Ни о чем не жалею - Даниэла Стил

— В Сан-Франциско. Там она, во всяком случае, жила, когда мне исполнилось восемнадцать. Именно тогда она перестала посылать деньги за мое содержание. Мать платила монастырю за комнату и еду и даже трижды пожертвовала некоторую сумму на ремонт нашей церкви.

Это… — Ее передернуло. — Это было как взятка за то, чтобы меня держали в монастыре до конца моих дней.

Насколько я знаю, матушка Григория отправила эти деньги в другую обитель, где никто не знал, откуда они…

У Джо по-прежнему не укладывалось в голове, как могли родители Габриэлы просто взять и бросить ее — вычеркнуть ее из своей жизни, словно она умерла. Нет, хуже: словно ее никогда не существовало на свете.

«Никогда я этого не пойму», — подумал он и неловко пошевелился на скамье.

— Матушка Григория права — лучше об этом забыть, — просто сказал он. — Здесь тебя все любят, здесь ты можешь жить нормальной, спокойной жизнью, здесь, в конце концов, ты нашла свое призвание. Возможно, когда-нибудь ты станешь настоятельницей этого монастыря, и это будет только логично. Похоже, господь неплохо распорядился нашими жизнями, ты не находишь?

Их взгляды встретились, и Габриэла несмело улыбнулась. Да, она считала, что нашла свое счастье, но оно досталось ей слишком дорогой ценой. Какая-то часть ее словно застряла в прошлом, и извлечь ее оттуда, спасти не было никакой возможности. Но без этого она не могла чувствовать себя полноценным человеком — ей все время чего-то не хватало. И, судя по всему, что-то подобное ощущал и Джо.

Джо наклонился вперед и ласково потрепал ее по руке. Почувствовав его прикосновение, Габриэла невольно вздрогнула. Его рука была такой твердой и сильной и вместе с тем такой горячей, что она снова подумала об отце. Он был единственным мужчиной в ее жизни, который прикасался к ней так.

Словно прочтя ее мысли, отец Коннорс медленно поднялся.

— Пожалуй, мне пора, — сказал он неловко. — Я должен отвезти обратно моих коллег. Они, я думаю, так наелись, что сами и шагу не смогут ступить. Кроме того, отец Питер весь день прикладывался к стаканчику и, должно быть, совсем осовел. Как бы нам не пришлось его нести.

Габриэла представила себе пьяного священника, который, шатаясь и распевая церковные гимны, бредет по дорожке монастырского сада под любопытными взглядами послушниц и монахинь, и не сдержала улыбки.

— За кухней стоит тачка, на которой мы возим продукты, — сказала она и тоже поднялась. — В крайнем случае можно будет ею воспользоваться. Впрочем, это, конечно, шутка. Я уверена, что отец Питер умеет держать себя в руках.

Она осмотрелась и увидела отца Питера, который как ни в чем не бывало беседовал с матушкой-настоятельницей. Второго священника, который служил сегодня мессу, нигде не было видно, однако Габриэла не сомневалась, что он тоже встретил каких-то старых знакомых.

Потом из кухни появилась сестра Эммануэль. Она Оглядывалась по сторонам с таким видом, словно собиралась скомандовать кандидаткам и послушницам начинать убирать со столов, и Габриэла, привыкшая беспрекословно повиноваться своей наставнице, сделала непроизвольное движение в ее сторону. Но сестра Эммануэль вернулась в кухню, так ничего и не сказав, и Габриэла с облегчением вздохнула. Ей, как и всем остальным, не хотелось, чтобы праздник кончался так скоро. Для нее это была самая счастливая в жизни Пасха, и не только из-за угощения, которое казалось невероятно вкусным после долгого поста, но и благодаря тому, что ей удалось поговорить с человеком, который понимал ее как никто другой.

Глядя на усталые, но довольные лица гостей и монахинь, Габриэла тихонечко вздохнула.

— Я никогда никому не рассказывала о том, о чем говорила с тобой, — призналась она. — Все это слишком пугает меня До сих пор пугает.

— Не позволяй прошлому забирать над собой такую власть, — посоветовал Джо. — Тебя никто больше не посмеет обидеть. Твои мать и отец далеко и никогда не вернутся. А если вернутся, то никто не заставит тебя вернуться к ним. Ты понимаешь?..

Он посмотрел на нее так пристально, словно гипнотизировал.

— Здесь, в монастыре, ты в безопасности. Тебя защищают сестры и сам господь — так какого заступничества еще ты можешь желать?

Габриэла только кивнула, чувствуя, что не может произнести ни слова. Чувство облегчения и благодарности нахлынуло на нее с такой силой, что она с огромным трудом сдерживала подступившие к глазам слезы. Джо снова отпустил ей грехи, утешил ее, а его добрые и мудрые слова заставили Габриэлу поверить, что ей действительно ничто не грозит.

— Увидимся в исповедальне. И старайся держаться подальше от сестры Анны, — сказал Джо, улыбаясь несколько принужденно. Разговаривая с Габриэлой, он иногда чувствовал себя невероятно старым. Он знал, что ей уже почти двадцать два года, однако о мире за стенами монастыря она знала лишь немногим больше, чем тогда, когда десятилетней девочкой впервые переступила порог обители Святого Матфея. По сравнению с ней Джо был гораздо более опытным, мудрым, искушенным в путях мира. И все же вопросы и суждения Габриэлы, казавшиеся на первый взгляд простыми и наивными, случалось, ставили его в тупик.

— Я уверена, что после сегодняшнего праздника у сестры Анны будет много новых тем для сплетен и разговоров. Она видела, как мы разговаривали… — сказала Габриэла и печально вздохнула. По правде говоря, спокойно сносить постоянные придирки и вздорные обвинения сестры Анны ей становилось все тяжелее, и она чувствовала себя усталой.

— Ну и что? — удивился Джо. — Какая ей разница, с кем ты разговариваешь? Почему ее это так занимает?

— Ах, да откуда я знаю. На прошлой неделе она заявила сестре Эммануэль, будто я пишу рассказы вместо того, чтобы читать вечерние молитвы. В общем, дня не проходит без того, чтобы она не наябедничала на меня нашей наставнице, по обыкновению наврав на меня с три короба.

— Продолжай молиться за нее, Габриэла, — значительно произнес отец Коннорс. — Господь услышит тебя и вразумит сестру Анну. Или же она сама устанет от своей злобы.

Габриэла, вздохнув, кивнула. Если бы не глупые выдумки сестры Анны, все было бы так славно.

— А теперь мне действительно пора идти, — сказала она, заметив сестру Эммануэль, которая снова появилась из кухни и сигнализировала ей взглядом. — Еще раз с праздником, святой отец.

И она быстро пошла в кухню, где ее ждали груды тарелок, кастрюль, сковородок и еще теплых противней.

Послушницы уже начали убирать со столов, и посуды постоянно прибавлялось. То и дело хлопали дверцы холодильников, куда убирались остатки индейки, ветчины и окороков. Знаменитое фруктовое желе съели все, и Габриэла пожалела, что так и не успела его попробовать.