Сталинский дом. Мемуары - Дзидра Эдуардовна Тубельская

Таким образом, сюжет «Лебединого озера» был мне несомненно знаком еще до того, как меня на этот балет повели. Вероятно, именно поэтому я совершенно не помню самого первого увиденного мною спектакля. Он слился с бесчисленным количеством других «Лебединых озер», включая печально прославившийся — его круглосуточно передавали по телевиденью во время путча в августе 1991 года. С тех пор я этот балет невзлюбила: он ассоциируется у меня с танками на улицах.

В Большом шел «Конек-горбунок», тогда еще не Щедрина, а Пуни. С него-то и началось мое знакомство с балетом. Там была сцена в подводном царстве — голубовато-таинственном, где перемещались по вертикали вверх и вниз огромные морские коньки, а из раковин выпархивали балерины, изображавшие жемчужины.

Но главный балет того времени — «Красный мак» Глиэра о революционной борьбе китайских кули против империализма, танцовщице Тао Хоа и капитане советского парохода в белой форме. Пароход помещался тут же на сцене в натуральную величину, занимая весь задний план. На его фоне матросы лихо выкаблучивали яблочко, а Тао Хоа спасала капитана ценой своей жизни от коварных врагов мирового пролетариата. Собственно, это был идеологически выдержанный вариант «Чио-чио-сан», разумеется, с любовью исключительно платонической. Ребенка от советского капитана ни у кого быть не могло. Это совершенно исключалось. Танцевала Тао Хоа с веером и в брючках, выделывая на пуантах якобы китайские движения. Как и у прочих «китайцев», глаза у нее были подведены до самых висков.

«Спящую красавицу» я выдержала мужественно — существовали некоторые опасения, что я испугаюсь феи Карабос. Из всего спектакля запомнился мне легкий прозрачный занавес с огромными выпуклыми кистями сирени и летящая вдоль него добрая фея. Ее так и звали — фея Сирени.

Балетным программкам с либретто я верила безоговорочно. Раз принц, значит, само собой разумеется, прекрасный — это, как в сказке. Хотя, конечно, я не могла не видеть, что принцы порой коренасты и коротконоги, а когда они поднимают балерин, у них из под колета вылезают штаны. Мне было за них стыдно: меня учили, что штаны не должны вылезать ни при каких обстоятельствах. Отдельно принцы появлялись редко, никаких тридцать два фуэте, как положено балеринам, не делали. Раза два подпрыгнут — и сразу за кулисы.

Постоянно озадачивало, что в балетах огромное количество народа ничего не делало, просто сидели по всему периметру сцены. Я думала, они ожидают своей очереди — после главных героев. Но времени всегда не хватало: занавес неизменно опускался под аплодисменты прежде, чем они могли бы вступить

Поэтому меня до сих пор обуревают дерзкие балетмейстерские идеи. Как бы я, например, поставила «Лебединое озеро». У меня бы никто бестолку на сцене не сидел — все бы танцевали беспрерывно: и владетельная принцесса, мама принца, и придворные, и гости на балу. Ах, как бы в моей постановке задвигались поселяне в «Жизели» и всякие разные испанцы в «Дон-Кихоте». Ведь на то и балет, чтобы танцевать, а сидеть можно где-нибудь в другом месте.

Опера мне не нравилась: там все почти были толстые. В «Руслане и Людмиле», например, Людмила не уступала в корпулентности Фарлафу, комическому претенденту на ее руку, а хазарский хан Ратмир и вовсе оказался пышнотелой дамой с явственным бюстом. Поэму Пушкина я к тому времени уже прочла, и все происходящее на сцене с ней никак не вязалось

Телевиденье и радио

Телевизор состоял из очень большого деревянного ящика, крошечного экрана и прямоугольной линзы, в которую наливали не то дистиллированную воду, не то какой-то специальный состав. Линза надевалась на ящик, как очки. Был телевизор еще в ту пору диковинкой, и на него приглашали гостей.

Существовала только одна программа, и передачи часто повторялись: все то же пресловутое «Лебединое озеро», а из опер — «Судьба Тараса» Кабалевского и «В бурю» Хренникова. Обе шли в театре им. Станиславского и Немировича-Данченко. Насколько они были увлекательны, можно судить по моим любимым «Оперным либретто».

Вот в «В бурю» (по мотивам романа Н. Вирты «Одиночество»), сцена из третьего действия. В Кремле, в приемной Владимира Ильича Ленина, встретились Фрол и Андрей с Листратом. Листрат — делегат Десятого съезда партии — недавно вернулся из ледового похода по подавлению контрреволюционного Кронштадтского мятежа. Перед тем как войти в кабинет Ленина, Листрат сообщает землякам о важнейших решениях коммунистической партии и советского правительства: продразверстка заменена продналогом. Героическая Красная армия одерживает победы на фронтах Гражданской войны. Недалек и конец антоновщины. Фрол и Андрей радостно поражены услышанными новостями. Они сначала не верят Листрату, но все, сказанное им, подтверждают и другие посетители приемной. Фрол все же хочет услышать слова правды от самого Ленина. Раскрываются двери кабинета и на пороге — Владимир Ильич. Он приглашает к себе тамбовских ходоков.

Ленин возглавляет обширный список действующих лиц, но без указания голоса. Фрол — бас, Андрей — тенор, Листрат — баритон.

Не менее интересна «Семья Тараса» (по мотивам повести Б. Горбатова «Непокоренные»). Например, второе действие: «Лесная глушь, поздняя осень. Возле полуразрушенной избушки одинокий старый лесник распевает протяжную песню. А в избушке — подпольная явка. Здесь руководитель партизанского движения в районе Степан встречается с руководителями отрядов, дает им боевые задания. Сюда же пришел и комсомолец Павка — Степан поручил ему организовать взрыв фашистского штаба…»

А вот финал: «Старый Тарас обращается к согражданам с горячей патриотической речью. Он призывает советских людей не щадить сил для полной победы над врагом, чтобы потом с еще большей энергией бороться за прочный мир…» Кстати сказать, «борьба за прочный мир» — это из другой оперы, извините за каламбур. «Оперные либретто» изданы уже с послевоенной риторикой, в которой, кроме вышеупомянутой борьбы, фигурировал еще лозунг «Миру — мир!», сопровождаемый испытаниями советских атомных бомб и нагнетанием военной истерии. Наши союзники во Второй мировой войне — Англия, Франция и США — именовались теперь «поджигателями войны», в точном соответствии с советской манией поиска врагов.

Из драматических спектаклей я насмотрелась по телевизору на «Свадьбу с приданым» Дьяконова. Эта комедия из колхозной жизни пользовалась невероятным успехом. Сюжет примерно такой. Руки молодой передовой колхозницы (ее играла Вера Васильева) из богатого колхоза добиваются два претендента. Слегка отрицательный обаятельный шелопай — его играл Николай Доронин, кумир девушек, и безусловно положительный во всех отношениях скромный тихий парень — его играл Ушаков. Пельтцер исполняла роль вездесущей, острой на язык бабки, которая немного занимается сватовством.