Падающий факел - Альгис Будрис

Но вот теперь Майкл – его Майкл – ступил на эту тропу и уверенно по ней идет!

– Как же тебе удалось, сын? – спросил он, вклинившись в чьи-то торжественные обращенные к Майклу излияния. – Где ты всему научился?

Теперь, когда весь Майкл находился в поле его зрения, Ральф мог рассмотреть и оценить сына одним опытным взглядом.

Он видел, что его мальчик не стал более жестким – определенно так нельзя было сказать. Наверняка можно было сказать и другое – таким гибким и проницательным человеком, каким был его отец, Майкл не станет никогда. Он как-то иначе, чем раньше, упирался теперь ногами в землю. И, в соответствии с этой новой уверенной осанкой, изменилось и напряжение всех мускулов его тела и угол наклона костей, что не могло, конечно, не сказаться и на внешнем облике. Мы узнаем человека по тому, как распределяются свет и тени по выступам и углублениям его лица; то же самое относится и к остальному телу. Голова Майкла теперь сидела на его шее иначе, не так, как это запомнилось Ральфу Вайерману; свет падал на нос и глаза под немного другим углом, и в результате распределение светотени меняло облик.

– А разве у меня был выбор, папа? – ответил ему вопросом на вопрос Майкл, и от того, как быстро и точно сын понял его, в то время как для всех остальных их обмен краткими фразами остался тайной, по спине Ральфа пробежал холодок. А может быть они говорят каждый о своем?

Он размышлял на эту тему, пока его и Хармона представляли пришедшим вместе с Майклом на космодром встречающим, в результате чего он плохо рассмотрел этих людей. Все вместе они представились ему классической живописной группой, вполне под стать моменту – полезные члены только что свергнутого правительства, несколько новых фигур, продвинутых с нижних постов с тем чтобы заполнить вакантные заурядные должности любого временного правительства: люди без опыта и не прошедшие полировку временем, поставленные выполнять важную работу не потому что это было их специальностью, а потому что вся их внутренняя природа оказывалась настолько сконцентрированной на данной работе, что выполнение ее становилось для них просто-напросто физически необходимой функцией. Во времена более стабильных режимов таких людей называли маньяками и, либо из-за их мании, либо из-за других каких-то проступков, которые полированный и отточенный правящий аппарат не мог терпеть, старались избавиться от них.

Это было так же старо, как сама история: и этот Ньюфстед, рука закона и дисциплины, необходимый Майклу как молодому и официально пока еще непризнанному лидеру; этот Хоббс, этот Моргансон, этот Лоперт и этот Ладислас – крепкий, основательный довесок мужественности к пылкости молодого правителя…

– Ладислас Данко! – удивленно воскликнул Ральф Вайерман.

– Рад видеть вас, дружище, – пробасил профессор Данко, осторожно прикоснувшись широкой как лопата ладонью к его плечу.

– Когда это мы стали с вами друзьями! – пронзительно выкрикнул Вайерман, сбрасывая с плеча руку землянина.

– Ну, я думал… – Данко пожал плечами и неловко отвернулся.

Бывший противник был потрясен и испуган его старческой физиономией, понял Ральф, и поскорее попытался положить конец древнему соперничеству – возможно не слишком ловко. Теперь же грубость Вайермана расстроила и смутила его.

Ну так и пусть, подумал Ральф Вайерман. Плохо то, что человек не может держать под спокойным контролем любое свое взаимодействие с другими людьми, но дело в том, что при встрече друг с другом люди немедленно и неизменно стараются установить взаимное главенство, и пытаться взывать к себе и к другим к доброй воле здесь бесполезно. При всех своих благих намерениях Данко попробовал свести их взаимоотношения на выбранный им самим путь. В ответ на что Вайерману необходимо было дать должный ответ, в котором он заявил, что не намерен этим путем следовать.

– Отец, – мягко заметил Майкл Вайерман, – разве поможет это чем-то Земле, если вы с профессором Данко будете продолжать свои игры такого сорта?

– Поможет ли это Земле? Конечно, я…

Вайерман-старший умолк на полуслове, оборвав себя. Любой ответ будет сейчас неуместен. Важно другое – кто из них лидер? Хотя по всему выходило, что этот вопрос тут уже не стоит – каждый из них уже попытался повести процесс на свой лад, установив тем самым соответственное распределение власти, дабы потом управление Землей уже происходило бы без внезапной смены жокеев.

Значит все решено?

– Майкл – ты что же, решил занять пост Президента вместо меня? Ты отстранил меня от власти?

– Все не так просто, отец, – ответил Майкл Вайерман.

– Текущая ситуация на Земле совершенно неясная, – словно по приказу подал голос Ладислас Данко. – Во-первых, нужно внести ясность в международный статус договоров между ОЦС и Хамилем – в той части, как именно устанавливается там условие управления Землей Хамилем. Кроме сепаратных договоров с Центавром, имеются вопросы тносительно деятельности Хамиля против «правительства Свободной Земли в изгнании», в свете того, что де факто он все-таки обладал некими полномочиями. Допуская теоретически, что Хамиль являлся главой Правительства Земли, встает аспект возможности наследования Майклом этого титула как официального преемника, осудившего и казнившего бывшего главу, но действовавшего в тот момент и в последствии, при восстановлении порядка и справедливости на Земле, от имени «правительства в изгнании» – иными словам, используя ваш авторитет – что по сути дела может быть признано нормальной узурпацией власти и контрреволюционным переворотом, оправданными форс-мажорными обстоятельствами. Исходя из этого…

Ральф Вайерман перестал слушать. К собственному удивлению он не чувствовал ни обиды, ни разочарования. Ни раньше, ни сейчас он ни на секунду не забывал о том, что его положение так же шатко, как стоящий на острие нож, и что принадлежащий ему мир может уплыть из его рук при первом же порыве свежего ветра над горами и океанами. Вышло так, что человеком, забравшим у него власть, оказался Майкл – Майкл, которого он никогда не понимал, чьи движущие мотивы оставались для него загадкой, в чьи дебри сознания он никогда не удосуживался заглянуть – хотя бы для того, чтобы узнать, насколько далеко там распространяется его собственная власть как отца – сын рос стеснительным и неуверенным в себе, а ему и дела было мало.

Я привык думать только о том, что делаю сам, сказал себе Ральф. Я привык строить планы и претворять их в жизнь, и так продолжалось большую часть времени. Разве я забыл – как давно это было? – на борту корабля-беглеца – тогда я уже не хотел оставаться таким. Но у каждого случаются в жизни кризисы. Каждый теряет веру в себя и свои планы. Обычно это не продолжается долго. Потом он снова начал продвигаться раз намеченным курсом. Кто скажет, что заставило меня передумать?