Русское братство - Николай Чергинец

Степаненко объяснил ситуацию, в которую он попал. Ира безоговорочно согласилась помочь. Вечером она пригнала во двор дома машину. Переодетый в куцый пиджачок, в кепке и солнцезащитных очках, Степаненко быстро занял заднее сиденье. Какой-то полузнакомый Ире владелец «Москвича» согласился подбросить их обоих, Максима и Иру, на дачу, в Горбаху.

Степаненко намеревался встретиться с Богомоловым. Только академик внесет, наконец, ясность во всю эту путаницу. Ученый мог, разумеется, просто отказать ему во встрече, но Степаненко шел ва-банк: с пустыми руками в Москву ему возвращаться не хотелось.

На диво погожий день клонился к закату. Такие дни бывают в конце августа, когда поля уже опустели, когда скворцы летают большими стаями, а какой-нибудь телефонный провод от столба до столба так густо унизан ласточками, что даже прогибается под ними. Еще лето, но нет жары, нет пыли, тепло нежное, ласковое…

Показались мачтовые сосны в виде возвышавшейся над местностью горы. Степаненко вспомнил, как Колешко объяснял ему, как появилось названия Горбаха. Теперь Колешко уже нет… У Максима защемило сердце.

Богомолов и Маша провели неделю на курорте, не очень пышном, но и не захудалом. Богомолов посвятил Машу в ближайшие планы — он собирался уехать в Соединенные Штаты. Несколько тревожный вопрос Маши — а как же с процессорами, которые исчезли, — развеселил его. Он постучал пальцем по черепу — мол, все что надо, находится в голове.

На самом деле академик был сильно озадачен. Опытные образцы процессоров после убийства

Колешки и расстрела Губермана бесследно исчезли. Это сильно усложняло возможность продолжения работы по дальнейшему совершенствованию суперпроцессора под маркировкой «Э».

Оформление документов на выезд в США шло полным ходом, но Богомолова все чаще и чаще посещали тревожные мысли — что станет, когда приглашавшая его сторона выяснит, что ничего стоящего у него нет. Неужели придется довольствоваться только преподавательской деятельностью? Вряд ли и на это он сможет претендовать…

Однажды вечером, когда Богомолов сидел в беседке, поросшей плющом, и раздумывал о своем ближайшем будущем, он услышал: звякнула щеколда калитки. Потом послышались шаги.

— Василий Илларионович?! — кто-то незнакомый окликнул его.

— Да, — академик поднялся. — С кем имею честь?

— Майор ФСБ Максим Степаненко, — проговорил незнакомец.

— Вы из Москвы? — быстро спросил Богомолов.

— Да, из Москвы.

— Мне что, выходить с теплыми вещами? — то ли всерьез, то ли шутя, проговорил ученый.

— Василий Илларионович, дело чрезвычайно серьезное. Думаю, шутки сейчас не совсем уместны.

— Вот как. Тогда пройдемте в дом. — И он первым двинулся к крыльцу.

Оказавшись в доме, Богомолов направил Максима по лестнице, а сам, извинившись, отлучился. Взойдя на второй этаж, Максим прислушался. В деревянном, гулком доме все звуки хорошо прослушивались: Богомолов кому-то звонил. Через минуту он был уже возле Максима.

— Итак, — сказал он, усадив Степаненко напротив себя в довольно уютном кабинете. — В чем я обвиняюсь, позвольте узнать?

— Я пришел не для того, чтобы выдвигать против вас какие бы то ни было обвинения. Я пришел для того, чтобы обезопасить вашу жизнь.

— И что же мне, а главное, кто мне угрожает? — Богомолов глянул на Максима поверх очков.

Степаненко был доволен началом. Во-первых, академик не затребовал у него документы, а во-вторых, ему с ходу удалось повернуть беседу так, что Богомолов в целях собственной безопасности выложит все, что знает.

— Вам известна такая фамилия, как Ро-гожцев?

— Разумеется, знаю. Это мэр города.

— А Сохадзе?

— Ну-у, — Богомолов развел руками. — Владислав знакомый моей жены…

— Не ему ли вы, случайно, только что звонили?

Богомолов молча уставился на Максима.

— А в курсе ли вы, Василий Илларионович, что оба эти товарища организаторы преступной группировки?

Богомолов пожевал губами.

— Послушайте, — сказал он, — это ведь серьезное обвинение, не правда ли?

— Совершенно верно.

— А скажите, я имею право не отвечать на ваши вопросы? Ведь это не допрос, да?

— В таком случае вам придется в ближайшем будущем убедиться на собственном опыте, что вы зря отказались от совершенно бескорыстной помощи. Впрочем, ни Сохадзе, ни Рогожцев, ни, собственно, ваша безопасность меня совершенно не интересуют. Гораздо больше меня интересуют личности двух покойников — Колешки и Губермана. У меня есть бесспорные доказательство того, что вы причастны к убийству талантливейшего молодого ученого!

Степаненко блефовал. Но у него не было времени. Его конвоиры, которых он оставил в вагоне, давно проспались и сообщили в Арсеньевен о побеге.

— Вы рисковый человек, товарищ, не помню как вас там… — побледнев, проговорил Богомолов. — За вашу, простите, версию, вам придется ответить. Я напишу письмо генеральному прокурору! Не могли бы вы оставить мне на память ваши отчетливые имя-отчество, координаты?!

Степаненко услышал приглушенное гудение машины. Отодвинул краешек занавески на окне, внимательно всмотрелся в темноту дачной улицы. Возле забора и у крыльца заметил несколько фигур.

— А вот и гости пожаловали, — торжествующе, почти со злом, проговорил Степаненко.

Кто-то полоснул фонариком по калитке. Свет выхватил из темноты камуфляжную форму.

— Омоновцы! — прошептал Богомолов, стоявший рядом. — Что это значит?

Вероятно, он ожидал не милицию, а кого-то другого.

— Это значит, что нам пора расстаться, — сказал Степаненко.

— Но это же служители, так сказать, правопорядка? — удивляясь все больше, проговорил академик.

В это время раздался грохот в дверь на первом этаже. Степаненко заметил, как побледнел старик.

— Идите откройте, — приказал Степаненко.

— А вы? — ученый смотрел на Максима с подозрительностью и не спускал с него глаз.

— Я за вами, — равнодушно произнес Степаненко.

Но едва Богомолов сделал по коридору несколько шагов, как Степаненко устремился в соседнюю комнату, рванул створки окна, выходившего в сад, метнулся вниз. После довольно удачного приземления он очутился среди густых кустов смородины.

— Стоять! Ни с места! — раздался голос, и в следующее мгновение к нему метнулась неясная фигура. Степаненко увернулся от удара, вошел в соприкосновение с противником, применил болевой прием. Послышался треск разрываемой ткани. Максим еще раз ударил поверженного противника и, низко пригибаясь, рванул в сторону соседнего дачного участка.

Пистолетные выстрелы один за другим грохнули от дома Богомолова. Степаненко перемахнул через забор, и, лавируя между ягодных кустов, устремился в темноту, к задам дачного участка.

И снова раздались гулкие пистолетные выстрелы!

Степаненко натолкнулся на частокол. Опять забор! Где-то здесь есть лаз, через который можно выйти как раз к той самой беседке, в которой не так давно провел ночь с Ирой.

— Он возле забора! — послышались крики. — Осторожно, у него оружие!

«Ага, — подумал Степаненко. — Это точно милиция… Только почему они стреляют? Откуда им известно, что у меня оружие?! Ведь у меня его нет!»

Едва он зашевелился в кустах, раздвигая ветки руками, как бахнул выстрел. Степаненко почувствовал резкий удар в икроножную мышцу правой ноги. Превозмогая боль, перелез через забор, присел, пополз на четвереньках вдоль забора, потом стал забирать левее, углубляясь в кусты. Он был уверен, что его не поймают. Хуже всего было то, что в него стреляли, и это был огонь на поражение. Странно однако, почему стреляют из пистолета? Почему ногу сводит? Неужели зацепило?

Как только он осознал это, боль в правой икре усилилась. Степаненко ощупал ногу. И точно — ранен! Пуля вошла в голень так глубоко, что, казалось, ее вбили молотком между берцовыми костями…

От омоновцев Степаненко ушел через заболоченный лужок. Они почему-то не отважились ступать на влажные, отсыревшие от росы, колыхавшиеся при каждом шаге травяные заросли. Пока они искали обходной путь, Максим успел отмахать добрых два или три километра.

Посчитав себя в безопасности, первым делом Степаненко разорвал носовой платок на три полоски, наложил некое подобие жгута чуть выше раны. Потом долго ковылял по окрестностям, пытаясь выйти на ту самую прямую дорогу, по которой когда-то догонял бандитов. Когда вышел, сгоряча пошел на юго-запад, в сторону Москвы. После получаса ходьбы понял, что никуда не дойдет — правая нога отказывалась подчиняться.

Он сошел с дороги, забился в кусты и стал думать. Черт, надо было оставить мобильный телефон у Иры. Теперь к ней не подступиться. Ему показалось, что теперь у него не осталось шансов выбраться из беды.

Через час он остановил груженный арбузами «КамАЗ», объяснил, что ранен, и попросил доставить до ближайшего медицинского пункта.