Девушки из Шанхая - Лиза Си

Я отправляюсь на кухню приготовить чай. Стоя перед плиткой и ожидая, когда закипит вода, я внезапно чувствую влагу на ногах. Наконец-то! У меня отошли воды. Я с улыбкой смотрю вниз, но по моим ногам бежит не вода, а кровь. Мгновенно охвативший меня страх ползет откуда-то снизу и поднимается к сердцу, тяжело стучащему в груди. Но этот страх кажется мне незначительным по сравнению с тем, что происходит дальше. Я чувствую сильнейшую схватку, пронзившую меня от спины до пупка. На секунду мне кажется, что ребенок просто выпадет из меня. Этого не происходит, да и вряд ли такое вообще могло случиться. Но когда я пытаюсь как бы приподнять живот, по моим ногам вновь начинает струиться кровь. Сжимая бедра, я подхожу к кухонной двери и зову дочь.

— Джой, сходи за своей тетушкой, — говорю я, надеясь, что Мэй сидит у себя в офисе, а не развлекает коллег для укрепления деловых связей. — Если она не у себя, иди в «Китайскую джонку». Она часто там обедает.

— Мама…

— Иди быстро!

Она смотрит на меня. Я рада, что ей видно только мое лицо, выглядывающее из кухни. Но, видимо, она что-то понимает, потому что не пытается спорить со мной, как обычно. Как только она уходит, я хватаю кухонное полотенце и зажимаю его между ног. Потом я сажусь обратно в кресло и хватаюсь за его ручки, чтобы удержаться от крика во время схваток. Я понимаю, что схватки повторяются слишком часто. Что-то пошло не так.

Мэй довольно одного взгляда на меня, чтобы схватить Джой и выставить ее за дверь прежде, чем она успеет что-то увидеть.

— Иди в кафе, найди там отца и скажи ему, чтобы встретил нас в больнице.

Джой убегает, и моя сестра подходит ко мне. Алая помада делает ее губы похожими на колеблющийся анемон. Глаза кажутся шире из-за подводки. На ней бледно-сиреневое платье, оставляющее одно плечо открытым и облегающее ее тело так же туго, как и чонсам. От нее пахнет джином и стейком. Она заглядывает мне в лицо и поднимает мою юбку. Ей не хочется, чтобы на ее лице читалось что-то, кроме поддержки, но я слишком хорошо ее знаю. Увидев пропитанные кровью полотенца, она наклоняет голову и зажимает краешек губы между передними зубами и языком. Оправив мне юбку, она спрашивает:

— Ты сможешь дойти до моей машины, или вызовем «скорую помощь»?

Она говорит абсолютно спокойно, как будто спрашивая меня, какую шляпку я предпочитаю — розовую или синюю, отделанную горностаем.

Мне не хочется причинять другим неудобства и зря тратить деньги.

— Давай воспользуемся твоей машиной, если ты не боишься, что я все запачкаю.

— Верн! — зовет Мэй. — Верн, ты мне нужен!

Он не отвечает, и Мэй приходится сходить за ним. Он появляется, взъерошенный и помятый со сна, и начинает хныкать, увидев меня.

— Ты будешь с той стороны, а я с этой, — инструктирует его Мэй.

С их помощью я спускаюсь по лестнице. Моя сестра крепко держит меня, но Верн как будто сгибается под моим весом. На Плазе сегодня какой-то праздник, и люди отворачиваются, увидев, что я зажимаю что-то между ног и иду, опираясь на Верна и Мэй. Люди не любят видеть беременных и интимные проблемы, выставляемые напоказ. Мэй с Верном сажают меня на заднее сиденье, и мы едем во французскую больницу в нескольких кварталах от дома. Я гляжу на огни, освещающие парковку, и медленно, усердно дышу. Мой живот покоится в моих руках, тяжелый и неподвижный. Я напоминаю себе, что мой сын — Бык, как и его отец. С самого младенчества Бык наделен сильной волей и энергией. Я уговариваю себя, что мой сын сейчас поступает согласно своей природе, но мне очень страшно.

Очередная схватка, самая сильная.

Мэй возвращается к машине. С ней мужчина и медсестра, одетые в белое. Они отдают указания, кладут меня на каталку и быстро везут в больницу. Мэй идет рядом со мной, смотрит на меня, разговаривает со мной:

— Не беспокойся. Все будет хорошо. Роды придуманы болезненными, чтобы подчеркнуть, какая серьезная штука жизнь.

Я хватаюсь за металлические перила каталки и скриплю зубами. По моему лбу, спине, груди катится пот, и я дрожу от холода.

Последнее, что я слышу от сестры перед тем, как меня увозят в родильную палату, это ее призыв:

— Сражайся, Перл, ради меня! Сражайся за жизнь, как раньше!

Мой сын рождается, но так и не вдыхает воздух этого мира. Медсестра заворачивает его в одеяло и подает мне. У него длинные ресницы, курносый нос и крошечный рот. Пока я держу моего сына, вглядываясь в его одинокое личико, доктор трудится надо мной. Наконец он встает и обращается ко мне:

— Надо делать операцию, миссис Лу. Мы дадим вам наркоз.

Медсестра забирает ребенка, и я понимаю, что больше никогда его не увижу. По моим щекам бегут слезы. Мне накладывают маску на нос и рот. Я благодарна спустившейся на меня темноте.

Я открываю глаза и вижу свою сестру, сидящую на краю постели. На губах — следы помады, лицо испачкано подводкой. Роскошное сиреневое платье помялось и поблекло. Но она все так же прелестна, и я на секунду переношусь в прошлое, в тот день, когда Мэй также сидела рядом со мной в другой больнице. Я вздыхаю, и она берет меня за руку.

— Где Сэм? — спрашиваю я.

— Они все в холле. Позвать?

Я отчаянно нуждаюсь в своем муже, но как мне смотреть ему в лицо после всего, что произошло? «Чтобы у тебя до самой смерти сыновей не было» — это худшее из всех ругательств.

Входит доктор, чтобы осмотреть меня.

— Удивительно, что вам удалось выносить ребенка до такого срока, — говорит он. — Мы чуть вас не потеряли.

— У меня очень сильная сестра, — отвечает Мэй. — С ней случалось и худшее. У нее еще будет ребенок.

Доктор качает головой.

— Боюсь, что не будет, — говорит он и поворачивается ко мне: — Вам повезло, что у вас есть дочь.

Мэй уверенно сжимает мою ладонь.

— Доктора уже так говорили, но вышло совсем по-другому. Вы с Сэмом попробуете еще раз.

Это едва ли не худшее, что мне приходилось слышать. Мне хочется кричать: я потеряла ребенка! Как она может не понимать моих чувств? Как она может не понимать, что это значит — потерять человека, который девять месяцев плавал внутри меня, которого я любила всем сердцем, на которого возлагала столько надежд? Но мне предстоит услышать кое-что похуже.

— Боюсь, это невозможно, — отвечает доктор. Он произносит эти слова, ободряюще улыбаясь, со странной жизнерадостностью, присущей ло фань. — Мы все удалили.

В присутствии этого человека я не могу заплакать. Я концентрирую взгляд на своем нефритовом браслете. За все эти годы он ничуть не изменился, не изменится и после моей смерти. Он всегда будет твердым и холодным, обычным куском камня. Но этот предмет связывает меня с прошлым, с потерянными навсегда людьми и местами. Его вечное совершенство напоминает мне о том, что надо продолжать жить, планировать будущее и ценить то, что у меня есть. Он напоминает мне, что надо терпеть. Я буду встречать все новые и новые дни, шаг за шагом продвигаться вперед, потому что мое желание жить безгранично. Я говорю себе все это и заполняю свое сердце сталью, чтобы пережить боль. Но когда в комнату входит моя семья, ничего не помогает.

Лицо Иен-иен обвисло, как мешок с мукой. Глаза отца Лу темны и тусклы, подобно кускам угля. На Верна дурные новости подействовали физически, и он тащится позади всех, как человек, пострадавший от урагана. А Сэм… Десять лет назад, той ночью, когда он открылся мне, он сказал, что ему не нужен сын. Но все это время я видела, как он ждет сына, как нуждается в том, кто будет носить его имя, кто будет почитать его после его смерти, кто воплотит в жизнь его мечты. Я дала моему мужу надежду и уничтожила ее.

Мэй выталкивает всех из комнаты, чтобы мы с Сэмом остались наедине. Но мой муж, человек со стальным веером, воплощение силы, способный поднять какую угодно тяжесть и терпеть одно унижение за другим, не способен открыть мне свои объятья, чтобы разделить мою боль.

— Пока мы ждали…

Он осекается, сцепляет руки и принимается шагать по комнате, чтобы собраться. Наконец, он пробует снова:

— Пока мы ждали, я попросил доктора обследовать Вернона. Я сказал, что у него слабое дыхание и жидкая кровь.

Как будто наши китайские термины что-то значат для доктора.

Мне хочется зарыться лицом в его теплую грудь, вдохнуть его аромат, впитать в себя крепость его стального веера, услышать, как ритмично бьется его сердце, но он не глядит на меня.

Сэм останавливается у моей кровати и глядит куда-то надо мной.

— Я пойду обратно. Попрошу докторов посмотреть Верна. Может, они могут что-то сделать.

Однако они не смогли спасти нашего сына. Сэм выходит из комнаты, и я закрываю лицо руками. Со мной произошло худшее, что случается с женщинами, а мой муж, чтобы смириться с горем, обратил свои заботы на самого слабого члена нашей семьи. Мои свекор и свекровь не возвращаются, и даже Верн ко мне не заходит. Так принято поступать в случаях, когда женщина теряет сына, но мне все равно больно.