Швейцарский Робинзон - Йоханн Висс

Общими усилиями мы снова соорудили лесной шалаш, насобирали побольше дров для ночного костра, который мог бы защитить нас от нападения слонов. Я и Фриц провели эту неспокойную ночь, беседуя о слонах. Каждую минуту следовало быть начеку. Но ночь прошла спокойно.

На следующий день к обеду прибыли на повозке матушка и Эрнст и с ними корова и Ветерок. Решено было обосноваться здесь надолго. Прежде всего мы тотчас занялись восстановлением и усилением всех ранее сооруженных укреплений в теснине. Не хочу рассказывать об этом пространно. Достаточно упомянуть, что работать без отдыха пришлось почти целый месяц.

После восстановления разрушенного мы принялись за другие дела. Надо было выстроить постоянное жилище. Мы заложили новую квартиру на четырех столбах, подобно летнему камчадальскому жилью.[74] Вот только вместо столбов подыскали четыре высоких, красивых дерева, стоявших почти правильным четырехугольником на расстоянии двенадцати — тринадцати футов друг от друга.

Примерно на высоте в двадцать футов мы связали четыре дерева бамбуковыми балками, а между ними настелили пол, который с четырех сторон оградили восьмифутовой высоты стенами из более тонкого бамбука. При этом в стене, обращенной в сторону теснины, проделали два узких окна наподобие амбразур. Крыша к середине заострялась и была покрыта древесной корой, которую не смог бы пробить никакой дождь. Вместо лестницы была использована балка с врезанными в нее с двух сторон ступеньками, на манер тех, что делают в корабельных помещениях или в крестьянских погребах и овинах. Обработанная балка могла быть почти вертикально поднята по другой, хорошо закрепленной в середине задней стены балке. Во вторую балку было вделано зубчатое колесо, приводимое в движение ручкой. Посредством его первая поднималась и опускалась таким же способом, как это делается при помощи обычного домкрата. Лестничная балка, поднятая через комнату до конца вверх, открывала в потолке дверку, через которую можно было вылезти наружу и обозревать на довольно большое расстояние окружающую местность. Если же лестницу опускали на землю, то она проходила через отверстие с дверью в полу комнаты.

Четыре ствола деревьев внутри комнатушки были затем обиты по ее внутреннему периметру пятифутовыми листами кокосовой древесины так, что между внешней и внутренней стенками получились довольно удобные нижние помещения с кормушками и яслями для скота и птицы. Промежуток же между этой оградой и стенами верхних покоев мы заделали расположенными наискось тонкими планками из расщепленного бамбука, прибив их на некотором расстоянии друг от друга так, что получилась решетка, как в исповедальне, или наподобие садовых беседок. К тому же все это мы украсили в китайском стиле. А поскольку остались нетронутыми идущие вовне ветви деревьев и среди них мы сидели как в зеленом кустарнике, то все это в верхней части образовывало довольно уютные комнатушки. Пока мы занимались благоустройством нового жилища, Фриц отправился на каяке вверх по течению реки и возвратился с богатой добычей. При этом меня особенно порадовала султанка,[75] которую он поймал живьем и теперь отдал матери в птичник, а из растительных продуктов — какао-бобы.

Позднее он рассказал нам о самом существенном, что увидел во время этой прогулки: о необычайном плодородии местности, раскинувшейся по ту сторону реки вплоть до крутых склонов близлежащих гор, и о густых величественных лесах, мимо которых он проплывал. От непрестанного «ворчания» индюков и неустанного кваканья, храпа, кряхтения обыкновенных цесарок, павлинов и других птиц мальчишка-охотник чуть не лишился чувств. Он поднялся вверх по реке вплоть до Буйволиного болота, расположенного по ту сторону теснины, и там-то при помощи силка из латуни, прикрепленного к шесту, поймал великолепную султанку. Правее, в лесу из мимоз, разгуливало десятка два слонов, которые с удовольствием обрывали ветви и большими связками отправляли их себе в рот. Слоны лежали также на мелких местах в болоте или, стоя по брюхо в воде, поливали друг друга из хоботов, точно из огнетушителей. Очевидно, им было очень жарко. Эти махины, казалось, не обращали никакого внимания на лодку и гребца в ней.

— На секунду во мне заговорил, причем страстно, охотник, — признался Фриц, — захотелось испытать свое везение на одном каком-нибудь слонике. Но потом я сдержал себя: охотиться на таких громадин в одиночку — рискованное дело. Тем более что скоро мне дано было своего рода предостережение: на расстоянии примерно двух ружейных выстрелов гладь реки вдруг так заколебалась и вспенилась, точно со дна начал пробиваться к поверхности горячий ключ. Из воды медленно приподнялся мощный темного, почти черного, окраса зверь, который отвратительно визгливо проревел мне навстречу и показал пасть, полную страшных зубов. Видели бы вы, с какой скоростью я стал удирать, стрелой устремился на самую быстрину. Остановился тогда лишь, когда чудовище скрылось из виду. Я греб быстро, быстрее некуда, весь обливаясь потом. Сердце готово было выскочить из груди. Вот какой ценой достаются естественно-исторические открытия!

Таким был вкратце отчет Фрица. Я опять призадумался: вокруг, оказывается, так много опасных соседей. По описанию сына, он видел скорее всего высунувшегося из воды гиппопотама, или так называемого бегемота.

Пока один из нас путешествовал, другие трудились, готовясь к отъезду: собирали, упаковывали и увязывали вещи. На месте осталось только все необходимое для последней ночевки и позднего ужина. Фриц очень хотел проделать обратный путь по воде, на каяке обогнуть мыс Обманутой Надежды и далее проследовать вдоль берега до Скального дома. Я разрешил эту поездку по двум причинам: парнишка хорошо правил лодкой, ему можно было доверять; и второе — меня тоже интересовал мыс и фарватер вокруг него.

Ранним утром следующего дня мы приступили к осуществлению задуманного. Фриц вскоре доплыл до мыса, показавшегося ему после нашей бухты совершенно диким: отвесные скалистые берега, расселины, пропасти и пещеры с множеством гнездящихся там водных и хищных пернатых.

Обратно вернулись без приключений. Приехали домой, быстро разгрузились и распаковались. Я обратил внимание на опасное для будущего урожая увеличение птичьего поголовья в наше отсутствие и определил переселить на два ближайших островка и новое пополнение, и старых кур, и канадскую куропатку, и журавлей с подрезанными крыльями. Лебедей же, недавно пойманную султанку и королевских цапель переместить к Утиному болоту и иногда прикармливать их там зерном.

Старые дрофы, как и прежде, получили преимущество оставаться в непосредственной близости от нас и даже с выгодой для себя наблюдать за нашими обедами на открытом воздухе. Все эти дела заняли достаточно много времени. Матушка успела приготовить хороший обед, а Фриц — возвратиться домой.

В последующие дни мы наконец приступили к осуществлению одной идеи, о которой Фриц не переставая говорил, а именно к сооружению сторожевой будки на вершине Акульего острова. Там мы установили еще четырехфунтовую пушку, что стоило, естественно, немалого труда. Пришлось порядком попотеть, чтобы затащить пушку на высоту, пусть даже посредством специального подъемного устройства.

Постепенно мы подняли туда все, что требовалось. Ствол пушки был обращен к морю. Сторожевая будка из досок и бамбуковых шестов стояла прямо позади пушки, а в нескольких шагах от нее возвышался флагшток с подвижной веревкой, на которой можно было поднимать флаги — белый, если со стороны моря приближался безопасный объект, красный, если объект вызывал опасения или сомнения.

По окончании этой трудоемкой работы, которая отняла у нас несколько месяцев, мы устроили небольшой праздник. Подняли белый флаг и выстрелили шесть раз из пушки. Громкое эхо разнеслось по скалам и пещерным отсекам Скального дома.

Глава десятая

Неожиданно я вспомнил о нашем дневнике. Вот уже почти восемь лет мы не открывали его. Я полистал страницы, прочитал старые записи и подумал о новых. Они будут похожи на старые: охота, путешествия, ежедневный труд. Стало вдруг грустно. Наши открытия и успехи всегда сменялись разочарованием. Твердость и хладнокровие в минуты опасности, надежда во времена бедствий и постоянная благодарность матери-Природе за щедрые дары — такова суть наших переживаний здесь. Десять лет миновало, десять лет одиночества, тяжелого труда, мира и счастья. Конечно, они не прошли бесследно. Волосы мои начали серебриться. Привыкшие к труду руки огрубели, стали твердыми, мозолистыми. Волосы матушки превратились в белоснежные. Она больше всех страдала от непривычных условий жизни и непривычного климата. Иногда мы опасались за ее жизнь, часто она плохо себя чувствовала. Но при этом никогда не жаловалась. В ее глазах всегда светилась одна лишь доброта.