Тайны ушедшего века. Власть. Распри. Подоплека - Николай Зенькович

Екатерина Алексеевна Фурцева прекрасно знала московские кадры. Секретарем ЦК и кандидатом в члены Президиума она стала в 1956 году, на XX съезде. До этого с 1942 года работала в городской партийной организации, в том числе с 1950 года вторым секретарем МГК, с 1954 года — первым. В Москве работало немалое количество членов ЦК, которых Фурцева выдвигала и с которыми поддерживала приятельские отношения. Оповестить их о случившемся, проинструктировать по работающей правительственной связи особого труда не составляло.

Позднее Хрущев интерпретировал эти события в выгодном для него свете. О роли Фурцевой в организации вызова в Кремль московской группы членов ЦК не было произнесено ни слова. Выходило так, что они сами, обеспокоенные беспрерывным заседанием Президиума и обсуждаемым вопросом — о руководстве Центральным Комитетом (откуда им это знать?) — по собственной инициативе прибыли в Кремль и потребовали срочно созвать пленум. Нигде, никогда, ни под каким предлогом фамилии этих членов ЦК не назывались.

На XXII съезде в 1961 году Игнатов, касаясь тех бурных дней, привел в своем выступлении письмо москвичей — членов ЦК, с которым они обратились к Президиуму с требованием о созыве пленума. В стенографическом отчете съезда письмо закавычено, т. е. приведено полностью, но опять же без подписей. И еще вопрос: как они его сочинили? По пути следования в Кремль, когда, по словам Игнатова, многие из них буквально пробирались к месту заседания Президиума? Скорее всего, текст письма был заранее сочинен Игнатовым под диктовку Фурцевой.

По официальной версии Хрущева, которой придерживались и его сторонники, большая группа членов ЦК, обеспокоенных судьбой единства Президиума, прибыла в Кремль и потребовала, чтобы их немедленно приняли. Группа Маленкова — Молотова категорически возражала, устроив страшный шум. Мол, как это члены ЦК осмелились к ним обратиться? Хрущев и поддерживавшие его люди настаивали на приеме. Тогда фракционеры предложили, чтобы членов ЦК принял не Президиум, а один из их сторонников — Булганин или Ворошилов. Увидев, куда гнут фракционеры, Хрущев заявил, что и он пойдет на встречу с членами ЦК, и настоял на своем. Встреча состоялась в приемной Президиума.

С точки зрения фракционеров это выглядело так. Когда стало известно, что группа членов ЦК добивается встречи, они спросили, кто они и сколько их. Выяснилось — десять человек, которых смогла наскрести Фурцева в субботний день. Но ведь по уставу для созыва пленума требования десяти членов ЦК недостаточно. Именно этим объясняли фракционеры свой отказ встретиться с прибывшими в Кремль.

Встреча все же состоялась. В приемную, где дожидались члены ЦК, одновременно вышли четверо. Ворошилов и Булганин — от большинства, Хрущев и Микоян — от меньшинства.

Это случилось во второй половине дня 20 июня, в субботу — т. е. на второй день беспрерывных заседаний. Увидев четверку, делегированную двумя противоборствующими лагерями для переговоров, московская группа членов ЦК, проинструктированная Фурцевой, потребовала созыва пленума.

— Это не по уставу, — начал было Булганин.

Его вежливо оборвали:

— Не беспокойтесь, все делается правильно.

— Но ведь вас всего десятеро…

— Вы правы, нас десятеро, но мы говорим от имени 107 членов Центрального Комитета. Они здесь, в Москве, и уполномочили нас довести требование о немедленном созыве пленума.

Это было невероятно: буквально за считанные часы сторонникам Хрущева удалось доставить в Москву 107 из 130 человек, входящих в состав ЦК.

Пленум решили собрать в понедельник, 22 июня, в два часа дня.

«Мы не были фракцией…»

Находясь не у дел, Молотов, Маленков, Каганович и Шепилов много размышляли над причинами своей неудачной попытки смещения Хрущева. Некоторые их размышления зафиксированы в источниковедческой литературе, в том числе в записях бесед Ф. Чуева с Молотовым и Кагановичем. Что касается Шепилова, то он оставил собственноручно написанные многостраничные воспоминания, к сожалению, до сих пор не изданные.

Все они категорически не согласны с приклеенным им Хрущевым ярлыком фракционеров. «Мы не были фракцией. Если бы мы были фракцией, если бы мы организовались, мы бы могли взять власть», — утверждал Каганович. По его мнению, за ними было большинство Президиума, они пользовались громадным авторитетом, но главная причина неудачи в отсутствии организованности. «Мы парламентаризмом занялись, — сожалел Лазарь Моисеевич. — Парламентаризмом, вот. Ошибка наша в том, что мы парламентаризмом занялись… И не собирались тайно…».

После снятия с занимаемых постов и исключения из состава ЦК Каганович, Молотов, Маленков и Шепилов не поддерживали между собой никаких отношений. Даже не перезванивались по телефону по праздникам, что исключает вероятность договоренности о том, чтобы придерживаться единой позиции. Однако все единодушны (каждый в отдельности): действовали неорганизованно. «В нашей группе не было единства, не было никакой программы, — говорил Молотов. — Мы только договорились его снять, а сами не были готовы к тому, чтобы взять власть».

По мемуарам Шепилова, бессистемный поток самых невероятных, смешных, неграмотных инициатив и указаний Хрущева уже к весне 1957 года привел к единому мнению: Хрущева надо убирать, пока он не наломал дров. Убирать, например, на пост министра сельского хозяйства. Никакого заговора сталинской гвардии не было, была абсолютная уверенность, что с Хрущевым дальше ехать некуда.

Шепилов — интеллектуал, профессор, член-корреспондент Академии наук. Зря потешались над ним из-за самой длинной в мире фамилии — «ипримкнувшийкнимшепилов». Это был умный человек. Он поплатился блестящей карьерой в 52 года, сказав о Хрущеве на том заседании Президиума в июне: «Неграмотный человек не может править государством». Через семь лет, в октябре 1964 года, когда июньские защитники Хрущева будут беспощадно с ним расправляться, каждый из них будет повторять эту фразу.

Молотов первым назвал имя человека, который фактически спас Хрущева в июне 1957 года. Этим человеком был министр обороны маршал Жуков. Характерно, что в своих многочисленных речах, даже самых запальчивых и откровенных, Хрущев никогда не касался этого щекотливого вопроса. Из официальной версии вытекало, что июньский пленум поддержал курс Хрущева и осудил преступных фракционеров.

Детали замалчивались неспроста. Уж очень не хотелось афишировать то, благодаря чему Хрущев уцелел в своем кресле. Победить несогласных с его курсом удалось не потому, что все стояли за него горой и что ЦК проявил мудрость и прозорливость, как вбивала в головы людей тогдашняя пропаганда.

Дело обстояло куда проще и обыденнее. Жуков, которому надоело слушать пререкания членов Президиума, встал и рубанул:

— Если сегодня группой будет принято решение о смещении Хрущева с должности первого секретаря, я не подчинюсь этому решению и обращусь к армии. Я категорически настаиваю на срочном созыве пленума ЦК.

Министр обороны открыто принял сторону Хрущева, и это привело к заметному упадку боевитости в группе Маленкова — Молотова. Все знали, что председатель КГБ Серов — давнишний приятель Хрущева. А теперь вот выбор сделал и министр обороны.

Молотов считал его крупным военным, но слабым политиком. Спустя четыре месяца, когда Жукова сняли с поста министра обороны, он проклинал Хрущева и сильно сожалел о своем решительном заявлении в июне, которое назвал ошибочным.

Почему Жуков отверг предложение Маленкова и взял сторону оставшегося в меньшинстве Хрущева? Никто не знает ответа на этот вопрос. Решение маршала выглядит довольно странным, если учесть, что именно Маленков инициировал переезд опального маршала в Москву из Свердловска после смерти Сталина. И вдруг возвратившийся в столицу Жуков берет сторону противника своего благодетеля. Правда, к тому времени благодетель был уже не таким всемогущим, его разжаловали из председателя Совмина в министра электростанций. Может, это и определило выбор Жукова? Или маршал решил оставаться верным своему Верховному главнокомандующему до конца, в отличие от некоторых других маршалов и генералов эпохи Горбачева?

Чем бы он ни руководствовался, но решение принял. И, послушные приказу министра обороны, в воздух взмыли самолеты военно-воздушных сил. С членами ЦК на борту. Их собирали по всей необъятной стране и доставляли в Москву. Нередко в кабинах истребителей. То-то Булганин с Ворошиловым удивлялись: как это удалось за несколько часов перебросить с периферии более ста человек.

Жуков рьяно взялся за спасение Хрущева. Даже пообещал ему отколоть Ворошилова:

— Мы же родственники, в конце концов.

Внук Ворошилова, занимавшего в ту пору пост председателя Президиума Верховного Совета СССР, был женат на дочери Жукова. Воспользовавшись тем, что по-родственному еще ни разу не встречались, Жуков предпринял попытку пообщаться со стариком в неформальной обстановке и переманить на сторону Хрущева. Однако из этой затеи ничего не вышло. Ворошилов был явно настроен против Хрущева.