничеством, которые становились на одну доску с воровством. Преследование “блудных женок” и сводней встречало сочувствие трудового народа»{346}. В последнем утверждении можно усомниться. Вряд ли московские мастеровые так уж радовались, когда продажных бабенок доставляли на съезжий двор, а затем секли.