Пересечение - Александр Кулешов

Я сижу и молчу. И размышляю. И прикидываю. Я совершенно спокоен. Мне и теперь непонятно, как я мог в минуту страшной катастрофы, когда вся моя жизнь полетела в пропасть, быть таким спокойным. Может быть, где-то подсознательно я предвидел это, ожидал. А может, хотел? Хотел, но так, чтобы самому ничего не делать, чтоб оно так вышло, без моего участия, вроде бы — перст судьбы… Так вот получилось, ах, ах, я тут ни при чем…

Я стараюсь не думать о плохом, думаю о деньгах, легкой жизни, о какой-нибудь Джен, с «моей» Джен я больше не увижусь, это мне ясно (а вдруг?).

Весь вопрос, чем расплачиваться — это главное. У меня холодок пробегает по спине.

И ясновидящий мистер Холмер говорит:

— Теперь о вашем задании. Вы получите пачку брошюр, вполне невинного содержания: советы русским людям, как обрести свободу, ну, там, пара специальных блокнотов, пара писем. Вернувшись домой, вы разошлете брошюры по адресам, список которых я вам дам. Просто положите в конверты, напечатаете на машинке (желательно не вашей) адреса и опустите в почтовые ящики. А блокноты и письма положите в автоматическую камеру хранения на Казанском вокзале и, позвонив по телефонам, номера которых я вам тоже дам, вы их выучите наизусть, сообщите шифр и номер ячеек. Звоните по телефону, кто бы ни подошел, говорите: «Это Самсонов, мне Ямпольского». Вам ответят: «Это я Самсонов, а вы, наверное, Ямпольский?» Называйте шифр и номер и кладите трубку. Вот все, как видите, ничего особенного.

— А если меня прихватят на таможне? — спрашиваю.

И вижу, как мистер Холмер с облегчением вздыхает. Теперь он понимает, что никаких сцен, протестов, истерик с моей стороны не будет, что я все понял, на все согласен и только боюсь, как бы меня не поймали. Он даже улыбается. А чего он ждал? Что я повешусь у него на глазах? Или попытаюсь его убить? Или позвоню в наше посольство с повинной? Напрасные опасения. Ну кто бы так поступил в моем положении? Кто бы стал бороться? (А может, кто-то стал бы?..)

— Видите ли, Борис, риск всегда есть. Но ведь и журнальчики вы кое-какие провозили, за которые не похвалят, рисковали. Ради чего? Друзьям показать? Перед женщинами похвалиться? А тут вас какие награды ждут! Так что не робейте, все обойдется. Вы у нас не один, и пока проколов не было. Верите.

Он подходит к шкафу, вынимает оттуда пачку брошюр, конверты и протягивает мне.

— Видите — немного. Можете все спрятать на себе — по карманам, за пазуху, за пояс. Уж личный-то досмотр вам наверняка устраивать не будут.

Я забираю бумаги и встаю.

Он останавливает меня:

— Еще одна маленькая формальность. Я ценю вашу молчаливость и сообразительность. Вы сразу все поняли и сразу согласились. Но все же попрошу сказать об этом вслух, предупреждаю честно — это будет записано на магнитофон. Вы поймите, мы тоже должны иметь гарантии вашей лояльности. Мы вам доверяем, но порядок есть порядок. Прошу.

Он кладет передо мной текст на русском и английском языках: что, мол, согласен на сотрудничество с организацией, представляемой мистером Холмером, под шифром таким-то, обязуюсь выполнять все ее задания за такое-то вознаграждение, называю свое полное имя, адрес, паспортные данные, число, месяц, год, город Голливуд…

Он отвозит меня в отель. Мы вежливо прощаемся. Я добираюсь до постели, и, как ни странно, мгновенно засыпаю, У меня такое чувство, что все это происходит с персонажами одного из моих детективов или виденных мною фильмов.

Только не со мной. А я хожу как во сне и наблюдаю все со стороны.

На следующий день мы улетаем в Москву…

Вот так все это было.

В жизни радостное не может продолжаться без конца, одно всегда компенсирует другое. У французов есть мудрая поговорка: «Если у вас все хорошо, не расстраивайтесь — это скоро пройдет». Есть и у нас соответствующая пословица: «Беда никогда не приходит одна». В справедливости этих горьких истин я тогда убедился на собственном опыте.

Таможню я прошел нормально — никто моего чемодана не открывал, тем более не лез мне в карманы или за пазуху. В какой-то степени я обязан этим Известному режиссеру — его физиономия действительно настолько известна, что таможенные инспектора вовсю рассматривали ее, а не чемоданы. И правильно делали, уж кому-кому, а мне-то было известно, что ничего запрещенного мой уважаемый шеф никогда не возил, как, впрочем, и я (журнальчики не в счет).

Но в тот раз я испытал такой страшный страх (врагу не пожелаю!), что вышел в зал ожидания на шатких ногах.

И с тех пор я с этим страхом уже не расставался. Выражение «липкий страх» мне кажется неточным. Страх не прилипает, он не только обволакивает, он просачивается в тебя, наполняет изнутри от макушки до пяток, он — как радиация, его не видно и не слышно, но он есть, он настойчиво ведет свою вредоносную работу, подтачивая тебя изнутри, разрушая мозг, разъедая душу.

Конечно, порой он отпускал меня (постоянно жить с ним невозможно — умрешь), куда-то уходил, заслоненный временными радостями, приятными событиями, легкомысленным самоуговариванием, что все в порядке, ничего не грозит, нечего опасаться… Но стоило возникнуть малейшей неприятности, произойти какому-нибудь противному событию, да просто приуныть, в чем-то разочароваться, задуматься о будущем (а как без этого?), и страх, как обострение язвы или радикулит, возникал, злорадно подмигивая, и корежил душу, пронзал болью отчаяния, не давал спать, улыбаться, отдыхать…

А беды в то время шли на меня одна за другой. Как цепи атакующего врага.

С заданием я справился быстро. Не успев приехать домой, помчался не в больницу, куда накануне увезли отца с очередным сердечным приступом, а на Казанский вокзал, где я торопливо рассовал по ячейкам конверты с письмами и блокнотами. Выйдя из камеры хранения, лицом к лицу столкнулся с патрулирующим там милиционером, и мне по-настоящему сделалось дурно. Во всяком случае, милиционер посмотрел на меня так, что я понял: еще минута, и он поведет меня в медпункт. Я взял себя в руки, улыбнулся дурацкой улыбкой в доказательство моего отличного самочувствия и быстренько слинял.

Некоторое время я приходил в себя, потом спустился в метро, зашел в автомат и набрал номер. Ответил молодой наглый, как мне показалось, голос. «Это Самсонов, — прошептал я, — мне Никольского». Последовала пауза, и тот же голос, на этот раз встревоженно, еле слышно произнес: «Это я Самсонов, а вы, наверное, Ямпольский?» Я назвал шифр и номер ячейки, повторил медленно еще раз и повесил трубку. Мне показалось, что я сбросил с плеч многотонный груз. И тут же пронзила ужасная мысль: а вдруг где-то уже определили, из какого автомата я звоню, и оперативная группа мчится сюда?