Сказания и легенды средневековой Европы - Марк Орлов

Иные инквизиторы сами так боялись ведьм, что предписывали своим familiares немедленно после того, как ведьма будет схвачена, сажать ее в корзину и нести, а не вести в тюрьму. Предполагалось, что если дать ей ступить на землю, то она может еще на мгновение овладеть своею силою, разметать в стороны стражу и убежать.

Существовала, впрочем, очень ободряющая теория. Считалось, что все власть имеющие лица, обязанные, по своему служебному положению, принимать участие в расправе с ведьмами, были совершенно обеспечены от всяких козней как самих ведьм, так и дьявола. Так, например, Шпренгер, бывший инквизитором, рассказывает, что он сам и многие из его собратьев-инквизиторов не раз подвергались нападению чертей; нечистые духи принимали образ обезьян, псов, козлов; но никогда эти чудовища никому из них не нанесли никакого вреда. Это означает, что отцы-инквизиторы до того вникали в россказни ведьм о шабашных безобразиях, так вошли в эту атмосферу ада и его обитателей, что им, наконец, начали чудиться черти наяву.

Однако эту невредимость инквизиторов нельзя было считать вполне и во всех случаях обеспеченною, как и показывает случай с итальянскими инквизиторами, посетителями шабаша, о которых мы сообщили выше в этой главе.

Это вечное пребывание настороже против козней дьявола довольно чувствительно отзывалось, между прочим, и на участи ведьм, попадавшихся в руки инквизиторов. Некоторые из этих несчастных баб были так жалки, так явно ни в чем неповинны, что иногда самые суровые и черствые инквизиторы невольно поддавались чувству жалости и относились к своим жертвам с некоторым снисхождением. Эти послабления сурово осуждались серьезными инквизиторами, строго относившимся к своему делу. Они рекомендовали своим товарищам не забывать, что дьявольские ухищрения бесконечно разнообразны и что жалость к ведьме влагается в сердце судьи тем же дьяволом, и потому надо с этим чувством бороться и уметь одолевать его. Тут соблюдались некоторые мелкие предосторожности. Так, например, считалось, что если в ту минуту, когда ведьма входит в комнату, где сидит инквизитор, она первая взглянет на него, то через это она приобретает над ним некоторое влияние, может, например, его тронуть, разжалобить. А потому было принято за правило — вводить ведьму в ту комнату задом. Значит, инквизитор первый видел ее, встречал ее взглядом. Сам инквизитор и все, кто приходил с ведьмою в соприкосновение, принимали некоторые меры личной безопасности: так, они не позволяли ведьме прикасаться к себе, особенно в сочленениях, а на шею надевали платок, в котором была завернута соль, освященная в вербное воскресенье; в том же платке или в кармане держали частицы разных освященных трав, замятые в воске; во время допроса они часто осеняли себя крестом.

Ведьмы, за которыми недостаточно зорко наблюдали, могли наносить тем, кто был близ них, большой вред. Так, однажды в Шварцвальде палач, возводя ведьму на костер, не поостерегся, и она имела возможность дунуть ему в лицо. Несчастный человек сейчас же весь был усыпан проказою, от которой через несколько дней погиб. Случилось однажды, что демон, друг осужденной ведьмы, сопровождал ее в виде ворона на костер и мешал дровам загораться.

Дела ведьм имели разный исход, смотря по тому, в какие руки попадали. Так, во Франции во второй половине XV столетия инквизиция фактически была уже уничтожена, и потому дела ведьм судились светскими судами. И были случаи очень разумного отношения судей к делу, тщательная вдумчивость, беспристрастие. Вот, например, случай из практики парижского парламента.

Один патер в Суассоне, по имени Ив Фавен, затеял дело с одним фермером, по имени Жан Рожье, который находился в зависимости от монахов-госпиталитов. Этот фермер отказался платить какую-то установленную дань. Госпиталиты, как и храмовники, были освобождены от десятинной повинности, и поэтому Рожье, как человек, пользовавшийся привилегиями госпиталитов, выиграл тяжбу, что, разумеется, страшно озлило Фавена. Вдобавок, его присудили к уплате судебных издержек. Терзаемый жаждою мщения, он, конечно, высматривал только случай, чтобы насолить своему врагу. Скоро случай представился. Жена Рожье рассорилась с какой-то бедной крестьянкой, которая к ней нанялась на работу. Рожье недоплатила ей за работу, что следовало. Фавен сейчас же вошел в сношения с обиженной бабой, и та легко поддалась на его увещания. Решили совместно напакостить ненавистной чете Рожье. Обиженная баба была колдунья. Она дала Фавену большую жабу, которую хранила у себя в горшке, и велела ему прежде всего окрестить ее по католическому обряду, а затем некоторое время кормить освященною гостиею. Фавен окрестил жабу, дал ей при этом христианское имя Иоанн. После того баба убила эту жабу и с ее помощью смастерила так называемый sorceron. Слово это, очевидно, происходит от sorrier, колдун, и должно было означать какую-нибудь заколдованную снасть, вроде ладанки, наузы и т. п. Дочь этой бабы отправилась с этим снадобьем к Рожье под предлогом переговоров об уплате долга. И вот во время этих бурных прений она подбросила чертовское зелье под обеденный стол Рожье, за который только что собрались садиться сам Рожье, его жена и сын. Они все трое после того внезапно захворали и на третий день умерли. Эта внезапная болезнь и гибель совершенно здоровых людей, конечно, возбудили толки, подозрения, и народная молва мало-помалу добралась до бабы и ее дочери. Их обеих арестовали, и как только за них принялись как следует, т. е. растянули на классических козлах и начали пытать, они тотчас же обе признались и принесли полную и подробную повинную. Мать немедленно сожгли, дочь же сослалась на свою беременность и получила отсрочку. Она воспользовалась этой отсрочкой, чтобы убежать, но ее поймали и снова доставили в Париж. А тем временем из показаний баб узнали об участии в деле и Фавена.

Он тоже был арестован, но ему позволили иметь адвоката. Он апеллировал в парламент, его дело было рассмотрено здраво и беспристрастно, и он был оправдан. Этот случай показывает, как и множество других подобных, что светские суды относились к делам о колдовстве иногда с большим благоразумием, чем и отличались от судов духовных, которые, судя по всему, вполне разделяли ходячие предрассудки и в делах о колдовстве были всегда беспощадны.

Здесь будет кстати сделать одно замечание. Из дела видно, что его волшебная суть опиралась на операцию с жабою. Очевидно, в Средние века разделялись мрачные взгляды глубокой древности на это отверженное животное. Как известно, по учению Зенд-Авесты, жаба была специально создана Ариманом как слуга злого духа, которому она с тех пор и была посвящена. Это древнее воззрение проникло в дух арийских народов, и когда началась группировка всего того, что ютится вокруг зла, т. е. вокруг дьявола, то, само собой разумеется, жаба как раз и угодила в его свиту.

Однако и в светских судах обвиняемым в колдовстве приходилось солоно. Но все же в светских судах по крайней мере применялись известные формы производства, дававшие хоть какие-нибудь гарантии подсудимым. Вот, например, какой процесс был в Костнице. Какой-то человек встретил мужика, ехавшего верхом на волке. Это необычайное зрелище так его потрясло, что он немедленно был поражен параличом. Но у кого было лечиться от этого недуга? Очевидно, надо было обратиться к тому самому мужику, который гарцевал на волке. И тот вылечил паралитика. Сначала, в благодарность за это излечение, он молчал, не доносил на волчьего всадника, но, узнавши, что тот навредил еще, кроме него, многим другим, он счел себя не в праве молчать и донес на злого колдуна. В этом процессе следует отметить, как особенно замечательную черту, во-первых, что обвиняемый вовсе не был подвержен пытке, во-вторых, у него был адвокат. И тем не менее обвиняемого осудили и сожгли, потому что показания свидетелей были подавляющие и оказали чрезвычайное действие на судей.

В инквизиционном суде дела принимали совершенно другой оборот. Да оно и понятно. Инквизиция боролась с сатаною. Зная бесконечную изворотливость врага рода человеческого, инквизиция раз навсегда стала на ту точку зрения, что невинных обвиняемых нет и не существует. Могут быть случаи, что вину нельзя прямо доказать. Но тогда приговор так и постановлялся: обвинение не доказано; но это вовсе не означало, что обвиняемый невинен. Невинности не полагалось. Инквизитор, если можно так выразиться, состоял на совершенно особом положении по отношению к своей жертве. Он не был судья в строгом смысле слова, он просто-напросто вступал в личную схватку с сатаною. Перед ним был подсудимый — все равно еретик, колдун или ведьма. Все эти люди были для него союзники сатаны, которых он опутал своею злобою, и вся возня с ними сводилась для него, в сущности, к борьбе с сатаною. Если данные предварительного следствия, т. е. все эти жалобы людей, например потерпевших разные беды от ведьмы, казались ему достаточно убедительными, то он считал со своей стороны уже слабостью и попустительством всякое сомнение в виновности попавшей в его руки ведьмы. Все, что по ходу дела являлось как бы свидетельством ее невинности, он должен был рассматривать как коварное ухищрение сатаны, и был настороже, чтобы не сделаться жертвою этих ухищрений. К чему это на практике повлекло — нетрудно угадать. Пытка, например, широко применялась в тогдашних судах, но все же было принято за правило, что если человек с пытки не признается в том, в чем его обвиняют, то этим уничтожаются доказательства и улики; непризнание под пыткою принималось как доказательство невиновности. Судьи иногда, может быть скрепя сердце, но все же должны были в конце концов отступиться от человека за неимением в наличности такой капитальной, уличающей статьи, как признание. Взгляд инквизиции на этот предмет отправлялся от совершенно иной точки зрения. Если обвиняемый не признавался под пыткою, то это вовсе не служило доказательством его невиновности, а доказывало лишь, что дьявол как-то таки ухитрился прийти на помощь своему верному другу и союзнику и оказать ему поддержку в тяжкие минуты испытания. Он, например, делал его совершенно нечувствительным к боли. Терзайте его, как угодно, он ничего не чувствует, и пытка оказывается для него совершенно недействительною. Надо было сломить это упорство дьявола. И благочестивый инквизитор старался изо всех сил, обрабатывая какую-нибудь несчастную старуху на всевозможных козлах и дыбах. И все-таки нередко, несмотря на все его старания, жертва молчала, «даже будучи иногда почти вся разорвана в клочья», как выражается благочестивый Шпренгер.