Воспоминания (Царствование Николая II, Том 2) - Сергей Витте

Никольский в особенности много писал о крестьянском вопросе, близко знавши этот вопрос, как теоретически, так и практически. (Кажется, он сам из крестьян.) Против него не нашли никаких возражений, вероятно потому, между прочим, что он был в {188} хороших отношениях с Кривошеиным. Его Величеству угодно было согласиться на назначение Никольского, но не министром, а управляющим министерством.

На пост министра торговли я предложил товарища Тимирязева по министерству торговли, Федорова, который был назначен лишь управляющим министерством и оставался на этом посту до моего ухода. Он давно служил в министерстве финансов, сначала в качестве помощника редактора "Вестника финансов, торговли и промышленности", затем - редактора этого журнала, потом он был начальником отдела торговли и промышленности министерства финансов, а затем когда образовалось министерство торговли после 17 октября, то товарищем министра торговли. Тогда же, когда я решил назначить министром Тимирязева, он меня предупреждал о его беспринципности, политической хитрости и пустоцветности. Сам Федоров очень чистый, знающий человек, весьма культурный, но не в европейском смысле, либерал и бессеребренник. Он не впадал в крайности и был против программы кадетов о земельном устройстве, а потому и расходился со взглядами Кутлера в последних стадиях его министерской деятельности.

Когда я ушел и образовалось министерство Горемыкина, то ему было предложено занять пост министра в этом министерстве, т. е. из управляющего министерством сделаться министром, но он отказался, заявив, что не разделяет взглядов Горемыкина и большинства членов его министерства. Он вышел в отставку и начал издавать газету, которая, конечно, при произвольности режиме Столыпина существовать долго не могла. Теперь он не у дел. Замечательно, что Государь хотел, чтобы в мое министерство перед открытием Государственной Думы вступили Кривошеин и Рухлов, между тем, когда я ушел перед открытием Думы и образовалось министерство Горемыкина, то даже в это министерство они не вошли; место главноуправляющего земледелием занял Стишинский, а министра путей сообщения Шауфус.

Когда распустили первую Думу и образовалось министерство Столыпина, то и тогда эти господа не вошли в министерство и нужно было несколько лет, в течение которых Столыпина выкрасили сажей, чтобы наконец Кривошеин занял место главноуправляющего земледелием, а Рухлов - министра путей сообщения, хотя он имел в {189} своей жизни отношение к путям сообщения вообще и железнодорожному делу в особенности, как я к медицине. Мне остается объяснить, почему я не желал, чтобы Рухлов вошел в мое министерство. Прежде всего потому, что Рухлов это человек Великого Князя Александра Михайловича и Государь его знал только потому, что он был товарищем Великого Князя, когда Его Высочество был главноуправляющим мореходства.

Таким образом, ко всем закулисным интригам я рисковал прибавить, пожалуй, одну из наиболее рафинированных. Затем сама личность Рухлова такого свойства, что не могла внушать симпатии во мне, а в то время и в большинстве политических групп.. Тогда она не могла внушать симпатии даже у черносотенцев, так как тогда Рухлов конечно, не был бы с ними потому, что при мне они не имели и не могли иметь значения, не соответствующего их силе.

Их сила и теперь основывается на физической силе правительства. Ведь и палач силен только потому, что он защищен оружием. Чтобы характеризовать физиономию г. Рухлова, я приведу маленький рассказ.

В прошедшую жизнь я несколько раз встречался с гр. Потоцким, женатым на княжне Радзивилл (дочери ген.-адъют. Вильгельма I), с отцом, которого, наместником Галиции (Краков), я еще был знаком. Этот гр. Потоцкий - русский подданный, так как владеет громадным майоратом в Волынской губ. около Шепетовки (станция на юго-западных ж. дор.). Он давно хлопочет о проведении ж. дороги от Шепетовки к Проскурову. Наконец, образовалась компания, во главе которой стал гр. Потоцкий. Была целая история, покуда это дело прошло через совет министров и департамент Государственного Совета. Столыпин, выдвинув на первый план своеобразный принцип русского национализма, в силу которого, чтобы быть верным сыном своей родины Великой Российской Империи и верноподданным Государя, нужно иметь фамилию оканчивающуюся на "ов", быть православным и родиться в центре России (конечно, еще лучше если патриот может представить доказательство, что он, если не убил, то по крайней мере искалечил нескольких мирных жидов), поддерживаемый некоторыми другими членами министерства, делал препятствия в виду того, что главою дела состоял гр. Потоцкий - поляк.

{190} Наконец, совет разрешил образовать компанию на акциях с гарантированным облигационным капиталом и с тем, чтобы были введены в устав различный ограничения относительно участия в обществе, и службе на ж. дороге лиц "нерусского происхождения". Министерству путей сообщения соответственно сим решениям было поручено составление устава.

Вот гр. Потоцкий и отправился представиться министру П.С. Рухлову и объясниться относительно пределов ограничения участия в деле лиц нерусского происхождения. Как раз в этот день я случайно обедал у одного знакомого с гр. Потоцким. После обеда он мне сказал: "Какой у вас однако странный министр путей сообщения. Сегодня я к нему являлся и затем заговорил об уставе дороги Шепетовка-Проскуров. Оказывается, что он намеревается не ограничить, как то постановил совет министров, участие лиц нерусского происхождения в этом деле, а совсем их исключить, находя это участие опасным в политическом отношении в этом крае. Я его спросил: "Ваше В-во изволите ли вы знать этот край? Вы вероятно судите по неверным сообщениям". На это господин министр мне ответил: "Нет, я сам служил в этом крае. Я служил помощником смотрителя тюрьмы в Летичеве". На что я позволил себе, заключил гр. Потоцкий, почтительно заметить Его Высокопревосходительству, что он вероятно знаком только с клиентами того заведения, в управлении которого он принимал участие, а не с жителями этого края вообще".

Чтобы надлежаще оценить тон моего всеподданнейшего доклада о довольно неожиданном предложении Государя назначить главноуправляющим земледелия Кривошеина и министром путей сообщения Рухлова, нужно не забывать, что к концу января 1906 года, когда высшие классы и камарилья двора почувствовали, что благодаря 17 октября и последовавшим мерам столь казавшаяся страшною революция уже значительно утеряла в своей страшности, интрига против меня уже пошла во всю и Государь в свою очередь, чувствуя, что гроза как бы пролетела, уже начал со мною менее церемониться или, точнее говоря, уже допускал мысль, что теперь пожалуй и без меня справятся.

Я же с своей стороны остался тем, чем был, т. е. не умеющим склоняться и в лавировании по ветру искать свою фортуну. Образчиком существовавших отношений служил вышеприведенный всеподданнейший доклад.

Из приведенного одного штриха тех интриг, которые в то время творились, и того аллюра, с которым я к ним относился, {191} видно, что я был очень нужен, если еще после этого оставался вопреки моему желанию два месяца у власти. Действительно, покуда я не заключил небывалый по своим размерам внешний заем (а без меня его бы никто не заключил) и не обеспечил быстрый возврат армии из Забайкалья, все находилось на острие, a когда это я сделал и собрал Государственную Думу, то, как говорится, всякий дурак уже справился бы с русской революцией 1905 года.

Когда я видел, к чему камарилья ведет Государя, а я знал хорошо Государя и понимал, что ему этот путь мил, то уже в феврале заговорил о том, чтобы Его Величество меня отпустил, к тому же действительно я уже тогда был болен. Но Государь сам и через генерала Трепова просил меня не уходить и во всяком случае окончить дело займа и сбора Думы.

{192}

ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ

ЗАЕМ

Окончание войны требовало приведения всех расходов, вызванных войной, в ясность и ликвидации их. Вследствие войны и затем смуты финансы, а главное денежное обращение начали трещать. Война требовала преимущественно расходы за границею, а смута так перепугала россиян, что масса денег - сотни миллионов были переведены за границу. Таким образом образовался значительный отлив золота.

Я уже ранее писал, что такое положение вещей озабочивало министра финансов Коковцева еще до 17 октября. Когда еще в 1904 году я в качестве уполномоченного ездил заключать торговый договор с Германией, то и тогда уже мои попытки заключить заем наталкивались на затруднения.

Война еще в 1904 году стеснила наши финансы; поэтому, когда в 1905 году я поехал в Америку вести с японцами переговоры по заключению мира (Портсмутский договор), то вел между прочим переговоры о возможности нового займа, как во Франции, так и в Америке. Во Франции выяснилось, что заем будет возможен только по заключении мира. Возвратившись из Америки, я уже повел в Париже более определенные разговоры о займе. Об этом я уже писал ранее, а также и о разговорах моих с Императором Вильгельмом в замке Роминтен и как удалось мне устроить Алжезирасскую конференцию. Это был первый шаг, затем нужно было ожидать решения международных представителей.