Не трогай кошку - Мэри Стюарт

– Нитью какой арии?

Я рассмеялась. Впервые по-настоящему рассмеялась, с тех пор как вернулась домой.

– Ох, Роб! Девушку звали Ариадна. Она дала Тезею нить, чтобы выбраться из лабиринта. Это греческий миф, ты же его знаешь. Уильям писал о лабиринте, а сам был немного помешан на своих греках и римлянах.

– Откуда мне это знать? Мы в школе не проходили греческой и римской истории, – ничуть не смутившись, сказал Роб. Чайник закипел, и я приготовила кофе.

– Не прикидывайся передо мной темным крестьянином, Роб Гренджер. Ты проходил в школе греческие мифы вместе со мной. Я прекрасно это помню.

Он взял кружку и вслед за мной пошел в комнату.

– Не морочь мне голову. Я в жизни не учил греческого.

– О господи, и я тоже. Я хочу сказать, мы проходили их по-английски. Неужели ты не помнишь ту книжку с картинками? Икар с роскошными белыми крыльями, Горгоны со змеями вместо волос, Минотавр?

Это чудище жило в центре лабиринта, и Ариадна смотала клубок шерсти или еще чего-то и дала его Тезею, а тот пошел и убил чудовище.

– Да, помню.

Он сел в кресло, вытянув вперед длинные ноги, и стал помешивать кофе. В этом кресле раньше сидел Джеффри Андерхилл, и я не удержалась от сравнения.

Роб, в отличие от американца, не царил в комнате, но каким-то образом его спокойствие, его манера держаться как дома, где бы он ни был, производили такое же сильное впечатление, как и властное самообладание другого.

– У чудища была бычья голова. По породе с виду черный декстер. Коварная скотина.

– Помнишь, как мы играли в лабиринте? У меня был клубок шерсти, а ты был Минотавр, и мне нужно было показать путь Тезею.

– А сама заблудилась, – сказал Роб, улыбнувшись. – Помню, я сидел там в середине и слышал, как ты вопишь – зовешь на помощь. Ты подумала, что я выбрался из лабиринта и ушел. А потом пришел Джеймс и «убил» меня.

– Я же говорила, что ты знаешь эту историю.

– Да, теперь вспомнил. У меня было не очень с этими легендами, но зато я хорошо считал. Тут я тебе давал фору. Ты обычно у меня списывала.

– Я не списывала!

– Списывала, списывала. А кто сказал учителю, что параллелограмм – это мера веса?

– Кто? Знаешь, Роб, благодаря тебе мне стало легче. Еще чашку?

– Нет, спасибо. – Он поставил пустую кружку на камин.

– Это не мистера ли Андерхилла я видел с Кэти, когда они шли через сад? Они были здесь? Наверное, приходили сказать, что завтра съезжают?

– Ты знал?

– Да. Я же присматриваю за поместьем, ты забыла? Миссис Андерхилл сказала мне, когда я ходил туда. Наверное, я был там, когда он приходил к тебе.

– Он не для этого приходил, – сказала я и вкратце изложила цель его визита.

Роб ненадолго задумался, потом взглянул на меня:

– Ты действительно собираешься на этот прием?

– Да, пожалуй. Кэти очень волновалась, и я подумала, что она успокоится, если я приду. Кроме того, хотелось бы поговорить с миссис Андерхилл.

– А братья будут там?

– Мне было неудобно спросить, но прием назначен давно, так что, думаю, будут, если только мистер Андерхилл не сказал, что больше не хочет их видеть. Сама я не стану его на это подталкивать.

– Я подброшу тебя до поезда.

– Спасибо, но я могу доехать на мопеде и оставить его на станции.

– А бальное платье возьмешь с собой?

– Я уже так делала, – улыбнулась я ему. – Но с твоей стороны очень любезно, что ты подумал об этом.

– Я подумал не об этом, – прямо заявил Роб. – Я подумал, что мне не хочется, чтобы тебя вез Джеймс или Эмори.

Я на мгновение онемела.

– Роб, ты же не думаешь, не можешь подумать, что «опасность» может означать преднамеренное зло от Эмори или Джеймса!

– Не знаю. – Он поерзал, что было совсем на него не похоже. – Надо учитывать все. Кто из нас знает, что может сделать, если жизнь заставит? А их жизнь загоняет в угол. Не надо давать им никакого шанса.

– Чистейшая мелодрама!

– Может быть. – У его рта легла упрямая складка. – Но помни: то, что они уже совершили, не укладывается в понятие «здравый смысл». – Его глаза блеснули. – А мы, крестьяне, сильны в этом.

– Но они не знают про серебряную ручку и фотографию.

– Не знают. Однако знают, что ты не набитая дура. И они уже сделали то, что сделали, настолько сильно им что-то нужно.

– Да, понимаю. Если допустить, что они это сделали, то мотивы не важны. Я буду осторожна. Ладно, хорошо, спасибо. Андерхиллы просили меня остаться на ночь, так что тебе не придется встречать утренний поезд... Роб? Он вопросительно взглянул. – Ты слышал что-нибудь о Френсисе?

– Ни полслова. Но ты знаешь Френсиса. Он не пишет писем, не слушает радио и вообще он не такой, как все. Помню, он как-то сказал, что у него есть свои средства связи и ему их хватает.

Я посмотрела на него.

– Он так говорил? И что он имел в виду, как ты думаешь?

Роб безразлично пожал плечами:

– Наверное, свою поэзию. Его стихи хоть получше, чем эта белиберда?

– Какая? А, да... то есть не знаю. Я в них ни слова не понимаю. – Я взяла свою пустую кружку и кружку Роба с камина. – Хоть бы он объяснил все это. У меня смутное подозрение, что он может кое-что прояснить.

Роб встал.

– Ну, я лучше пойду. Спасибо за кофе.

– На здоровье. Близнецы в Бристоле, так что можешь ночью обо мне не беспокоиться.

– Да. Но если можно, я бы все же осмотрел засов у тебя на двери. Я его ни разу не проверял. Хочешь, оставлю тебе Брана?

– Нет, не стоит. Он будет выть всю ночь. Обещаю запереть окна и двери, и к тому же у меня есть телефон.

В такое время, думала я, пока Роб ходил осматривать черный ход, можно было бы воспользоваться моим тайным каналом. Но его больше нет. Больше не с кем связываться... Закончив свою инспекцию, Роб вернулся.

– Вроде бы все в порядке. Ты будешь в безопасности. Ну, я пошел. Спокойной ночи, Бриони.

– Спокойной ночи. И знаешь, Роб...

– Что?

– Спасибо за все.

Он улыбнулся:

– Не за что. Спокойной ночи.

Когда Роб ушел, а Бран, как обычно, побежал за ним по пятам, я заперла дверь и задвинула засов, чувствуя себя дурочкой. Что бы ни случилось, что бы он ни думал, это по-прежнему было родное мне место, а люди, о которых мы говорили, были моими троюродными братьями. А один из них, несмотря на все подозрения, по-прежнему мог быть моим тайным другом.

Но я заперла на засов заднюю дверь и проверила задвижки на окнах, потом взяла Брука, поднялась по узкой лесенке и положила его под подушку.

Я проснулась с чувством, что видела прекрасный и знакомый сон. Там был пляж – длинный-длинный берег с золотым песком, простиравшийся сколько хватало глаз. И еще дальше. На девяносто миль... Почему я решила, что на девяносто миль? За пляжем были дюны, светлый песок с высоким тростником, раскачивающимся на ветру. С запада на берег в вечном ритме накатывал океан. Кивали и колыхались пушистые верхушки высокой травы. Небо было огромное и чистое, песок горячий, а в ветре чувствовалась морская соль. Красота и одиночество, покой и свобода...