Наследники Скорби - Красная Шкапочка

И в этот самый миг впереди блеснул свет.

Им навстречу кто-то спешил. Неслись крики, а уже через миг задыхающуюся бегунью подхватили под локти, переняли детей. Мелькали огни факелов, оставляя в воздухе яркие сияющие полосы, скрипели огромные ворота, со всех сторон торопливо стекались люди… Дарина оскользнулась на гладком камне, коими был мощен просторный двор, и повалилась прямиком в руки изумленному Клесху.

***

Высокий поджарый волк нес через ручей голенастого нескладного волчонка. Крепкие зубы стискивали холку, и переярок запрокидывал лобастую голову, чтобы не окунуть свою беспомощно виснущую ношу в ледяной поток.

Перенес, поставил на землю и отряхнулся, подняв шерсть на хвосте и загривке мокрыми клочьями.

Ярец покатался в траве и попытался разыграть Серого, припал на передние лапы, зарычал, бросился, цапнул за шею, отскочил, снова припал, но получил удар под зад и виновато заскулил. Кувыркнулся через голову и вот в траве сидит мальчишка в потрепанной одежде.

— Чего дерешься? — обиженно спросил он волка.

Тот еще раз встряхнулся и тоже обратился человеком — молодым мужчиной, в сырой, липнущей к жилистому телу одеже.

— Не балуй, — ответил Серый. — Не до игр. Пришли, вон.

И он махнул рукой в черные шумящие заросли.

Ярец втянул носом воздух, и ночь отозвалась сотнями запахов — прелой земли, травы, хвои, зайца-русака, бегавшего где-то поблизости, воды, бобра, дыма и…

— Чуешь? — спросил мужчина.

Мальчик кивнул. Он уже научился различать запахи и понимать расстояние до них. Научился бесшумно красться или бежать, прижавшись носом в земле, взяв след зверя. Наука эта давалась нетрудно, но еще несколько седмиц назад молодой волчонок не понимал лес, только дурел от острых, источаемых им запахов, глохнул от шума и трясся.

Однако Серый учил сурово. Его и остальную Стаю. Правда, Ярца он особенно любил — за живой преданный нрав, проказливость, любопытство и жажду все постичь. Ласки от вожака редко дождешься, но иногда, когда он был особенно доволен, то прихватывал волчонка за загривок. И Ярец замирал, прижимался к поджарому телу…

Батя…

На лов они ходили ночами. Первые дни у Ярца мутилось в голове от запаха человечины. Он дурел и рвался, едва почуяв людской дух. Будто Каженник вселялся. Каженник — это злой дух. Налетит, ума лишит, душу выпьет. Так Серый говорил. Волчонок Бате верил. Батя был терпеливым. Но наказывал больно.

Когда Ярец в ум входил, свирепствовал супротив всех. Казалось, нутро в брюхе месят, кишки тискают, горло сжимают — дышать не дают. И ярость такая в груди поднималась, что пелена на глаза падала. Ух, он кидался! Рычал, лютовал, ничего понимать не хотел. Чуял запах Вожака — сладкий, зовущий, слышал, как бьется его сердце, перегоняя по жилам кровь — тягучую, густую… Страсть, как хотелось этой крови! Душу бы Каженнику продал за глоток.

Вот уж его Серый повалял тогда на зависть всей стае. Лупил, едва кости не переломал. Но он все одно кидался. В голове ничего кроме лютой злобы и жажды не было. Серый еще позабавлялся, а потом обернулся человеком и руку ему голую протянул.

Ярец (который тогда еще не получил кличку и был просто Малым) даже замер и повел чутким носом. Он чувствовал запах. И слышал, как толчками ходит сердце Вожака — равномерно, гулко, спокойно.

А потом он рыкнул и повис на подставленной руке, вонзаясь острыми зубами в мягкую сочную плоть. Хлынуло в пасть остро-соленое, густое, обжигающее. Перед глазами все помутнело, а потом глухая жадность отступила. И стало противно. Он с трудом разжал сведенные от усилия челюсти и виновато ткнулся в ногу человеку. Раз, другой, третий, а потом жалобно заскулил, вымаливая прощение.

Серый опустился на колени, потрепал звереныш за ушами, лизнул в нос.

— Ну-ну… Ишь, разъярился-то. Думал, не оттащу тебя. Наелся? Давай теперь, кувыркайся.

Он взял Малого за холку и задние лапы и перекинул его через голову.

Мальчик сидел на мягкой лесной земле и озирался испуганно.

— Ну что, Малой, надо тебе дать какое-нибудь имя. Как хочешь зваться?

Какое там "зваться"! Он, испуганный, заревел во весь голос и уткнулся вожаку в грудь, содрогаясь от ужаса и отвращения к самому себе. Мужчина обнял ребенка здоровой, не искусанной рукой.

— Будет, будет… Ишь, разошелся.

Из чащи медленно выступала остальная стая. Серый протянул кровоточащую руку, и волки по очереди подходили и вылизывали безобразную рваную рану. Малой насчитал дюжину зверей, на которых не обращал внимания все эти дни непроходящего бешенства. Молодые, сильные. Были среди них и волчицы. Одна особенно красивая — с длинной тонкой мордой и раскосыми зеленющими глазами.

А потом Стая шла, шла, шла… Серый учил их охотиться. И первые дни они совсем не принимали обличья людей. Ярцу, который к тому времени получил имя, нравилось бегать волком. Четыре сильные лапы, чуткий нос, острый слух… Нравилось ему загонять зверя или пугать в тростниках лесных озерцов пугливую выпь.

Человеком было хуже — тело деревянное, непослушное, медленное. Только Серый, все одно, заставлял и попробуй — ослушайся. Он один всю стаю собой кормит, чтобы не перебесилась.

Ярец любил ходить на лов. Вдвоем с вожаком или всей стаей. Звериное мясо было живым и сочным. Особенно нутро — скользкое, жирное. Другое дело падаль — мягкая, разопревшая, сладкая… Но самым вкусным был человек. Ох, как он пах! От одного запаха озвереть можно было. Только Серый не разрешал охотиться на людей. Колчий попытался и где теперь Колчий? Дикие в овраге доедают…

Есть Серый разрешал только себя. Он тоже был вкусный, но кусок-то не отхватишь. А хоте-е-елось… Ух. Но вожак ведь. Батя. Нельзя.

— Ты дурак просто, — говорил Серый Ярцу. — Человека жрать нельзя. Раз начнешь — не остановишься. Кровь человеческая силу дает, но если много съешь — разума лишает. Слышал, по ночам Дикие воют?

Малой слышал. Выли люто. Батя говорил — эти обернулись, а Вожака с Даром у них не оказалось. И пошли грызть всех подряд. Так и одурели. Даже друг дружку рвали и жрали с голодухи-то. Фу-у-у.

— Зачем тогда мы тебя грызем? — спрашивал мальчик.

— А чтоб не озвереть. В крови, в которой Дар течет, сила особенная. Она рассудок в теле держит. Раз в Луну налакаетесь, и душу не бередит.

Малой понимал. Раз в Луну. А к исходу, начиналось беспокойство, куда-то среди ночи тянуло, днем же сны снились беспокойные, и слюны полон рот, и не наешься ничем. Бывало стая за ночь лежку кабанов поднимала. А наесться все равно не могли. Люто приходилось. А Батя накормит и, как рукой.

— А ты сам? — заглядывал Ярец в глаза Серому. — Людей ешь?