Супердвое: убойный фактор - Михаил Ишков

— Зачем делиться с вояками? — высказал он свое мнение. — Нельзя допустить, чтобы грушники перехватили инициативу. Это наша операция, нам и отвечать за результат.

— …я навсегда запомнил этот разговор со Сталиным.

В святая святых меня на этот раз допустили вместе со всеми. Петробыч поздоровался за руку, поинтересовался — как здоровье?

— Готов выполнить любое задание, товарищ Сталин, — отрапортовал я, чем вызвал одобрительный взгляд Лаврентия. Даже Меркулов несколько расслабился.

В кабинете присутствовали Молотов, Ворошилов. Они расположились за большим столом спинами к окнам. Подальше от них Маленков с неизменным блокнотом в руках.

Сталин ни словом не обмолвился насчет недопустимого опоздания с предоставлением добытых Первым материалов. Наоборот, он дал положительную оценку его работе, однако особый интерес Петробыч привлек последний пункт докладной наркома, в котором тот излагал предложение Майендорфа, касавшееся дальнейшей судьбы своего протеже.

Проведенный на Лубянке детальный анализ показал — возможность распоряжаться семейными счетами в швейцарском банке произвела на дядю Людвига неизгладимое впечатление и заставило всерьез задуматься о дальнейшей судьбе Алекса. Фронт уже не казался Майендорфу достойным местом для возможного жениха своей дочери. «Куцыми» он назвал также служебные перспективы, открывавшиеся перед Шеелем в штабе Зевеке, «даже если принять во внимание, что англосаксы ни в этом году, ни в следующем не отважатся переправиться через Ла-Манш». В доверительном разговоре он сообщил Еско, что в Управлении вооружений сухопутных сил довольны результатом «твоей командировки в Цюрих и Женеву, твоей требовательностью по отношению к «гномам». Генерал напомнил Еско о былом увлечении межпланетными перелетами и предложил.

— А что если попытаться счастья у генерала Вальтера Дорнбергера?..

— Кто такой Дорнберегер? — поинтересовался Алекс.

— Руководитель ракетной программой Германии. Должность не велика, но в последнее время фюрер несколько раз интересовался, как идут дела у фон Брауна. — Генерал пояснил. — Вернер фон Браун является научным руководителем программы.

Затем дядя Людвиг веско добавил.

— Интуиция фюрера, Алекс, это наше главное оружие. Он никогда не ошибается. Мне кажется, что Пенемюнде — это самое подходящее для тебя место. Ты героически вел себя на фронте, у тебя за плечами четыре курса политехнического института. Как оказалось, одного из лучших в России… Рейх не вправе разбрасываться подобными кадрами. К тому же рейхсфюрер очень заинтересован в подробной и своевременной информации, касающейся этого «чуда-оружия». Ты меня понял, мой мальчик?

В своем отчете Первый докладывал, что Шахт нашел это предложение «дельным». Отправленный в почетную отставку, но сохранивший огромный авторитет во властных структурах Германии, дядя Ялмар согласился с тем, что для наследника рода Шеелей такой вариант можно признать оптимальным и обещал замолвить словечко за Алекса.

— Что касается предложения рейхсфюрера, — прокомментировал Шахт слова Майендорфа, — от его предложения нельзя отказываться, однако я полагаю, у тебя, Алекс, хватит такта, чтобы решить, в какой форме и до какой степени ты можешь исполнить его просьбу.

Сталин долго раскуривал трубку, потом, расхаживая взад и вперед, заявил.

— Это предложение свидетельствует о том, что Закруткину доверяют. Значит, мы можем вывести его на очень серьезные вопросы, которые теперь решаются в Берлине.

Он сделал паузу, затем неожиданно резво повернулся и ткнул мундштуком в мою сторону.

— Что такое ракета? Вам, товарищ Трущев, известно, что такое ракета? Это тактическое оружие. Важнее внедрить нашего человека в германскую программу изучения атомного ядра. Я имел беседу с нашими учеными.[48] Они утверждают, что скрытая в атоме энергия огромна. Мы имеем дело с оружием будущего, и это направление никак нельзя упускать из вида. Будем считать это конечной целью работы Закруткина в тылу врага. Вы согласны, товарищ Трущев?

Этот миг я вспоминаю, как решающий в моей жизни. Внутри все трепетало.

Что лежало в подоплеке этого трепета?

Прежде всего, хитроумный расчет Лаврентия, решившего переложить на молодого выдвиженца ответственность за дальнейшую судьбу операции. Но, главное, мое личное убеждение, что иного способа вывести Анатолия из-под удара не было. Я должен был рискнуть, невзирая на страхи и увертки Берии, на побелевшего, перепуганного до немоты Меркулова, пусть даже предлагаемое решение казалось невероятным, немыслимым по понятиям хотя бы трехлетней давности.

Я впервые ощутил благотворное воздействие согласия. Оно подсказало — судьба войны, пусть даже в какой-то микроскопической доле, решается здесь и сейчас. Решается мною. Значит, главное, быть самим собой. Если другого выхода нет, значит, надо вызвать огонь на себя.

Такое было время. Я бы не хотел, чтобы оно повторилось, но если оно повторится, пусть молодежь знает, что испытывал человек, решивший возразить Сталину.

— У меня, товарищ Сталин, есть сомнения, что такого рода указания помогут Первому выполнить ваше задание.

Петробыч предложил.

— Поделитесь вашими сомнениями, товарищ Трющев.

— Анатолий Закруткин прекрасно проявил себя во время операции «Наследство». Помог нам с Шеелем оторваться от погони. К сожалению, у него гуманитарное образование, а насколько мне известно, и ракетная программа, и программа по изучению атома требуют углубленных технических знаний. Первый заявлен нами как активный энтузиаст межпланетных перелетов. По легенде у него за плечами четыре курса Уральского политехнического института, так что его безграмотность скоро обнаружится.

— Что же вы предлагаете? — заметно помрачнел Петробыч.

— Отозвать Первого…

— Вы думаете, что говорите, Трющев!! — взорвался Сталин.

— Так точно, товарищ Сталин.

— О чем же вы думаете?

Берия замер, а на Меркулова было жалко смотреть. В тот момент мне стало окончательно ясно, что Всеволод Николаевич никогда не напишет хорошую пьесу. Не успеет. Помрет от страха или будет расстрелян за недостаток таланта. Но в любом случае со мной расправятся раньше, чем с Меркуловым.

— Я предлагаю отозвать Первого и заменить его Вторым, который по все статьям подходит под предложение Майендорфа.

Наступила тишина. Я бы не назвал ее мертвой — обычная предрасстрельная тишина, которая бывает после команды «пли!».

Петробыч прошелся по кабинету. Маленков настолько глубоко втянул голову в плечи, что головы у него вроде как бы совсем не оказалось.

Молотов и Ворошилов невозмутимо поглядывали в стол. Высказывать свое мнение они явно не спешили.

Наконец Петробыч подошел ближе, ткнул в меня трубкой.

— Это вы один придумали или все вместе?

Хороший вопрос — из огня да в полымя.

Я, руководствуясь советом Меркулова, сказал правду.

— Это моя идея, товарищ Сталин. Руководство работает над ней.

— Ну-ну, работайте… — посоветовал Петробыч, затем после короткого молчания, он уже более оживленно поинтересовался. — Вы настолько уверены в Шееле?

— Так точно, товарищ Сталин.

— На чем держится ваша уверенность?

— Шеель искренне увлечен ракетной техникой. Возможность познакомиться, тем более поработать в этой области, будет для него высшей наградой. А поработать ему придется. Генерал Дорнбергер и главный ракетчик Вернер фон Браун дураков возле себя не держат, следовательно Шеелю будет где применить свои наработки. Он будет интересен врагу как источник, пусть и малосведущий, в нашей ракетной программе. Причем этот пробел мы можем восполнить.

— И что? Где логика? Что толку для нас, если барончик поделится с врагом нашими секретами?

— У нас особых секретов по этой части нет, но разворот работ по этой тематике в Германии свидетельствуют, они чуют поживу. Мы не имеем права прохлопать возможную угрозу. Есть данные, что они строят беспилотный ракетный самолет с выдающимися характеристиками.

Сталин не ответил. Он несколько минут расхаживал по кабинету.

У меня на лбу выступили капельки пота. Мне стало стыдно, но я не решился их вытереть, за что потом не раз упрекал себя. И в тюрьме, и на воле. Человек должен всегда оставаться человеком. Другими словами, умение сохранять дистанцию — это одно из важнейших условий согласия. Выступил пот — аккуратно вытри его, невзирая на чины, звания, авторитет. Иначе что получается, Сталина мы боялись больше, чем агентов гестапо?

Наконец Петробыч приблизился ко мне, ткнул в меня трубкой. Мы были с ним одинакового роста.

— Послушайте, Николай Михайлович, партия привыкла доверять своим членам, но неужели Шеель, оказавшись в Швейцарии, не пытался сбежать.