Гавайи: Миссионеры - Джеймс Миченер

– А вы сами видели этих Идущих в ночи? – настаивал Эбнер.

– Да, я их видел.

– И вы своими глазами видели Пеле? – не унимался миссионер.

– Я часто вижу её, – убедительно произнес Келоло. За тем, находясь ещё под влиянием произошедшего, он взял Эбнера за обе ладони и взмолился: Именно по этим причинам я и прошу тебя, Макуа Хейл, изменить положение двери.

– Эта дверь… – начал было Эбнер, но не счел нужным заканчивать свою мысль. Когда же он подошел к своему дому, и взволнованная долгим отсутствием мужа Иеруша воскликнула: – Эбнер, чем ты занимался все это время? – он просто ответил ей: – Было темно, и я упал в канаву.

Дверь церкви была сделана на том самом месте, на котором настаивал Эбнер Хейл.

Позже, когда, казалось, миссия уже постепенно набирала силу и могла управлять Лахайной, китобойное судно "Джон Гудпасчер", вышедшее из Нью-Бедфорда и прибывшее на Гавайи с рекордным количеством добытого китового жира, бросило якорь в порту острова Мауи. Занятия Иеруши с девушками были внезапно прекращены из-за отчаянного крика с улицы:

– Келамоку! Там очень много матросов! Иди сюда немедленно!

Так как "Джон Гудпасчер" был хорошо известен в Лахайне по своим предыдущим стоянкам, новость о его прибытии вызвала всеобщее возбуждение в классе Иеруши. Особенно это касалось четырех дочерей Пупали, которые несколько секунд многозначительно переглядывались, а затем дружно поднялись и вышли из класса. Когда Иеруша попыталась остановить их, старшая девушка объяснила учительнице, что их младшая сестра внезапно почувствовала себя плохо:

– Бедная Илики очень больная голова.

И под веселый громкий смех остальных учениц четверка гордо удалилась.

Сначала Иеруша даже не поняла, что произошло, но уже позже, когда одна из её учениц внезапно выпалила: "Капена алоха Илики. Она плыть на корабль к капена", женщина осознала очевидную и весьма неприятную истину. Мораль, которую проповедовали миссионеры, была попрана, поэтому Иеруша сразу же распустила класс. Накинув на плечи легкую шаль и решительно прикрыв свои знаменитые локоны шляпкой с полями, она смело зашагала в сторону порта. Иеруша успела как раз вовремя. Она увидела, как четыре девушки, совершенно обнаженные, радостно забираются на борт судна "Джон Гудпасчер", где знакомые матросы уже шумно приветствуют своих долгожданных красавиц.

Подбежав к пожилому американскому матросу, который вырезал что-то на куске китового уса возле старого каменного дворца короля Камехамеха, она в отчаянии выкрикнула:

– Отвезите меня вон к тому кораблю!

Однако матрос, продолжая заниматься резьбой по китовому усу, только лениво протянул:

– Мэм, будет гораздо лучше, если вы перестанете бороться с законами природы.

– Но Илики ещё совсем ребенок! – возразила Иеруша.

Первый закон моря, мэм, гласит: если они достаточно большие, значит, и достаточно взрослые. – И он задумчиво вгляделся вдаль, туда, откуда доносился счастливый визг удовлетворенных девушек.

Пораженная таким безразличием, Иеруша подбежала к пожилой гавайской женщине, которая сидела у берега на большом камне и охраняла четыре миссионерских платья девушек, которые те так небрежно сбросили с себя у самой кромки воды.

– Тетушка Меле! – умоляющим голосом обратилась к старушке Иеруша. – Что нам сделать, чтобы вернуть этих четырех девушек?

– Когда-нибудь они сами вернутся. Корабль же уплывет, – убедительно произнесла тетушка Меле. – Вахине вернутся на зад, и все будет как всегда.

Растерявшись, Иеруша схватила в охапку опозоренную миссионерскую одежду, собираясь забрать её с собой домой, прочь от этого распутного порта, но тетушка Меле вцепилась в платья и потянула их на себя, мрачно заметив:

– Хейл вахине! Они вернутся, и я должна отдать им платья.

И, как старый верный друг, которым она всегда и оставалась, старушка вновь уселась на камень, поджидая девушек, чтобы отдать им платья: а вдруг красавицы снова захотят продолжать свое образование в миссионерской школе?

В тот вечер в доме Хейлов царила мрачная атмосфера: супруги делились неудачами дня.

– Я не могу понять этих девочек, – всхлипывала Иеруша. – Мы даем им все, что только можем. Особенно это касается Илики. Она прекрасно знает, что такое добро и зло. И всё равно сбегает с урока на китобойное судно!

– Я поговорил об этой проблеме с Маламой, – смущенно начал Эбнер, – и она ответила мне очень просто: "Эта девушка – не алии. Поэтому ей дозволено плавать на китобойные суда, если она того пожелает". Я спросил Маламу: "Тогда по чему вы так сердились, когда трое матросов хотели затащить Ноелани на свой корабль?", на что она изрекла: "Ноелани – алии, поэтому она для матросов – табу". Как будто это может объяснить такую сложную проблему!

– Эбнер, я содрогаюсь при одной мысли о том, какое зло процветает в Лахайне, – ответила Иеруша. – Когда я уходила из порта, где никто не откликнулся на мою просьбу и не помог мне выручить девушек, я отправилась за помощью в город и в винной лавке Мэрфи услышала игру концертино. Оттуда раздавал ся заливистый девичий смех. Я попробовала заставить себя войти внутрь, чтобы посмотреть, что же там происходит, но ка кой-то мужчина остановил меня и предупредил: "Не надо заходить туда, миссис Хейл. Там на девушках совсем нет никакой одежды. Впрочем, так бывает всегда, если в нашем порту стоит китобойное судно". Эбнер! Что происходит с этим городом?

– Вот уже некоторое время он напоминает мне современные Содом и Гоморру.

– И что же мы будем с этим делать?

– Я ещё не решил, – мрачно ответил преподобный Хейл.

– А я решила, – твердо произнесла Иеруша. И когда уже наступила ночь, она твердой походкой направилась во дворец к Маламе, где на прекрасном гавайском языке заявила:

– Алии Нуи, мы должны остановить девушек и запретить им плавать на китобойные суда.

– Зачем? – изумилась Малама. – Девушки поступают так потому, что им это нравится. Никакого вреда от этого не происходит.

– Но Илики – добропорядочная девушка, – продолжала настаивать на своем Иеруша.

– А что это такое? – поинтересовалась Малама.

– Это такая девушка, которая никогда не плавает на корабли к матросам, – просто объяснила миссис Хейл.

– Мне кажется, что вы, миссионеры, задались целью прекратить на острове всякие развлечения, – нахмурилась Малама.

– Для Илики это совсем не развлечение, – продолжала отстаивать свою точку зрения Иеруша. – Она играет со смертью.

И Маламе было хорошо известно, что это – чистая правда.

– Но она и раньше всегда плавала на суда, – с грустью на помнила Алии Нуи.

– У Илики есть бессмертная душа, – твердо произнесла Иеруша. – Такая же, как и у нас с вами.

– Ты хочешь сказать, что Илики, дочка Пупали, совсем такая же, как ты или я?

– Правильно. Именно такая же, как вы и я.

– Я не могу в это поверить, – призналась Малама. – Она же всегда плавала на корабли.

– Теперь наша задача – прекратить это и остановить де вушку. Как и всех прочих.

В ту ночь Малама не стала ничего предпринимать, но уже на следующий день она собрала у себя всех алии, находившихся на острове рядом с её дворцом, и тогда преподобный Хейл и миссис Хейл смогли подробно изложить все свои аргументы. Иеруша взмолилась:

– Вы можете судить о том, насколько город хороший, если посмотрите на то, как он умеет оберегать своих детей и молоденьких девушек. Хорошего алии отличает его способность защищать женщин. Вас же я не могу назвать хорошими, по скольку все вы позволяете собственным дочерям уплывать на китобойные суда. В Лондоне хороший алии сделал бы все, чтобы остановить это. В Бостоне тоже.

Келоло все же решил поспорить с этими доводами и заявил:

– Кекау-ике-а-оле плавал на китобойном судне. Ему приходилось бывать и в Лондоне, и в Бостоне, и он сам рассказы вал мне, что в этих городах существуют специальные дома, в которых полным-полно таких девушек. И везде, куда бы он ни плавал, в каждом большом порту есть такие дома.

– Однако во всех городах все хорошие алии стремятся контролировать этот порок и борются с ним, – с горечью воскликнула Иеруша.

Однако самый сокрушительный удар нанес, разумеется, сам Эбнер.

– А вы знаете, что происходит дальше, пока вы, алии Лахайны, позволяете вашим девушкам и дальше заниматься развратом таким образом? – зловеще вопросил он.

– Что же происходит? – встревожилась Малама, по скольку она полностью доверяла этому человеку.

– Когда суда возвращаются домой, вся команда начинает насмехаться над Гавайскими островами.

Наступила тяжелая пауза, пока все присутствующие переваривали это омерзительное обвинение. Алии Гавайев были людьми гордыми, и их особенно тревожило то, что о них думают и говорят в мире. Наконец, Малама осторожно спросила:

– А разрешили бы алии Бостона своим девушкам плавать на гавайские корабли?