Мой полицейский - Бетан Робертс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Было облегчением укрыться от ветра и окинуть взглядом глубокую долину. Прожив в Брайтоне всю свою жизнь, я никогда полностью не осознавала, что мой родной город окружен такими пейзажами. На холмах не было деревьев, но это, похоже, только подчеркивало красоту их изгибов, а их цвета – от пурпурно-коричневого до зеленого, как у кузнечиков, – как будто пели на чистом воздухе. Жаворонки настойчиво кричали сверху, точно так же, как на острове Уайт, и лютики росли среди травы. Простор был виден прямо до самого моря, искрившегося яркими бликами. Я остановилась и позволила солнцу согреть мои обнаженные руки. Я не ожидала такой силы ветра здесь, наверху, и повесила свой кардиган на спинку стула в классе, оставив только розовую блузку, которая не сильно защищала меня сейчас.
Джулия сказала детям, что они могут пообедать, и мы присели немного в стороне, наблюдая за ними. Вокруг нас росли густые колючие кусты можжевельника, источавшие кокосовый аромат, который придавал всей сцене ощущение праздника.
Когда я съела мои бутерброды с яйцом и кресс-салатом, Джулия угостила меня своим.
– Бери, – сказала она, засовывая солнцезащитные очки в волосы. – Это копченый лосось. Друг купил мне его по дешевке.
Я не знала, понравится ли мне копченый лосось, никогда его раньше не пробовала, но взяла бутерброд и откусила. Вкус был насыщенный: соленый, как море, но с маслянистой нежностью. Я сразу полюбила его.
Бобби Блейкмор встал, и я приказала ему сесть, пока все не закончат свой обед. К моему удивлению, он немедленно подчинился.
– У тебя хорошо получается, – пробормотала Джулия со смешком, и я почувствовала, что краснею от удовольствия.
– Так, ты не рассказала мне о своем медовом месяце, – сказала она. – Остров Уайт, не так ли?
– Да, – ответила я. – Это было… хорошо… – Из меня вырвался нервный смех. – Было мило.
Джулия приподняла брови и с таким интересом изучала мое лицо, что у меня не было выбора, кроме как продолжать.
– Мы остановились в коттедже, который принадлежит другу Тома Патрику. Он был шафером на свадьбе.
– Я помню. – Джулия остановилась, чтобы откусить и прожевать яблоко. – Это было великодушно с его стороны, не так ли?
Я посмотрела на свои ногти. Я никому не говорила, что ты присоединился к нам, даже моим родителям и, конечно же, Сильви.
– Итак, вы хорошо провели время?
Было что-то в этом дне, его теплая ясность, что сделало признание неповторимым. И поэтому я сказала:
– Ну да, мы с Томом прекрасно провели время. Но он тоже там был.
– Кто?
– Друг Тома, Патрик. Только последние несколько дней.
Я откусила еще кусок сэндвича и отвернулась от Джулии. Как только эти слова были произнесены, я поняла, насколько они ужасны. Кто вытерпит секс втроем во время медового месяца? Только полный идиот.
– Понятно. – Джулия доела яблоко и бросила сердцевину в можжевельник. – А ты не возражала?
Я осознала, что не могу сказать правду.
– Не совсем. Он хороший друг. Для нас обоих.
Джулия кивнула.
– Вообще-то он интересный человек, – заметила я. – Он хранитель музея. Всегда водит нас на шоу и концерты, за все платит.
Джулия улыбнулась.
– Он мне понравился. Он commeça[54], не так ли?
Я понятия не имела, что она имела в виду. Она смотрела на меня с надеждой, с легким блеском в глазах, и я хотела понять смысл ее фразы, но не могла.
Увидев мое замешательство, она наклонилась ко мне и сказала голосом, который, как мне показалось, был недостаточно низким:
– Он гомосексуалист, не так ли?
Копченый лосось превратился во рту в прогорклое масло. Я с трудом могла поверить, что она произнесла это слово с такой небрежностью, как будто хотела узнать твой знак зодиака или размер обуви.
Она, должно быть, почувствовала мою панику, потому что добавила:
– Я думала, может быть, когда его увидела. Но, возможно, я ошибаюсь.
Я попыталась глотнуть, но мой желудок протестовал, а во рту пересохло.
– О боже, – сказала Джулия, положив руку мне на руку, как она это сделала, когда вставала на колени рядом с ребенком, – я шокировала тебя.
Мне удалось рассмеяться.
– Нет, вовсе…
– Мне очень жаль, Марион. Возможно, мне не следовало этого говорить.
Бобби Блейкмор снова встал, и я рявкнула на него. Мальчик изумленно посмотрел на меня и упал на колени.
Джулия все еще держала меня за руку, и я слышала, как она сказала:
– Я такая чертова идиотка – всегда ошибаюсь. Просто я подумала, может быть… ну, я предположила…
– Это не имеет значения, – сказала я, вставая. – Мы должны идти, иначе день будет потерян.
Я хлопнула в ладоши и приказала детям встать.
Джулия кивнула, возможно с облегчением, и взяла на себя инициативу, ведя детей вниз с холма, указывая на птиц и растения на ходу, называя их всех. Но я не могла смотреть на нее. Я не могла смотреть ни на что, кроме своих ног, тяжело переступавших по траве.
Не могу сказать, Патрик, что я не думала об этом раньше. Но до сего момента никто не произносил это слово вслух, и я изо всех сил старалась вдавить его в свой мозг и сохранить в таком месте, где его невозможно полностью изучить. Как я могла начать признавать это? В то время это было недопустимо. У меня не было никакого представления о жизни геев, как я бы назвала это сейчас. Все, что я знала, – это заголовки в газетах: дело Монтегю было самым известным, но в «Аргусе» часто появлялись более мелкие истории, обычно на десятой странице, втиснутые между объявлениями о разводах и нарушении правил дорожного движения. «Директору школы предъявлены обвинения в непристойном поведении» или «Предприниматель совершил неестественные действия». Я почти не обращала внимания на них. Они печатались настолько регулярно, что казались почти обычными; они были тем, что вы могли увидеть в каждой газете вместе с прогнозом погоды и радиопрограммами.
Сейчас, когда я оглядываюсь назад и записываю это, мне становится очевидно, что я знала, на каком-то уровне, все время – возможно, с того момента, когда Сильви сказала мне, что Том не такой, и, конечно же, с того момента, как я стала свидетелем того, как вы двое стоите
