Скипетр Дракона - Эд Гринвуд

Он отвернулся от изукрашенного драгоценными камнями круглого окна, выходившего в сад, повернулся к ним лицом и сурово спросил:

— Так ответьте мне, Мултас, Арондор и Итим, желаете ли вы так быстро утратить своих сильных сыновей и прекраснооких дочерей? Гордость, громкие слова и гнев — плохое оружие против тех чародеев, которые обитают в Аглирте или нанимаются на службу к аглиртцам здесь, в Силптаре.

Мултас Радужный Дракон провел пальцами по своим длинным, тонким усам и медленно кивнул.

— Каждое твое слово пробуждает во мне гнев, Долмур, потому что, во имя Троих, ты, как всегда, прав.

— Я знаю, что мне не остановить по меньшей мере одного из моих сыновей, — медленно сказал Арондор Радужный Дракон. Он потер свою лысину и медленно покачал головой.

— Тогда попрощайся с ним в последний раз и считай его мертвым, — ровным голосом сказал старший из братьев. — Потому что он умрет, и очень скоро. Возвращайтесь к вашим горячим сыновьям и дочерям и расскажите им о Мече Отмщения.

Братья посмотрели на него в недоумении.

— О Мече Отмщения?.. — медленно повторил Мултас. — Я не знаю этой истории.

Долмур безрадостно улыбнулся.

— Конечно не знаете. Ведь вы ее еще не сочинили. Но это великая история — о пятилетней дочери кузнеца-оружейника, убитого жестоким бароном. Она выросла и стала взрослой женщиной, но никогда не знала мужа и не знала иных любовников, кроме молота и наковальни. Она научилась ковать и закалять сперва мотыги, потом ножницы, а потом и мечи — пока после долгих лет упорного труда не достигла умения, которое позволило ей сотворить прекраснейший клинок. Этот клинок она поднесла в дар барону — вонзила его барону прямо в сердце и, перед тем как злодей испустил дух, сказала, что имя этому мечу — Отмщение. Я не сомневаюсь, что вы сумеете как следует приукрасить эту историю, чтобы — простите меня — вернее донести до слушателей ее суть и смысл.

— Долмур, — проворчал Итим. — Твои шутки всегда меня… раздражали.

— Лучше злиться на меня, — спокойно ответил старший брат, — чем рыдать над свежими могилами. Ты верно назвал Джаварра самым сообразительным из твоих наследников — но я люблю его за величие, которое чувствую в нем. И я уже решил передать ему свой магический посох, когда он хотя бы немного научится осторожности.

Трое братьев снова пристально посмотрели на старшего. На глазах у Итима блеснули слезы, но Арондор был явно недоволен, а Мултас разозлился.

— Долмур, — осторожно сказал Мултас. — А как же Эрит? Он ведь твой сын.

Старший Радужный Дракон только взмахнул рукой, потом сказал:

— Да, он единственный из моих детей остался в живых. Но он — мечтатель, а не чародей, и то в лучшем случае. После того как погибла моя Каталейра, я знал, к кому в конце концов перейдет мой посох.

Он снова повернулся к окну.

— А теперь, мои лорды Радужные Драконы, я даже не знаю, куда его поместить. Если мы не сумеем образумить своих детей… Я сомневаюсь, что, после того как посох выскользнет из моих слабеющих пальцев, в Дарсаре останется хоть кто-нибудь, носящий имя Радужный Дракон, каким бы отважным или трусливым он ни был.

— Я могу взять новую жену и родить новых Радужных Драконов, — проворчал Мултас.

— И научить их осторожности и хладнокровию, так же как ты научил своих старших детей? — спокойно спросил Долмур. — Разве такое возможно? Разве огонь способен породить лед?

Мултас сжал и разжал кулаки, его лицо потемнело от гнева, но он промолчал.

— Мои лорды, — добавил Долмур. — Ради всех нас, держите своих детей подальше от Аглирты, хотя бы несколько ближайших лет — и они останутся живы.

А тем временем…

Всхлипывая при каждом вздохе, перепуганный насмерть Флаерос Делкампер проковылял еще несколько шагов в глубь кладбища и поднял голову, чтобы посмотреть — нельзя ли взобраться на следующее высокое надгробие.

Обессиленный юноша повернулся слишком неуклюже и потерял равновесие. Он откинулся назад, балансируя на каблуках, замахал руками — но все-таки упал, растянувшись навзничь в высокой траве.

Мир бешено вертелся вокруг него. Флаерос застонал и, осыпая проклятиями и равнодушных богов, и похороненных здесь баронов Серебряное Древо, начал подниматься. Он неловко перевернулся на бок, потом сел, чувствуя себя слабым и больным.

Дверь в гробницу, которую он собирался осматривать, была слегка приоткрыта. Потрясенный Флаерос несколько мгновений пытался осознать это — и вдруг тяжелая дверь резко распахнулась настежь. Внутри склепа царила непроглядная темнота. А потом из гробницы вышел человек в просторной длинной одежде. Он двигался как-то странно, слишком плавно, а его лицо было скрыто под низко опущенным капюшоном рясы.

Незнакомец поднял руку и откинул капюшон. Флаерос никогда прежде не видел этого человека. Незнакомец улыбался, и улыбка у него была не из приятных.

Флаерос попытался подняться, но не удержался и упал, больно ударившись и оцарапавшись о драконий скипетр. Незнакомец расстегнул пряжку на воротнике рясы, потом следующую и следующую.

Бард смог привстать, опираясь на локоть, попытался опереться о скипетр, чтобы подняться, и снова повалился на землю, проклиная свою слабость.

Ряса соскользнула с плеч незнакомца и упала, обнажив не туловище и ноги, а извивающееся тело змеи. Флаерос в ужасе вытаращился на свернутое кольцами змеиное тело, потом — на страшное улыбающееся лицо.

Незнакомец пристально посмотрел на юношу, и Флаерос увидел его глаза — золотые змеиные глаза с узкими вертикальными прорезями зрачков. На руках и плечах незнакомца проступил рисунок чешуи. Он откинул голову назад и зашипел.

Флаерос как завороженный не отрывал взгляда от этого человека, который, несомненно, мог быть только змеиным жрецом, а тот все шипел и шипел. Его рот раскрылся неестественно широко, лицо стало плоским и вместе с тем раздалось в ширину, и в этой разинутой пасти сверкнули длинные клыки.

Бард всхлипнул и неуклюже отполз назад — по крайней мере попытался это сделать. Змеечеловек неторопливо, как будто с ленцой, скользнул ближе и навис над Флаеросом, покачиваясь из стороны в сторону всем длинным телом. Теперь он почти полностью превратился в змею — только руки остались человеческими. Змеиный жрец развел руки в стороны, чтобы схватить Флаероса, если бы тот попытался увернуться или предпринял какую-нибудь хитрость.

Бард снова неуверенно попробовал подняться, но змея уже нависла над ним. Из ужасной клыкастой пасти быстро высовывался длинный раздвоенный язык. Змеиное тело свернулось в тугие кольца, хвост дернулся — и хлестнул барда по рукам, словно плеть. Флаерос снова упал в траву.