Великая война и деколонизация Российской империи - Джошуа Санборн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сперва дела в Ставрополе шли медленно. Первый поезд с эвакуированными солдатами прибыл в конце августа. Он привез 82 раненых с Западного фронта. Но потом поток превратился в тонкую струйку, что привело в замешательство как медиков, так и гражданских. Однако летние и осенние кампании были масштабными и кровопролитными, и вскоре Ставрополь, этот южный город, был загружен до предела, поскольку росла вероятность военных действий против турок. После того как в октябре началась война с Османской империей, раненые с этого фронта начали прибывать потоком. Иванова стала хирургической сестрой – многие из ее коллег избегали этой специальности из-за высокой нагрузки и нежелания видеть страдания пациентов. Некоторые впоследствии писали ей письма с благодарностью. Одно из них начиналось так:
Дорогая сестрица! Не могу подобрать слов, которыми мог бы отблагодарить Вас за Вашу благодетель и ласки во время того, когда я лежал у вас в госпитале. Я не могу, не могу!.. Вы для больных как родная сестра [Судавцов 2002: 47].
Во многих письмах солдаты сообщали, что медицинское обслуживание на фронте сильно страдало из-за нехватки квалифицированного персонала, и Иванова умоляла родителей позволить ей уехать. В конце 1914 года они наконец сдались.
Вскоре Иванову приписали к 83-му Самурскому пехотному полку 3-й армии. В отличие от большинства медсестер в подобной ситуации, она была знакома с некоторыми солдатами и офицерами, поскольку в Ставрополе в мирное время был расквартирован полковой гарнизон. Полковой командир В. Стефанович вначале старался уберечь ее, направив в тыловой лазарет полка. Он предупреждал об опасностях, подстерегающих ее на линии фронта, однако она настаивала, говоря, что чем опаснее работа, тем она нужнее. Должно быть, Иванова была очень упорной и настойчивой девушкой. Правила запрещали женщинам служить на линии огня[283]. Почти все медики и санитары на поле боя были мужчинами, а медсестры должны были находиться на некотором отдалении в полевых госпиталях. Этим госпиталям постоянно угрожала вражеская артиллерия, обстрел с аэропланов и рейды кавалерии, поэтому медсестры были частью «летучих отрядов», которые оказывали помощь в опасных местах близко к линии фронта, но военные предпочитали, чтобы в окопах находились только мужчины. Иванова стала исключением; она даже надела армейскую форму и обстригла волосы, чтобы не отличаться от окружающих ее мужчин. Теперь она почти что буквально повторила историю Дуровой, вдохновлявшую не только множество сестер милосердия, но и необычных для России женщин-бойцов [Stoff 2006; Sanborn 2004: 78-116]. Впоследствии она кратко сообщала в письме домой, что счастлива и здорова, что привыкла к новой одежде и стрижке. Однако она нуждалась в белье, поэтому просила своих обеспокоенных родителей прислать ей четыре пары мужского белья, потому что «дамское неудобно стирать» [Судавцов 2002: 48].
В конце февраля 1915 года Иванова оказалась в самом эпицентре яростных боев у высот Витино и района Куче-Мале. Родителям она писала, что сражения 22-27 февраля (7-9 марта) были такими ожесточенными, что она подумывала об отъезде домой. Но все же она осталась, потому что испытывала огромное удовлетворение от своей работы. «Ведь, например, – отмечала она, – 22, 23, 24 февраля – за эти дни, я могу смело сказать, сделала больше, чем в госпитале за долгое время. Чувствую себя хорошо» [Судавцов 2002: 49]. Как она поясняла в следующем письме, первая помощь, которую она оказывала на поле боя, ничем не отличалась от того, чем она занималась неподалеку на перевязочных пунктах, где осталось большинство медсестер, но польза была значительнее. В результате «на меня не смотрят здесь как на женщину, а видят сестру милосердия, заслуживающую большого уважения». Командование оценило ее работу, наградив за проявленную в февральских боях храбрость.
В конце концов отчаявшиеся родители убедили Иванову приехать домой в отпуск летом 1915 года. На этот момент еще не были опубликованы общие директивы о том, можно ли сестрам милосердия брать отпуск и на сколько, однако, видимо, командир отнесся к ней с сочувствием[284]. Она привезла с собой аттестации своего командира и награды. Это во многом была уже другая женщина. Друзья и семья заметили, что из беззаботной девочки она превратилась в серьезную молодую женщину. Родители тщетно надеялись, что ей не захочется возвращаться на фронт. Но у нее, как и у многих солдат-отпускников, радость от возвращения домой вскоре сменилась тоской по фронту. Иванова писала брату на фронт:
Приехала я домой ненадолго. Может, с месяц побуду здесь.
Исполню желание родных: приехала повидаться, но как дорого мне стоит этот отъезд из полка. Солдаты были опечалены и плакали. Начальство тоже взгрустнуло. А главное, что солдаты уверены, что санитары без меня не будут добросовестно работать… Может быть, тебе покажется странным, но полк наш мне стал второй семьей… [Судавцов 2002: 50].
Солдаты писали ей из окопов, и каждое сообщение о потерях удручало ее. В середине августа, несмотря на настойчивые протесты семьи и друзей, она вернулась на фронт.
По пути назад в 83-й Самурский полк она приняла роковое решение остановиться в 105-м Оренбургском пехотном полку возле Гродно, где служил ее младший брат Володя. Оказалась она там как раз к началу Свенцянского прорыва. Гродно пал 2 (15) сентября, а 9 (22) сентября Оренбургский полк попал под мощный артобстрел. За ним последовали атаки пехоты, нацеленные как раз на участок, который удерживала 10-я рота, где находилась Иванова. Люди гибли, и вскоре не осталось никого из офицеров. Она решила сама повести людей в контратаку на вражеские линии, перевела солдат через высоту и заняла первую линию немецких окопов, прежде чем, смертельно раненная, пала в бою. Ее боевые подвиги были оценены у нее на родине и по всей стране. В конце 1915 года о ней был снят кинофильм,
