Секретный архив Шерлока Холмса - Марвин Кей

Но меня это не беспокоило. Девушка сказала более чем достаточно, чтобы я больше не сомневался, кто она такая. Мне также стало ясно, что она необычайно умна и образованна. То, что Ноура предложила брату обсуждать стратегические проблемы, говорило о многом. Она напомнила мне тех женщин, которые стремились учиться в университетах и не позволяли присущей их полу мягкости воздействовать на остроту их ума. Я никак не ожидал встретить подобную женщину в Аравии – в конце концов они достаточно редки и в Англии.

Голос и акцент Ноуры поведали мне остальное. Она обращалась к брату на равных и имела на это право. Очевидно, они учились у одного наставника.

Я потянулся и стал демонстративно готовиться ко сну, чтобы мой юный принц мог скрыть стыд, ибо теперь мне было известно, что его сестра находится с ним среди мурра.

— Думаю, пора ложиться, — сказал я. — Благодарю вас.

Абдул Азиз грациозно поклонился, забрал мою пустую тарелку и зашагал между палатками, но не туда, где находились погонщики верблюдов и их четвероногие подопечные.

Я был рад, что он ушел, надеясь, что ко мне придет Питерсон со своим куревом. Иногда он заходил ко мне в палатку покурить перед сном. Питерсон не пользовался табаком – он курил какую-то особую смесь и делился ею со мной; эффект ее был весьма благотворным и казался знакомым. Мы не могли расходовать воду на традиционные в этих краях водяные трубки, так что мне пришлось пожертвовать для этой цели одной из моих, и она едва ли могла бы найти лучшее применение.

Спать днем из-за жары было практически невозможно. Каждый вздох причинял боль, все мысли были только о тени. Горячий воздух хрустел в наших легких, уничтожая всякую надежду на прохладу и влагу. Зной не прекращался до захода солнца, когда температура внезапно падала с наступлением темноты.

Тогда мы отправлялись в путь, а утром вновь становились лагерем. Мальчики обслуживали «гостей», как именовали нас, а женщины, почти невидимые под чадрой, заботились об остальных. Только подслушав разговор Абдула Азиза с сестрой, я осознал, насколько незаметны бывают женщины в этой части света.

Как обычно, я пригласил Питерсона войти. Мы молча откинулись на ковры, покуда он готовил трубку, не нарушая молчания, пока не сделали первые затяжки и не почувствовали, как древнее маковое зелье расслабляет наши тела и умы.

— Они говорят, что аль-Рашид умрет, — начал я, — потому что никто не даст ему воды. Надеюсь, вы не станете с ним делиться. Слишком часто вы помогали ему выбираться из переделок.

Халид пожал плечами.

— Он отобрал все запасы у своих слуг – не оставил им ни капли. Разве так Священный Коран учит нас обращаться со слугами и рабами, тем более правоверными?

— Вы не кажетесь особенно расстроенным, — заметил я.

Питерсон горько усмехнулся.

— Это представляет мне возможность в очередной раз заслужить пропуск в рай, — ответил он. — Милосердие – легчайшая из обязанностей правоверного.

Я промолчал, хотя понимал, что делиться водой в пустыне никак нельзя назвать легчайшей обязанностью.

— Почему вы терпите его? — осведомился я. Если бы не расслабляющее действие трубки, я никогда не задал бы ему столь личный вопрос.

Питерсон вновь пожал плечами.

— Покуда я присматриваю за Ахмедом, я могу оставаться здесь. Возможно, мне удастся совершить еще несколько милосердных поступков, удерживая его от серьезного вреда, который он мог бы причинить другим. Часто я отвлекаю Ахмеда или предлагаю ему нечто, являющееся меньшим злом, чем его первоначальные намерения. По-моему, это также можно назвать милосердием.

— Пожалуй, — согласился я.

Наркотик постепенно погрузил нас в долгое молчание, к чему мы уже привыкли. Мы выкурили еще одну трубку на двоих. Незадолго до полудня, когда жара стала нестерпимой, меня наконец одолел глубокий, без сновидений сон.

Проснувшись, я внезапно сообразил, что происходит и что намерен сделать аль-Рашид. Я подозревал это и раньше, но усталость и неудобства тормозили мои мыслительные процессы. В караване присутствовали два члена королевского семейства – юный принц и незамужняя принцесса. Узурпаторы используют брак так же часто, как убийство, чтобы удержать трон.

От аль-Рашида действительно можно было ожидать самого дурного, но я не знал, как предупредить Абдула Азиза. Упомянуть о присутствии его сестры означало бы выразить к ней презрение. Но принц подвергался не меньшей опасности, чем она. Если аль-Рашид женится на Ноуре, Абдул Азиз никогда не сможет занять трон. Для него это будет ничем не лучше смерти, а для народов Аравии – куда хуже, не говоря уже о британском министерстве иностранных дел и всей Англии.

Я ничего не знал о посланиях, которые должен был вручить, но не мог игнорировать тот факт, что в Европе уже долгое время сохранялась стабильность. Однако Майкрофт ощущал за ней подводные течения. «Будь уверен, — говорил он мне, — это затишье перед бурей. Нам долго везло, но королева не может жить вечно, а принц… ну, принц есть принц. С Германией, обхаживающей турок, и Габсбургами, стремящимися расширить и консолидировать и без того слишком большую империю, не говоря уже о русских, мир не будет продолжаться долго».

Аравия и ее священные города стали узловыми пунктами политики на Ближнем Востоке и в Северной Африке. Народы Египта, Сирии и Трансиордании находились под влиянием мулл и королей Мекки. Даже турецкий султан должен был считаться с арабами. А Оттоманская империя хотя и разлагалась из-за коррупции, но являла собой силу, которой не следовало пренебрегать.

Исключение Абдула Азиза как союзника и претендента на престол повредило бы и Англии, и всей Европе. На первый взгляд аль-Рашид мог казаться лучшим союзником; но он жесток, эгоистичен и лишен истинного благородства. Он будет опасным другом, всегда готовым предать ради своей выгоды и пожертвовать всеми подписанными договорами и клятвами в верности.

Нет, я беспокоился не только из-за Абдула Азиза и Ноуры. Абдул Азиз был принцем, с которого не грех брать пример Эдуарду, а аль-Рашид стал бы монархом, заботящимся только о самом себе и презираемым всем цивилизованным человечеством. И он собирался атаковать моего друга таким образом, какой я был не в состоянии объяснить, не нарушая принятых среди арабов правил приличий и не навлекая на себя серьезных последствий.

Абдул Азиз, как обычно, появился вечером – с верблюдом, готовым к погрузке моих вещей и палатки. Только потом он должен был оседлать моего верхового верблюда.

— Хорошо отдохнули? — спросил я, как делал это каждый вечер.

— Да, благодарю вас, я хорошо поспал, — ответил он по-английски. Мы продолжали практиковаться, он – в английском, я – в арабском, но при этом было нелегко выражать более сложные мысли.

— Вы слышали, что аль-Рашид отобрал воду у своих слуг?

Юный араб в ужасе отпрянул.

— Нет! Не может быть! Это… это… — Даже на родном языке он не мог подобрать слов для столь отвратительного поступка. — Это не может быть правдой! — наконец сказал Абдул Азиз, хотя лицо опровергало его заявление. Он знал, что это правда.

— Может, — настаивал я. — Халид ибн Питерсон рассказал мне об этом сегодня утром. Он поделился со слугами своей водой, так что, возможно, они не умрут. Странно – Питерсон кажется мне хорошим человеком, и тем не менее он остается в компании такого недостойного субъекта.

— Недостойного? — переспросил Абдул Азиз. Я перевел это слово на арабский, а он покачал головой и заговорил на том же языке: – Он куда хуже, чем недостойный. Это вероотступник без чести и совести – такой человек хуже животного.

Внезапно послышались крики, и я ощутил в воздухе запах дыма.

— Пожар! Пожар! — кричали подростки, ухаживающие за верблюдами, бегая среди палаток и зовя на помощь.

— Возле верблюдов! — добавил кто-то четким и властным голосом.

Я не сомневался, что это уловка аль-Рашида с целью отвлечь внимание остальных, чтобы они не заметили его отсутствия и криков принцессы о помощи. Когда мужчины выбежали из палаток, я помчался уже знакомой мне дорогой к палатке сестры Абдула Азиза. Сам принц уже побежал туда, где погонщики верблюдов тушили огонь песком. Шум стоял такой, что мог заглушить даже наступление конца света.

Я был уверен, что пожар, устроенный аль-Рашидом, учитывая его трусость, не мог представить серьезной опасности. Очевидно, он поджег несколько промасленных тряпок, поместив их достаточно далеко от животных. Даже Ахмед аль-Рашид понимал, что если погибнут верблюды, то вслед за ними умрем мы все.

Мне оставалось надеяться, что я смогу достаточно быстро пробежать сквозь толпу и добраться до молодой леди раньше аль-Рашида. Хотя он вышел первым, ему пришлось сделать крюк, чтобы разжечь огонь, а находясь вблизи пожара, он должен был принять хотя бы какое-то участие в борьбе с ним вместе с бедуинами. Я бежал изо всех сил, зная, что аль-Рашид следует за мной по пятам, так как ему уже удалось отвлечь всеобщее внимание. Мне нужно было добраться до палатки, прежде чем прекратится хаос, хотя я чувствовал, как будто сухие горячие пальцы выжимают воздух из моих легких. Резкая боль пронзила бок, но я не замедлил шаг, понимая, что поставлено на карту.